Ульф на это ничего не сказал. Люди ходят в душ по разнообразным причинам. Нечего было и гадать.
Он наклонился поближе к Блумквисту.
– Слушайте, Блумквист, – сказал он, понизив голос. – Нам надо бы поговорить с этим молодым человеком – если он, конечно, не мертв и не на Северном полюсе.
Блумквист в недоумении воззрился на Ульфа:
– На Северном полюсе?
– Там, на полюсе, есть шведская исследовательская станция – ну, или где-то поблизости. У нас есть информация, что молодой человек находится именно там.
Тут человек с таксой поднял палец.
– Прошу прощения, – сказал он. – Уж так случилось, что я про это немало знаю. Это за полярным кругом, но уж точно не на Северном полюсе; станция находится в местечке под названием Абиско. И там вовсе не сплошной лед – там есть и леса, и болота, и все такое прочее.
Оба – и Ульф, и Блумквист – уставились на него, причем Блумквист не без некоторого любопытства. Такса подозрительно уставилась на них в ответ. Мартен уставился в пол. Кот Блумквиста уставился на Мартена – в этом, впрочем, ничего нового не было.
– Они там в последнее время исследуют выбросы метана. Это очень важная работа, – продолжал человек с таксой.
– Метан? – переспросил Блумквист. – Это большая проблема.
– Да, – подтвердил таксовладелец. – Вечная мерзлота тает…
– Ах да, известное дело, – сказал Блумквист.
– И когда это происходит – когда тает вечная мерзлота, – метан выделяется в атмосферу. А это, конечно, влияет на глобальное потепление.
– Это очень серьезно, – сказал Блумквист. – И углекислый газ тоже. Большая проблема. – Он помолчал. – Коровы, как я слышал, выделяют метан. И собаки тоже, если уж на то пошло. У собак вообще большой углеродный след.
– Да уж, – ответил его собеседник. – Воображаю, доктор Хоканссон мог бы многое нам об этом рассказать.
Ульф повернулся к Блумквисту:
– Простите – но мне нужно кое-что понять: вы видели этого молодого человека недавно? Скажем, в последнюю пару недель?
Блумквист не замешкался с ответом:
– Вчера, наверное. Нет, погодите, позавчера. В душе, кстати, в тренажерном зале.
На несколько секунд Ульф потерял дар речи.
– Вы точно в этом уверены? – спросил наконец он.
Блумквист мгновенно преобразился в полицейского.
– Да, совершенно уверен. Это был он, сомнений нет.
– Хорошо, – сказал Ульф. – Можете привести его к нам? Завтра?
– То есть – арестовать его?
– Нет, – сказал Ульф. – Зачем так радикально. Просто пригласить для беседы.
– А что он сделал? – спросил Блумквист.
– Ничего. То есть это не он… Послушайте, Блумквист, тут все сложно.
Блумквист с упреком посмотрел на Ульфа. «Все сложно». Этим все сказано! Уж эти типы из Следственного управления – в особенности снобы из Отдела деликатных расследований, или как там они себя называют, – вечно они уверены, что такой вот простой полицейский с улицы, как он, Блумквист, не способен понять всякие тонкости. Как же это было несправедливо – особенно учитывая то, что именно он поставлял им большую часть сведений, на которых основывались эти их деликатные расследования. Это был я. Я находил для них факты. Это я раскрыл дело Густафссона. Я рассказал им о Хампусе. А теперь я раскрыл для них еще одно дело, а они даже не хотят рассказать мне, что именно я раскрыл. Обычное дело. Самое обычное, ведь мир несправедлив.
А Ульф в это время думал: надо бы нам с Блумквистом подобрее. У него непростая работа, в наши-то дни, учитывая… да учитывая абсолютно все. Такие уж сейчас времена – эпоха Абсолютно Всего. И абсолютно все создает напряжение в обществе, бросая вызов нашему миру и уверенности в завтрашнем дне. Абсолютно все, включая метан.
Мартен думал… печеньки, кошки, корзинка, Швеция.
