— А ну, стоять! — заорал Колька, сделав шаг в сторону, чтобы не стоять на проходе и спина была прикрыта, эти азы в него вбили еще в академии.
Слова он подкрепил выстрелом, направив дуло в сторону маленького окна под потолком, которое только что заметил — не хватало еще того, чтобы кого-то рикошетом задело. Кстати, — он-то все гадал — как они тут от дыма не задыхаются? А его вон куда вытягивает. Теперь бы еще понять, как тут все давно не сгорело с таким подходом.
Колька не был опытным сотрудником, но тут даже ему стало предельно ясно — это не клоунада, как было подумал Пал Палыч, это подстава. Их — ждали. Вот конкретно их, сотрудников «15-К». И приняли пару оперативников в дубинки эти лжесектанты сразу же, как они вошли, да так, что те даже до оружия добраться не смогли. И вообще — хорошо, что не убили сходу, вон у Германа еще и пол-лица кровью залито.
— Щас всех перебью, падлы! — заорал Колька, направляя пистолет на замерших сатанистов, или кем они там были. — Отвечаю!
В принципе, сейчас он нарушил все, что можно — не сделал двух предупредительных выстрелов, спокойных и аргументированных слов правонарушителям говорить не стал. И еще — не представился. Вот только те, кто подобное писал, не находились в подвале с десятком отморозков, крепко держащих арматурины в руках. Да и знающие люди ему еще когда говорили: «Если что — стреляй на поражение, потом кричи, что это предупредительный, и шмаляй второй раз в воздух».
Пал Палыч среагировал мгновенно, он как-то извернулся угрем и — оп-па — уже тоже пристроился у стены с пистолетом в руках.
— Не, мы так не договаривались, — сказал один из крепышей, стоящий совсем рядом с полыхающим костром, обращаясь к длинному парню, отличающемуся от остальных и телосложением, и внешним видом.
Он был одет в черный балахон с капюшоном, так что лица его Колька не видел. — Отбуцкать этих кренделей — пожалуйста, хрень твою слушать — тоже, но под пули лезть — это без нас. И вот еще что — ты не говорил, что мы должны ментов месить, так что это конкретная подстава. Они — менты, или я ничего в этом не понимаю. Так что ты попал, Верста. Крепко попал.
— Ты деньги взял! — взвизгнул длинный. — Бейте их!
— Тебе надо — ты и бей, — заявил крепыш и неожиданно пнул ногой костер.
Тот выбросил вверх сноп искр и сильно зачадил.
— Ноги, братва! — крикнул кто-то, и вся компания помчалась к выходу, на бегу, судя по звону, скидывая арматурины на пол. Проморгавшись от дыма, Колька заметил, что и этот самый Верста, чуть помедлив, тоже побежал к выходу.
— Дурдом, — неожиданно спокойно проговорил Герман. — Но, Паша, они ведь нас как детей, а? Даже стыдно.
— Им сказали избить, а не убить, вот нам и свезло. — Пал Палыч помог подняться другу. — Жив? Тогда поднимайся с ребятами наверх, а я побежал — надо этого длинного прихватить. Мне смерть как хочется узнать, кто это нас заказал. Ясно же, что не он сам это сделал, за ним кто-то стоит.
И оперативник быстро скрылся в коридоре, ведущем к выходу.
— Твою-то мать. — Герман, охнув, потрогал сначала плечо, потом голову. — Вот стыдобища, Ровнин нас засмеёт теперь. Скажет — «Галавакружение от успехов», и трубкой махать будет, Коба хренов.
— Герман! — Вика подбежала к нему и платком начала стирать с лица кровь. — Вот что ты за тип такой — самоуверенный и неблагоразумный. Ничему тебя жизнь не учит.
— Какой есть, — проворчал он. — Всё, пошли отсюда на свежий воздух. Чад этот вонючий, бетон этот сырой…
Колька было хотел предложить Герману помощь, но Вика его опередила, подставив свое плечо. Он понял, что тут и без него обойдутся.
— Да, Колюня, — повернулся к нему Герман, уже выйдя в коридор. — Гильзу найди. Всегда подчищай следы. Мало ли что тут еще случится — а по ней на тебя всегда выйти можно. Нет, Викусь, вот учишь его, учишь, а благодарности и толку — чуть.
Колька подобрал гильзу, которая валялась под ногами, и поспешил за коллегами, которые уже почти дошли до лестницы, ведущей на первый этаж.
В этот момент из помещения, которое находилось ровно посередине коридора, неслышно вышел человек с пистолетом в руке, которого Колька узнал даже при таком скудном освещении, даже со спины. Это оказался Сослан. Да он и не таился, напротив, повернул голову к Кольке и приложил палец к губам, при этом поднимая пистолет и направляя его на спины его друзей.
— Герман! — заорал парень, проклиная себя за то, что уже убрал оружие в кобуру, и судорожно доставая его.
Первая пуля предназначалась, как ни странно, Вике, но Герман успел оттолкнуть ее в сторону. Увы, но пуля мимо не прошла и ударила его чуть ниже ключицы. Вторая и третья попали оперативнику в грудь, оттолкнув его на ступени лестницы. Пистолет, видимо, был с глушителем — выстрелов Колька не слышал, только слабые хлопки. Зато его табельный грохнул оглушительно, даже громче, чем несколько минут назад, по крайней мере, так ему показалось.
