Видимо, пряники у него кончились, а вот кнут остался.
— Мне кажется, что вам пора. — Ровнин кивнул собеседнику, давая понять, что он откланивается. — Был рад знакомству.
— Мы еще увидимся. — Кавказец подал знак одному из телохранителей, тот немедленно вышел за дверь. — Смею вас заверить. И когда это произойдет, вы поймете свою неправоту.
— Ну да, ну да, — с издевкой хохотнул Герман. — И он будет плакать как ребенок. Иди уже!
— А ты, — палец Арвена указал на оперативника, — ты ответишь за свое поведение, клянусь матерью.
— Боюсь, боюсь. — Герман даже не потрудился скорчить испуганную рожу. — Ариведерчи!
Как только дверь за банкиром закрылась, Ровнин укоризненно покачал головой, глядя на Германа.
— Я бы еще понял, если бы всю эту ерунду учудил Николай, — сверкнул он стеклами очков. — Он очень молод, и ему подобное было бы простительно. Но вот от тебя, Гера, я подобного не ожидал. Какая муха укусила?
— Весна, Олег Георгиевич, — Герман шаркнул ножкой. — Обострение у меня.
— Не должно случаться подобного, — строго сказал Ровнин. — Шут с ними, с должностными инструкциями по приему граждан, все одно их никто не выполняет — ни здесь, ни в других местах. Но зачем дразнить гусей? Арвен не просто так здесь появился, неужто непонятно? И самое главное — он нас нашел и смог войти в дом. Зачем ты его еще и провоцировал?
— Извини. — Герман потупился, похоже, его проняло. — Не подумал.
— Зря. — Ровнин постучал пальцем ему по лбу. — Думать надо всегда, тем мы и отличаемся от других млекопитающих. Ладно, не суть.
— А вот он грозился… — Колька запнулся. — Ну что Германа…
— Ой, да ладно, — отмахнулся оперативник. — Они все грозятся, но по факту пшик выходит. И потом — я же не студентка-первокурсница, темных переулков не боюсь. Ну и наконец — я всегда могу попросить тебя сопроводить меня до дома, как прикрытие. Ты же не откажешь своему наставнику?
— Само собой, — отозвался Колька и понял, что Герман, как всегда, шутит шутки.
— Никто домой не пойдет. — Ровнин хлопнул ладонью по стойке. — У вас другие планы на сегодня.
— А какие планы у нас на сегодня? — немедленно отозвался оперативник. — Надеюсь, далеко идущие?
— Далеко едущие, — уточнил Ровнин. — Верст за двести от столицы.
— У-у-у. — Герман нахмурился. — Это в какую же сторону?
— В сторону славного города Минска, — пояснил Олег Георгиевич.
— Минск? — присвистнул Герман. — Не близко.
— «В сторону» — не значит, что прямо туда. — Ровнин вгляделся в лицо Германа. — Слушай, с тобой все в порядке? Что-то ты сегодня туго соображаешь.
— Да нормально все, — отмахнулся Герман.
— Так куда ехать-то? — влез в разговор Колька.
Вопрос был не праздный. У него на завтра, на вечер, было назначено свидание с Полиной, и отменять его ну очень не хотелось.
— Не так и далеко, — успокоил Кольку Ровнин. — По трассе М1 не больше полутора сотен километров. Ну если и больше, то ненамного. Доедете по ней до Осташково, там повернете в сторону Коробейников, такое вот смешное название, а там… Герман, пошли ко мне, объясню все детальней. А ты, Николай, давай собирайся, тебя потом твой наставник просветит, что к чему.
Был бы на месте Кольки кто другой — так, может, он даже и обиделся бы на то, что вот так руководство поступило, не стало при нем рассказывать суть задания. Но то кто-то другой, а Колька был парнем необидчивым и себя накручивать не любил. Придет Герман и что положено расскажет, так что чего губы дуть?
Выехали они минут через двадцать, причем у Германа под мышкой, когда он выходил из здания, был немаленький промасленный сверток — это Аникушка, не помнящий зла, сделал им в дорогу бутерброды.
— Короче, мой юный друг, сегодня у тебя, возможно, будет очень и очень любопытный день, — сообщил Герман, лихо руля казенным микроавтобусом. — Это если не повезет.
— А если повезет? — уточнил Колька.
— То не будет, — резонно ответил Герман. — Тогда мы просто прокатимся туда-обратно, да и все.
Колька почесал затылок, прикидывая чего ему больше хочется. По всему выходило, что невезение предпочтительней — очень ему было интересно посмотреть, что же такое имел в виду Герман. Но говорить ничего не стал, промолчал.
— А ты матереешь, приятель, — заметил Герман минут через двадцать. — Раньше начал бы расспрашивать, куда едем, зачем, а теперь вон — сидишь, ждешь. Молодец.
— Все равно же сам расскажешь, — пожал плечами Колька. — Не прямо сейчас, так на трассе. Ехать долго, делать нечего…
— Песни можно петь, — возразил Герман. — В «города» играть.
— Ясно, — заключил парень, хитро глянув на спутника. — Мне надо тебя поуламывать маленько, поупрашивать.
— Ну да, — подтвердил Герман. — А я поломаюсь, поломаюсь, да и расскажу, что к чему.
— Ге-е-ерман! — жалобно заканючил Колька. — Ну расскажи-и-и! Ну что тебе, трудно, что ли? Ну пожа-а-а-а-алуйста.
