Последние сорок шесть дней ее путешествия.
Она приближается к финишной черте. Уже виден конец этого невероятного марафона, стартовавшего в другом конце страны, у закусочной «Дикс» в Сиэтле. От этого захватывает дух, но и становится страшно. Потому что на финише ее ждет Сет Греггори.
«Прекрати».
Она не выкрикивает это слово, а произносит спокойно, потому что хочет принять настоящее, здесь и сейчас. Прямо перед ней Букингемский фонтан в Гранд-парке, который называют «воротами города».
Она проходит в эти ворота.
Она ступает в этот город, и на большой лужайке вокруг фонтана, среди пап с младенцами в рюкзаках, собак и туристов с фотоаппаратами, ее встречают Джина и дедушка, Доун Селеста и Люк, Малкольм и Зак с Оливией. У всех на шее гавайские цветочные гирлянды, а в руках огромный транспарант, на котором почерком Малкольма выведена броская надпись: «ПОЗДРАВЛЯЕМ, ВЫПУСКНИК!».
Ладно, это все нелепо и банально, потому что, к сожалению или к счастью, некоторые из самых важных моментов жизни тонут в банальности, как теперь начинает понимать Аннабель. Так и с любовью, если подумать. Неуклюжая, она опрокидывается, потому что слишком велика, чтобы устоять в неловкой позе. Все как будто сделано правильно, но выглядит глупо. В конце концов, как можно выразить что-то настолько огромное? Самодельные транспаранты из склеенных листов обычной бумаги, надписи фломастерами El Marko. Гирлянды из искусственных цветов, купленные по дешевке в Party for Less[122].
– О боже! – восклицает она, изображая удивление. Подарок за подарок; любовь за любовь. – Ну вы даете, ребята!
– С окончанием школы, детка. – Джина обнимает ее.
– Я такая потная!
– Думаешь, нас это волнует? – В глазах Джины стоят слезы. – Я так счастлива видеть тебя.
– С окончанием школы, детка, – повторяет за мамой умник Малкольм и тоже обнимает ее.
– С окончанием школы, детка, – говорит Зак Оу.
– С окончанием школы, детка, – по очереди произносят Люк, Оливия и Доун Селеста.
И вот какая любопытная штука… Они здесь все вместе и, похоже, прекрасно ладят друг с другом. Все как-то утряслось и образумилось само по себе, без ее вмешательства. Кажется чудом, но это именно то, что происходит, когда ты просто отпускаешь то, что тебя тяготит.
– Ой, какие же вы все уморительные. Банда шутников, – смеется Джина.
– С окончанием школы, детка, – обращается к Джине дедушка Эд и обнимает дочь.
Аннабель принимает самый быстрый в своей жизни душ в номере гостиницы «Бест Вестерн», который они занимают вдвоем с Малкольмом. Сегодня она отказывается от привычных гостиничных радостей вроде неспешного развертывания мыла и поисков Библии. Все ждут ее в лобби, и ей не терпится поскорее присоединиться к ним. Спускаясь на лифте и выбегая из холла, она слышит их смех и громкие разговоры. Ее прошлое и настоящее сталкиваются, чтобы создать что-то новое. Как это получается? Аннабель думает о загадочной Вселенной, где при достаточно сильном давлении может произойти слияние атомов света. Трансформация, баланс сил – так рождается звезда.
Компания у них большая, поэтому они разбиваются на пары, когда выходят на Тейлор-стрит, направляясь в сторону квартала Маленькая Италия, где проходит Festa Italia, трехдневная уличная ярмарка. Они идут парами, меняются партнерами, как в тарантелле, праздничном итальянском танце. Впереди уже слышна музыка, и мелькают красно-зеленые баннеры. Аннабель идет в паре с Заком.
– Какой запах! – Она втягивает носом воздух. Чеснок, оливковое масло. На нее нападает внезапный голод.
– Дайте мне съесть все, что там есть.
– Грузовик еды.
– Да хоть самосвал, и пусть разгружается прямо мне в рот. – Зак такой тощий, что его слова вызывают у Аннабель улыбку.
– Не могу поверить, что все это наяву, а ты? Только подумай, куда нас занесло.
– После самолета всегда такое странное ощущение. Семь часов назад я еще лежал в постели, и мама рылась в моей сумке, проверяя, взял ли я зубную щетку.
Аннабель смотрит на Зака. Этот профиль она видела еще на утренниках в начальной школе, когда они сидели рядом, и на баскетбольных матчах в старших классах, и на полу его гостиной, где они резались в Minecraft. Но сейчас он выглядит старше. Она вдруг вспоминает его в спортивной форме на уроках физкультуры в средних классах, в концертном костюме в оркестре на похоронах, а теперь… теперь он похож на мужчину. Сердце заходится, взлетая, падая и снова взлетая.
– Я так счастлива, что вы здесь, ребята.
Похоже, и у Зака сердце не на месте.
– Жаль только… – Он тяжело сглатывает. Голос скрипит. Он откашливается. Она боится услышать то, что он собирается сказать. Но кто-то должен это сказать.
– Жаль только… – Он снова пытается выдавить из себя эти слова. – Ты знаешь. Что Кэт с нами нет.
