Колька еще раз глянул на лепнину, пожал плечами и честно сказал:
— Холодно. Особо не проникнешься.
— Твоя правда, — согласился Герман. — Пошли внутрь, перед встречей с лекарем кофейку хлобыстнем. А по масонским местам я тебя весной покатаю. «Склиф» — это так, семечки. Вот в некрополе Донского монастыря есть на что глянуть. Дом Пашкова, опять же…
— А масоны — они есть? — чуть позже спросил Колька у оперативника, который с явным удовольствием держал горячий стаканчик с капучино и, блаженно улыбаясь, отхлёбывал из него сладкую жижу. — Ну на самом деле, прямо сейчас?
— Вот прямо сейчас? — в своей обычной полуироничной манере ответил вопросом на вопрос Герман. — Здесь?
— В принципе, — не стал обижаться на него Колька.
Он вообще был очень терпеливым парнем, его трудно было вывести из себя. Из-за этого его даже как-то раз девушка бросила, сообщив напоследок: «Да ты как рыба снулая, с тобой не крикнешь, не поскандалишь, душу не отведешь. Неживой ты».
— Пес их знает, — уже серьезнее ответил ему Герман. — Я не встречал. Да и не шкодили они по нашему профилю никогда. На моей памяти — точно. У них другие цели всегда были и другие методы, не имеющие отношения к тому, что мы делаем. Так оно с самого начала повелось, я читал. Это потом про них всяких сказок напридумывали, про жертвоприношения, про поклонение рогатому. А на деле не было. Я полагаю, что это романисты подобных россказней накрутили. Да и Брюс вроде тоже к ним отношение имел, так что…
Колька не в первый раз заметил, что работники отдела без особой нужны не упоминают имени извечного врага Бога, пользуясь синонимами. Видимо в этом был некий смысл, по крайней мере, он себе это на заметку давно взял и перестал чертыхаться.
— Было вкусно, но мало. — Герман, как баскетболист, навесом, отправил коричневый стаканчик в мусорное ведро и хлопнул в ладоши. — Ну что, мой верный Санчо, пошли, узнаем, что тут происходит, отчего тут люди не выздоравливают, а, наоборот, отбывают в Великое Ничто?
Колька хотел было снова упомянуть о том, что тут и место такое, которое для подобных вещей предназначено, но промолчал.
Герман подошел к стойке регистратуры, за которой находилась миловидная женщина средних лет с бейджиком «М.А.Беляева, регистратор», и, лучезарно улыбнувшись, обратился к ней:
— Скажите, милая М. А. Беляева, вам сегодня уже сообщали, что вы прекрасны, как утренняя заря, и что вы одной улыбкой в состоянии оживить унылую и темную чащу любой заблудшей души?
— Четырнадцать раз, — безразлично и без улыбки ответила сотрудница больницы. — Причем два из них на иностранных языках — один раз на таджикском, другой — на узбекском.
— Печаль-досада, — погрустнел оперативник. — Вот так удальцы из очень Средней Азии и утаскивают в свои кишлаки самое большое достояние нашей необъятной Родины, а мы потом локти себе грызем.
— А вы нанесите ответный удар. — Похоже, что у работницы регистратуры были ответы на все вопросы. — У нас в инфекционном шесть жительниц Узбекистана лежат, из них четверо незамужних. Проявите смекалку и настойчивость, вот и получится по-честному.
— О как, — озадачился Герман. — Так там, поди, какая экзотическая хворь, с азиатским акцентом?
— Не-не-не. — Регистраторша наконец улыбнулась. — Ничего особенного, подозрение на дизентерию. Так что смело можете ухаживать. А если что — туалетов у нас много.
— И все-таки воздержусь. — Герман вздохнул. — Я лучше останусь робко влюбленным в вас, буду приходить сюда время от времени, прятаться за автомат с кофе, смотреть, вздыхать и безнадежно страдать.
— Вольному воля, — величественно разрешила женщина. — Это все? Если да — то вон упомянутый вами автомат, в добрый путь.
Герман, по мнению Кольки, вроде как даже растерялся — видно, не привык к таким отказам. Парень даже порадовался — а вот не все коту масленица, есть на тебя угомон.
— Как же вы жестоки, — покачал головой оперативник и схватился за грудь. — Ох! Ой! Кажись, на осколки вы сердечко мое разнесли!
— Молодой человек. — Старушка, уже с минуту стоявшая за Германом, постучала ему по спине пальцем. — Ну не выходит у вас, неинтересны вы девушке. Не задерживайте очередь.
— Мать, ты не права. — Герман повернулся к бабушке. — Настойчивость и напор — и она будет моей.
— Это вы сейчас мне содержание уголовного кодекса зачитали? — взглянула на Германа поверх очков старушка. — Имейте в виду, перечисленные вами методы значатся в статье «Изнасилование». Там очень хорошо все описано, и про настойчивость, и про напор.
— Герман, заканчивай. — Колька решил вмешаться в шоу оперативника, на которое уже начали обращать внимание окружающие. — У нас дело есть.
— Увы и ах, мой юный ученик прав. — Герман снова повернулся к хозяйке регистрационной стойки. — Но сердце мое все равно разбито, а потому мне надо срочно поговорить со специалистом из кардиологии. С самым главным.