— Другое дело. — Герман посигналил особо наглой «ауди», подрезавшей его. — Чтоб тебе все четыре колеса одновременно проколоть на скорости сто восемьдесят! О чем я? А, да. Ладно, уговорил.
Колька устроился поудобнее и приготовился слушать.
— Да на самом деле штука-то вышла такая, не слишком необычная, — неторопливо проговорил Герман. — Одному парню ведьма голову заморочила, а паренек оказался непростой, сын шишки какой-то.
— Ведьма? — удивился Колька. — Это те, которые на помелах летают, с черными котами под мышкой?
— Ох уж мне эти дети телевидения, — фыркнул Герман. — Стереотипы, стереотипы… Хорошо еще, что избушку на курьих ножках не вспомнил.
— Ну нет. — Колька даже обиделся. — В избушке Баба Яга жила, она ведь не ведьма?
— «Ведьма» — это значит «Веды знающая», — наставительно сказал Герман. — Еще их называли «Ведающая мать». Я так полагаю, что сущность этих женщин уходит корнями аж в матриархат, где они были почитаемыми членами общества, не сказать — вершительницами судеб. Но время шло, сакральные знания выдавливались техникой и войнами, после же этих женщин вовсе закрасили черной краской и основательно проредили, особенно в Европе. Ну а те, кто выжил в тех мясорубках, уже ни о каких Ведах понятия не имели и начали промышлять на куда более мелком, бытовом уровне и, так сказать, соответствовали своему имиджу.
— Ишь ты. — Колька почесал затылок. — То есть они не такие уж и плохие?
— Николя, они не люди. — Герман закурил и приоткрыл окно. — Точнее — они люди, но не такие, как ты или я. Они — нечистые, и категории «хороший» или «плохой» к ним плохо применимы. У них свой уклад, свои традиции, свои приоритеты. И не верь всей этой ерунде в рекламных объявлениях, где шарлатаны называют себя «белыми ведьмами» или «потомственными ведьмаками». Нет там белого и черного цветов, и даже потомственность весьма относительна. Каждая из них имеет право выбора своего пути, и если дочка ведьмы не хочет примкнуть к ковену матери, то неволить ее никто не будет. Правда, это касается именно ковена, но не самого пути. Один раз моряк — на всю жизнь моряк, коли стала ведьмой — то все, это навеки.
— Ковену? — Рассказ Германа рождал у Кольки все больше вопросов.
— Ведьмы — они существа самостоятельные и эгоистичные, — пояснил оперативник, сворачивая на платную дорогу, ведущую к Минскому шоссе. — Им компания, по сути, не нужна, но есть ритуалы, в которых в одиночку не управишься. Потому и объединяются они в ковены, это что-то вроде орденов или профессиональных союзов. Как правило — по территориальному признаку, хотя бывает по-всякому. Ковены эти небольшие, редко когда в них больше полутора-двух десятков ведьм бывает. Хотя в Киеве, говорят, есть ковен численностью сотни в две. В принципе — верю. И, кстати, слава богу, что мы едем к подмосковным ведьмам, а не к киевским.
— Почему? — сразу же уточнил Колька.
— О, брат, тут история давняя. — Герман выбросил окурок в окно. — Киевские ведьмы — сильнейшие в Европе. И старейшие. Не забывай — Москвы еще не было, а Киев уже стоял и был столицей языческой Руси. Так что там такие традиции — мама не горюй, в том числе и по данному профилю. Для нечистых такие места как Киев, Муром, Углич — это не просто населенные пункты, это этапы большого пути. Кстати, словосочетание «киевские ведьмы» очень давнее и устоявшееся.
— А что они такого делают, что наши, подмосковные, не могут?
— Не «не могут», а «не хотят», — уточнил Герман. — Наши, если так можно выразиться, попроще, что ли. У них методы поскромнее. Но это обусловлено отчасти тем, что у наших, подмосковных, ведьм и устои не такие древние, как у киевских. В мире Ночи же устои и традиции очень много значат, без них никуда. Понимаешь, о чем я?
— Маленько, — вздохнул Колька. — Непросто это все. А как ведьму от обычной женщины отличить?
— А никак. — Герман усмехнулся. — Тут только два варианта есть — чуйка на пару со смекалкой, или если она сама тебе это даст понять. Никаких оберегов нет для их идентификации, никаких заклинаний. Они тоже люди, я тебе говорил. У кровососов, оборотней, сумеречников есть отличительные признаки, по которым их можно вычислить. У ведьм — нет. Она может с тобой под одеялом одним спать лет двадцать, и ты понятия иметь не будешь, что с ведьмой живешь. Да такое сплошь и рядом случается, на самом деле.
— А смекалка — она к чему? — уточнил Колька. — С чуйкой-то все понятно, а вот…
— Смекалка нужна для сведения разнородных фактов воедино. — Оперативник шмыгнул носом. — Сказки — они не во всем врут, ряд особенностей ведьм они верно описывают. Например — и впрямь рядом с ними молоко киснет, хотя в наше время порошковых продуктов этот фактор уже не столь значителен. Что еще? Она не стареет, время над ней не властно. Случается, она часть своей силы скидывает в какое-то украшение, которое не снимает ни днем ни ночью. Ну еще родинки причудливые на теле имеются. Правда, это тоже уже не очень-то примета, они сейчас навострились на этом месте татуировку делать.
— Елки-палки, так это выходит, их вообще невозможно вычислить? — Под те приметы, что сейчас выложил Кольке оперативник, подходило процентов семьдесят всех его подруг.