Сослан схватился за шею, покачнулся, что-то прошипел на своем языке, развернулся и направил пистолет на Кольку. При этом у него уже не было плавности движений, той, которую он демонстрировал секунду назад, видно, крепко его зацепило. Именно поэтому парень успел выстрелить еще раз, причем снова попал и снова удачно, в голову, так, как будто его рукой кто-то управлял. Сослан, против всех законов физики и баллистики не отшатнулся назад, наоборот — кавказец упрямо боднул воздух лбом, как бы собираясь все-таки добраться до предателя, но с лишней дыркой в черепе никто из людей жить не может, и он шумно упал на бетонный пол.
— Герма-а-а-а-ан! — разрезал наступившую тишину вопль Вики. Секундой позже, уже тихо, она повторила: — Гера!
Герман был сильным человеком, даже получив три пули в грудь, он все еще жил, когда Колька подбежал к нему. На губах его пузырились сгустки какой-то красной кровяной пены, он часто моргал и хрипел, силясь что-то сказать.
— Ты это, давай не слишком шевелись, — забормотал Колька, непривычно негнущимися пальцами цапая карман, в котором лежал телефон. — Щас «скорую» … Да какую «скорую», мы сейчас тебя…
— Никто, — прохрипел Герман, глаза которого вдруг замерли, как будто увидев то, что остальным было недоступно. — Никто и никогда!
Его тело дернулось, как будто через него пропустили электрический заряд, алая пена застыла на губах, а из краешка рта вытекла тоненькая струйка крови.
Вика влипла спиной в стену и еле слышно, на грани звука, завыла. Колька же просто застыл недвижимо, стоя на коленях над телом друга. Время для него остановилось.
Эпилог
Снег шел уже неделю — зима все-таки отвоевала у осени свои позиции. Он завалил все улицы, и коммунальщики каждое утро клялись, что те будут очищены, и каждый вечер объясняли людям, что выпало просто рекордное количество осадков, и потому человек пока проигрывает стихии.
Завалило и двор на Сухаревке, тот, в котором стоял маленький особняк желтого цвета. Сугробы росли на глазах, при этом дорожка от арки до крыльца всегда была расчищена. Когда и как Аникушка это умудрялся делать, Колька не знал, но факт есть факт.
И когда хоронили Германа, тоже шел снег — мягкий и пушистый. Колька все это время был как будто во сне, который начался тогда, когда тело его, может быть, первого настоящего друга дернулось, отпуская душу. Все происходило как в кино, и казалось почти неестественным — деловитость Пал Палыча, который прибежал на выстрелы, реакция Ровнина, да и все остальное… Даже похороны у него особо в памяти не отпечатались. Он ходил, отвечал, написал рапорт о произошедшем — но это была просто механика. Хотя, может, и защитная реакция организма, как сказала ему тетя Паша, после того как потрепала его по загривку, добавив «Бедный, бедный парень». От нее такого он не ожидал, а потому у него как-то даже в горле защипало.
Дни шли, и вот наступило тридцать первое декабря. Сразу две даты — Новый год и год в отделе, — подумал парень, подходя к зданию.
Самое забавное — на крыльце стоял Ровнин, как и тогда, прошлой зимой. Он курил трубку и благожелательно смотрел на Кольку, поднимающегося по крыльцу. Надо заметить, что с момента похорон Германа шеф в отделе появился раза три, не больше.
— Доброе утро, Олег Георгиевич, — поздоровался Колька и хотел открыть дверь, но Ровнин не дал ему этого сделать.
— Доброе, Николай, — ответил он на его приветствие. — Вот что — я сейчас тебе кое-что скажу, а ты постарайся меня услышать, хорошо?
Колька кивнул.
— Вот и славно. — Ровнин пыхнул трубкой. — Я знаю, что ты винишь во всем себя. Это не так. Если в этом конкретном случае искать виноватых, так выйдет, что, кроме Вики, замазаны все. Я — потому что недооценил Арвена, Паша и Гера не обыскали здание как следует и не обнаружили этого гада, а он там был до вас, это уже определили. Ты… Да, ты сказал лишнюю фразу, за которую Арвен зацепился. Но, поверь, если бы даже она не прозвучала, он пошел бы тем же путем.
Колька никому про свои душевные терзания на эту тему не говорил, это точно. Но Ровнин попал в точку, он себя за слова «я маленькая сошка» корил без остановки.
— Все так, как есть. — Ровнин вздохнул. — Каждый из нас винит себя больше других — и ты, и я, и Паша. Я лично считаю, что это в первую очередь моя вина. Надо было просто этого Арвена нейтрализовать, да и все. Нет, полез в какие-то игры… И потом — я же начальник, я за все в ответе.
— А сейчас? — угрюмо спросил Колька. Эта мысль занимала второе место по частоте мелькания в его голове, время от времени сменяясь планами, как ее реализовать. — В смысле — нейтрализовать?
— Если просто — то без проблем — усмехнулся Ровнин. — Но теперь я просто не хочу. Хочу, чтобы долго и мучительно. Вот вернется он в Москву — и будет ему счастье.
Что Арвен покинул Россию в тот же день, Колька знал, потому и не перешел еще от мыслей к реализации, с него бы сталось. И еще — его совершенно не пугала перспектива того, что он может знать о его роли в произошедшем. Этот страх покинул его навсегда.