— А «отверженные»? — жадно спросил Колька.
— Это те, кто не просто покинул отдел. Они при уходе что-то прихватывали с собой. Что-то такое, что выносить без спросу за пределы здания нельзя. Для себя или для продажи — неважно. Такое почти невозможно — но все-таки реально. Они знают, что им нет прощения, что в отношении них вынесен смертный приговор, и что любой сотрудник отдела обязан привести его в исполнение при встрече, случайной или намеренной, независимо от того, сколько времени пройдет с момента кражи. Как правило, такие люди долго не живут и быстро умирают. Но не все, есть те, кто уцелел. На сегодня таких особ трое — два мужчины и одна дама, и они всё еще живы. Впрочем, это ничего не меняет — их ищут и, раньше или позже, найдут.
Колька икнул — ко всему этому было, конечно, привыкнуть трудновато. Очень уж много здесь всего такого, что за пределами этих стен выглядело бы как бред сумасшедшего.
— Еще в эту категорию могут попасть отступники, если они начинают своими действиями вредить работе отдела. Но я о таком не слышал никогда, врать не буду, — закончил рассказ призрак.
И снова Колька будто раздвоился. Умом он мог понять тех, кто сбежал из отдела — жизнь, она такая штука, непредсказуемая, и осуждать их он не взялся бы. Мало ли, как в этой самой жизни ее течение поворачивается?
Но сам он ни за что не ушел бы из отдела, и дело было совершенно не в высоких словах про служение людям или чем-то таком. В подобную ерунду Колька не верил. Просто здесь ему было хорошо и интересно, он находился на своем месте, на том, которое было создано для него кем-то там свыше. В управу в свое время Колька ходил именно как на службу — неохота, но надо. А сюда он приходил как домой, и менять ничегошеньки не собирался, несмотря на все мелкие неприятности вроде опасных заданий и шуточек Вики. Что же до принципа «никто и никогда», который время от времени поминали сотрудники отдела… В это Колька как раз не сильно верил, полагая, что подобное точно зависит не от каких-то высших сил, и даже не от человека. Впрочем, кто именно отвечает за вышеупомянутое, он не знал. Просто, — как оно будет — так и будет.
От рассуждений его отвлек крик Пал Палыча с лестницы:
— Коль, к нам зайди. Похоже, что работенка нарисовалась.
Парень встрепенулся и глянул на призрака, который стоял рядом с ним.
— Спасибо, Тит Титыч, за науку.
— Главное, чтобы она тебе впрок пошла, — мягко сказал призрак. — И не говори никому, что я тебе об этом рассказывал. Ни к чему это.
В кабинете оперативников обнаружились и Вика с Валентиной — судя по всему, дискуссия с улицы все-таки переместилась сюда.
— Закончили трепаться, — хлопнул ладонью Пал Палыч по столешнице. — Развязали языки!
Его слово иерархически было следующим за Ровниным, более того — Колька как-то раз подслушал, совершенно случайно, разумеется, разговор Титыча с тетей Пашей, так последняя утверждала, что если, не дай бог, с Олегом чего случится, то руководящее кресло точно достанется старшему оперативнику. И по заслугам это будет, поскольку есть у него уже и опыт надлежащий, и все те качества, что начальнику хорошему нужны.
Поразмыслив, Колька с ними согласился. Правда, он совершенно не хотел, чтобы с Ровниным что-то произошло, Олег Георгиевич ему очень нравился. Как начальник, конечно же. Колька помнил, как он от них в метро уходить не хотел и с той дрянью в темноте чуть не поругался. И не ушел бы, кабы Пал Палыч на этом не настоял.
— И то, — согласилась с ним Валентина. — Разошлись мы. Паш, чего и где?
— В Тропарево за две недели образовалось три трупа, все с одинаковыми признаками умерщвления — грудная клетка вскрыта нараспашку, как окно. — Пал Палыч поднялся из-за стола и начал расхаживать по кабинету. — Что примечательно — все три убийства территориально произошли в соседних друг от друга домах.
— Мало конкретики, — скептически сморщила носик Вика. — Это может быть и маньячина какой-то. Осень на дворе, обострение…
— Резонно. — Пал Палыч поднял указательный палец вверх. — Кабы не два нюанса. Первый — грудная клетка не разрезана или распилена, а разодрана, как будто когтями. Все мы тут люди опытные, и знаем, что человек даже в безумном состоянии так сделать не сможет. Второй нюанс — никто из соседей никого не видел. Как вы понимаете, покойные не давали вот так просто себя убивать, они кричали и звали на помощь. Возможно, даже сопротивлялись. Народ сейчас разобщенный, на помощь никто не поспешил, своя рубашка ближе к телу, но полицию вызывал и в глазки таращился. Так вот — из квартир погибших до прибытия полиции никто не выходил, даже двери в них не открывались.
— А окна? — уточнил без малейшей иронии Герман.
— Все три случая — в высотках, не ниже десятого этажа, — тут же ответил Пал Палыч. — Камеры, а они сейчас везде понатыканы, ничего не зафиксировали.
— То есть — убивец максимум улететь мог, — пробормотал Герман. — Но и в этом случае он по нашему профилю.
— Есть еще одна деталь, — лукаво сказал Пал Палыч. — Коллеги наши на это внимания не обратили, хотя и занесли эту особенность во все три протокола.