— Мужчина, у меня есть большое желание познакомить вас не с кардиологом, а с представителем охраны. — Глаза женщины стали строже.
— И все-таки я настаиваю. — Герман тоже немного изменил тон и предъявил регистраторше свое удостоверение. — Причем желательно его позвать сюда прямо сейчас.
— Так бы и говорили. — Наконец-то в голосе сотрудницы больницы появились эмоции, в данном случае — возмущение. — А то морочат голову…
Она набрала номер на телефоне, что-то сказала в трубку, и сообщила:
— Ожидайте вон там, за вами придут.
— Надеюсь, это будет не женщина в белом. — Герман изобразил сценку «снимание шляпы» и, отходя от стойки, печально произнес: — Прощайте, прекрасная надменность.
— Слабак! — махнула рукой старушка, без уважения глядя на Германа. — Вырождается мужик в России.
— Ничего и не слабак, — ворчал Герман, садясь на банкетку. — Никуда она не денется!
Колька ухмыльнулся, но в душе не верил, что ушлому оперу здесь что-то обломится. Уж очень непреклонная была М. А. Беляева. И красивая.
Минут через десять к заскучавшей было парочке — больница, как ни крути, не лучшее место для времяпровождения — подошел мужчина в зеленом халате.
— Вы из следственных органов? — спросил он, глядя на Германа, видно, сразу понял, кто тут главный. — Нам позвонили из регистратуры, сказали, что хотят видеть представителя от кардиологии.
— Совершенно верно. — Герман встал и, достав из кармана удостоверение, показал его мужчине. — Капитан Стернин, это лейтенант Нифонтов, мой помощник. А вы, видимо, заведующий данным отделением?
— Ну мне до заведующего еще далеко, — улыбнулся врач. — Я старший ординатор, зовут меня Сергей Степанович Молчанов, можно просто Сергей. Задавайте ваши вопросы.
— Да вопрос один. — Герман пытливо уставился на Сергея. — С чего это столько народу прописку земную на небесную сменило?
— А с чего туда за время существования земной тверди столько народу отправилось? — развел руками врач. — Простите за банальность, но человек смертен. Не мной это придумано и не мной сказано, но все обстоит именно так.
— Но, чтобы вот так живенько, простите за каламбур, чтобы восемь человек, один за другим? — гнул свою линию Герман.
— Всякое бывает, — спокойно ответил ему врач. — Все умершие были людьми немолодыми, почти у всех был атеросклероз с преимущественным поражением коронарных артерий сердца, на разных стадиях, но…
— Вскрыли всех? — деловито поинтересовался оперативник.
— Разумеется, — кивнул Сергей. — Диагноз один и тот же — спазм пораженных склеротическим процессом коронарных артерий.
— Понятно. — Герман потер подбородок, видно он из слов врача, в отличие от Кольки что-то понял. — То есть — естественные причины?
Врач развел руками, как бы говоря — вам виднее, что мог, то сказал.
— А вот вы сказали, что почти у всех был этот, как его… — Колька посопел, вспоминая слово. — Атеросклероз. А у остальных?
— У двоих была гипертония, — пояснил врач. — По сути, это не то чтобы одно и то же, но эти два заболевания часто сочетаются друг с другом.
— Скажите, а смерти, часом, не были, как бы так сказать… — Герман щелкнул пальцами. — Схожи? Время суток, конкретные часы, выражение лица покойных, как бы дико это ни звучало?
Врач задумался.
— По времени — все смерти произошли в ночные смены, — наконец ответил он. — Что до того, в каком часу они были — это мне неизвестно. На аппаратах из умерших никто не сидел, так что обнаруживалось это, как правило, не сразу. Впрочем, если надо, можем поднять истории, в акте вскрытия должно быть предположительное время смерти. А по поводу выражения лица… Не знаю, специально не смотрел и не запоминал. Впрочем… Вы знаете, помню двоих. Их лица были какие-то… Счастливые, что ли?
— Стало быть — ночью, — протянул Герман. — Понятно. Ну что, друг мой Колька, пошли, поглядим на палаты? А вы, док, дайте команду, чтобы все истории покойных подняли, мне интересно время смерти каждого из них.
Колька понял, что Германа что-то насторожило и что по-быстрому они отсюда уже не уйдут.
— Халаты только наденьте и бахилы, — немного равнодушно сказал кардиолог. — Порядок есть порядок.
Судя по всему, визиты милиции были не редкостью, да оно и понятно — экстренная медицина потому и является экстренной, сюда всех болящих везут, в том числе и криминальных.
Герман посновал по этажу, где находилась кардиология, посмотрел палаты, пожелал всем скорого выздоровления, пообщался с больными, почесал затылок, после посадил Кольку в коридоре, предварительно выдав ему шоколадную конфету «Маска», которая, судя по замусоленному фантику, у него в кармане со времен царя Гороха лежала, и отправился калякать с медсестрами.
Не было его долго, часа полтора, Колька уже конфету съел, аккумулятор телефона посадил, играя в слот-машину, и теперь с завистью принюхивался к ароматам еды — наступило время ужина, и самоходки с огромными кастрюлями и чайниками загромыхали по коридорам.
— Что, заскучал? — рядом с Колькой плюхнулся довольный Герман. — Ну, Федул, чего губы надул? Обиделся, что я тебя с собой не взял?