Аннабель крепко зажмуривается. Она чувствует, как узел стягивается внутри, в самой ямке солнечного сплетения.
– Я знаю. – Ее почти не слышно сквозь громкую музыку.
– Она бы…
Так радовалась. Так гордилась. Ликовала сильнее, чем кто-либо.
– Я знаю.
Зак кладет руку на плечо Аннабель и крепко сжимает его.
Дедушка Эд уминает сэндвич с фрикадельками возле закусочной «У Сальваторе». Через дорогу, в «Патио», повар в белом фартуке жарит сосиски. Рядом, на открытой сцене, женщина поет Funiculi Funicula[123] под аккомпанемент мандолины и гитары. На соседних подмостках бой-бэнд Grande Amore перепевает O Sole Mio[124]. Зак, Люк и Оливия стоят среди зрителей, и Оливия смакует трубочку канноли, только успевая слизывать убегающую творожную начинку. На улице не протолкнуться. Чей-то младенец плачет, все тут же бросаются его успокаивать нежным воркованием.
– Pancia mia fatti capanna! – кричит дедушка своей famiglia через всю улицу.
– Заправимся, – переводит Джина. – Проще говоря: готовься к обжорству.
– Люблю мужчин, знающих толк в еде, влюбленных в жизнь, – говорит Доун Селеста Джине.
Аннабель видит, с каким восхищением смотрит Доун Селеста на глуповатого и нелепого дедушку Эда в носках с сандалиями и отпечатком томатного соуса на подбородке. Аннабель наблюдает за реакцией Джины, которая видит то же самое. И слышит те же слова любви. Джина хмурит брови, но тут же смягчается. Уголок ее рта приподнимается в улыбке. Она перехватывает взгляд Аннабель. Та пожимает плечами.
– Хочешь такой же сэндвич с фрикадельками, Малк? – спрашивает Джина.
– Хочу, и сразу четыре.
– Пойдем. Возьмем столько, сколько в тебя влезет, – смеется Джина.
– Наесться – так от пуза, – говорит Малк.
Они стоят в очереди у лотка «Сальваторе». Доун Селеста возвращается к дедушке. Они остаются втроем: Аннабель, Джина и Малкольм, столько всего пережившие втроем.
– Стало быть, он влюблен, – говорит Джина.
– Я ничего не знаю.
– Похоже, помимо марафона по стране у вас тут происходит много чего другого.
– Что случается в глуши Монтаны, в Монтане и останется.
– Время покажет, – задумчиво произносит Джина.
Они переходят с уличной ярмарки к предвечерней прогулке на лодках. Это архитектурная экскурсия по городу, но никто не слушает гида. Зак и Оливия держатся за руки и разглядывают здания. Дедушка Эд держит Доун Селесту за руку и целует ее в щеку.
– Чмоки-чмоки, – поддразнивает Малкольм.
– Иди сюда, старина. Я буду держать тебя за руку, если ты чувствуешь себя брошенным, – предлагает Люк. Гигантское зеленое здание проплывает мимо в желтых лучах заката.
– Путешествовать в фургоне – это круто, – говорит Малк.
– Даже не думай, – обрывает его Джина.
– Свет так красиво играет на твоих волосах, ма, – говорит Аннабель. Так и есть. Закатное солнце окрашивает все вокруг в золото.
– Это на твоих волосах каждый огонек смотрится красиво, моя Белла, – нежно произносит мама.
– Я понимаю, почему эта связка Мим – Эд работает. – Люк отодвигает свой стул от длинного стола в ресторане «Тоскана». – Еда, божественная еда. Мне стыдно говорить тебе такое, но я жалею, что нельзя расстегнуть штаны.
– Вот в чем преимущество сарафана. – На Аннабель красивый сарафан в подсолнухах – подарок Джины на выпускной.
– О боже. Не смотри, – предупреждает он.
Трое мужчин вносят листовой пирог. Это ее третий торт за время путешествия, и каждый неповторим: несет печать времени, места и события, между которыми пролегают долгие мили.
– Меня разорвет на части, но я должен это попробовать, – говорит Люк.
У одного из мужчин в руках аккордеон, у другого – бубен. После того как торт водружают на стол, они запевают «Белла чао». Это быстрая праздничная песня с повторяющейся строкой, которую обычно выкрикивают: O, bella ciao! Oh, bella ciao! Вella ciao, ciao, ciao! Каждое ciao сопровождается смачным ударом бубна.
Толпа – ее толпа – знает, что делать. Все хором подпевают и хлопают в ладоши на каждом ciao. Зак Оу, Оливия, Люк и Доун Селеста – все надрываются от крика и хлопают как заведенные, а Малкольм еще и вскидывает в воздух свой кулачок. Кулак как нельзя более уместен. Песня-то о борьбе за свободу Италии, популярная у партизан, сражавшихся против фашистов.
– С окончанием школы, Белла, – говорит мама.
Аннабель совершенно без сил. Свет погашен, и Малкольм уже дрыхнет на соседней кровати, когда вдруг из гостиничного коридора доносятся голоса. Голоса напряженные, но без надрыва – во всяком случае, пока. Конечно, она сразу догадывается, что происходит там, за дверью. О боже, она надеется, что этот волшебный день не закончится ссорой.
Она выползает из постели.