— У тебя и протоколы уже есть? — с уважением протянула Валентина. — Ловко.
— У меня в Тропарево старый друг «на земле» работает начальником следствия, — объяснил оперативник. — Он меня и вызвонил. Им начальство холку мылит, результат требует, а откуда тут ему взяться? Вот он помощи и попросил. Валь, да ты его помнишь — Сашка Южаков. Семь лет назад мы ему помогали, когда в местных прудах лобасту ловили.
— А-а-а! — Валентина заулыбалась. — Это с сединой такой, импозантный? Интересный мужчина.
— Ну да, — подтвердил Пал Палыч.
— Деталь, — напомнила ему Вика. — Что там, в протоколах?
— Так вот. — Пал Палыч в этот момент был похож на фокусника с цилиндром в руках. — Во всех трех случаях, сразу после того как открывалась дверь, из-за нее выскакивала кошка и убегала вниз по лестнице.
— Оборотень! — предположил Колька.
— Коль, кошек-оборотней не бывает, — объяснила парню Валентина. — Точнее — некоторые сущности перекидываются в кошек, но это для них скорее оболочка, чем второй образ. Оборотни бывают волками, медведями, даже тиграми, но не кошками. Вторая сущность всегда должна быть сильнее первой, человеческой, понимаешь? Кошка тут не подходит.
— Личина кошки — это маскировка, — добавил Пал Палыч. — Потому ее так любят ведьмы. И не только. Ну, коллеги, шевелите мозгами. Кто еще любит кровь и при этом стремится остаться незамеченным? Более того — остается.
— Двоедушник! — в унисон произнесли Герман и Вика, уставившись друг на друга.
— Бинго! — хлопнул в ладоши Пал Палыч. — Стыд вам и позор, долго соображали.
— Я вообще глупость ляпнул, — заступился за коллег Колька.
— Почему глупость? — удивился Пал Палыч. — Вполне разумное предположение, просто ты пока не очень хорошо изучил подвиды нечисти, вот и всё. По крайней мере, ты мыслишь — а это уже неплохо. Да и редкая это дрянь, не так часто встречающаяся.
— Ну, мальчики и девочка, удачной вам охоты. — Валентина встала со стула. — Двоедушники — это не по моему ведомству, так что я остаюсь на хозяйстве.
— Как всегда, отдуваться мне, — Вика вздохнула. — Пойду за плащом.
Колька тем временем припомнил, что о чем-то таком ему говорил Герман, когда они в «Склифе» стрига ловили. И еще он встречал упоминание об этой нежити в одном деле тридцатых годов, но там мало чего написано было, только имена жертв и классическая формулировка «Уничтожен при задержании».
— Двоедушник, — вещал Герман, сидя за рулем отдельского микроавтобуса. — Надо же, давненько у нас с ними дорожки не пересекались.
— И это странно. — Пал Палыч приоткрыл окно и закурил. — По идее, они сейчас должны стать частым видом нечисти. Если не лидирующим.
— Почему? — немедленно полюбопытствовал Колька.
— Давай-ка с общего начнем, а потом и частностей коснемся. — Пал Палыч стряхнул пепел. — Что есть двоедушник? Это человек, у которого две души, причем каждая из них самостоятельна, то есть обладает своим разумом и своей волей. При этом одна из них, та, что изначально человеку досталась — она обычная, может быть чистой, или не очень — как человек жизнь свою живет. А вот вторая — она изначально зла, по-другому не бывает. Причем зла настолько, что не вредить людям не может, особенно после того, как первый раз чужой крови попробует. Не всякий раз такое бывает, но коли уж случится — то всё, не убивать она не сможет.
— А почему? — одновременно сказали и Колька, и Герман, причем последний так умело изобразил интонацию юноши, что Вика расхохоталась.
— Герман! — укоризненно сказал напарнику Пал Палыч и отправил окурок за окно. — А потому, Коля, что ей любить и этот мир, и того, в чьем теле она живет, не за что. В восьмидесяти случаях из ста эти души принадлежат нерожденным детям. И не абы каким, а тем, чьи матери решились на аборт при поздних сроках, месяце эдак на четвертом-пятом, когда делать этого уже совсем не стоит. Душа-то ребеночку уже досталась, а вот жизнь и тело — нет. Вот они и сидят в своей убийце, поджидают более удачливого последователя. А как тот на свет лезет, в него незаметно подселяются.
— Незаметно?
— Совершенно, — подтвердил Герман. — Тут такая штука, Николя, очень непростая. Черная душа всё знает, всё помнит и о соседе своем прекрасно осведомлена, а вот человек, в котором она квартирует, про нее не в курсе. Абсолютно. Вот такой компот.
— Дела, — почесал Колька затылок. — То есть он… Вот же!
— Ну да. — Пал Палыч невесело улыбнулся. — Про то и речь. Раньше-то за абортами следили худо-бедно, а вот теперь… Так что, боюсь, основной всплеск впереди.
— Может, и нет. — Вика с сомнением покачала головой. — Сейчас фармацевтика, в той части, которая касается контрацепции, на таком взлете, что будь здоров. Да и нашей сестре такого не надо. Я вообще не понимаю, какие дуры идут на аборт с эдакими сроками?
— Как же мы его тогда искать станем? — решил перевести разговор со скользкой темы на практическую Колька. — Если даже он сам не знает о том, кто он и что?