Глава 10
Внезапное желание заплакать
На следующей консультации у доктора Свенссона, ближе к концу, психотерапевт спросил у Ульфа:
– Как вы в последнее время – очень заняты?
– Да, – ответил Ульф. – Более или менее. Нам пришлось заняться одним необычным делом – вообще-то совершенно смехотворной ссорой между двумя молодыми женщинами. Им по двадцать лет. Подруги не поладили. Скрытое соперничество. Что-то в этом роде.
– В этом возрасте чувства очень интенсивны, – заметил доктор Свенссон.
– Это уж точно, – согласился с ним Ульф. А потом спросил: – Могу я задать вам один вопрос?
– Конечно. Я здесь именно за этим.
– Воображаемые друзья.
– Да?
– Насколько это частое явление?
Доктор Свенссон пожал плечами:
– На этот счет существует специальная литература. Появляются они в основном в детстве. А почему вы спрашиваете? – Он хитро улыбнулся. – У вас что, есть воображаемый друг?
Ульф оценил шутку.
– Увы, нет. По крайней мере такого, о котором я стал бы рассказывать вам, доктор Свенссон.
– Потому что я испортил бы вашу дружбу?
– Что-то вроде этого. Нет, мне просто любопытно… Нет, больше чем просто любопытно – это имеет отношение к тому делу, о котором я говорил.
– Две молодые женщины?
– Да. Понимаете ли, одна из них создала себе воображаемого возлюбленного. Даже попросила реального человека попозировать ей для фотографии – случайного молодого человека, которого она встретила на улице. Потом она заставила его «исчезнуть», и ее подруга вообразила, что она его прикончила. Та, первая, придумала совершенно нелепую историю о том, что он якобы уехал на Северный полюс.
Доктор Свенссон подался вперед.
– Северный полюс! Это имеет огромное значение, понимаете. Какой символизм!
Ульф ждал дальнейших объяснений.
– Место, где проходит земная ось, – это же фаллический символ, господин Варг.
Ульф нахмурился:
– Но земная ось ведь существует, верно? Это не символ. Это реальное физическое явление.
– Нет, земная ось – вещь воображаемая. Как и Северный полюс. Нет никакой оси, господин Варг. Это лишь идея.
Ульф решил не настаивать.
– Ну хорошо, значит, земной оси не существует. Так откуда тогда фаллический символ?
– Слово вполне может быть символом, – ответил доктор Свенссон. – Это называется семиотика, господин Варг!
– Да, – поспешил согласиться Ульф. – В любом случае вторая женщина – которая подруга первой – пришла к нам с этой фотографией и рассказала историю о таинственном исчезновении молодого человека, которого мы все в то время считали реальной фигурой.
– Понимаю.
– Да. А потом нам нанесла визит ее мать – то есть мать первой женщины. Пришла сказать нам, что ее дочь в ответ на наш вопрос о том, что случилось с ее молодым человеком, наврала нам с три короба. Мать объяснила, что молодой человек был воображаемый и что у ее дочери, когда она была маленькой, был воображаемый друг, которого звали так же, как и созданного ею возлюбленного.
– Понимаю.
– Мать просто рассыпалась в извинениях. Сказала нам, что отец девочки, офицер флота, бросил их и уехал жить на север.
– А-а, – сказал доктор Свенссон. – На север.
– Она попросила нас с пониманием отнестись к поведению ее дочери. Ей было ясно, что она может попасть в неприятности за дачу ложных показаний во время расследования.
– Даже несмотря на то, что расследование велось относительно несуществующего человека?
– Даже несмотря на это. И мы на это согласились. Она отделалась предупреждением.
– Тем дело и кончилось?
Ульф кивнул.
– Да, на этом все – по крайней мере насколько это касается нас. Но я должен сказать, что теперь мне очень любопытно, что это за воображаемые друзья такие. Зачем дети это делают?
Доктор Свенссон ответил, что это, по его мнению, форма игры.
– Они таким образом разыгрывают проблемы, которые заботят их в реальности. Это характерно для детского возраста. Так что воображаемые друзья – это своего рода защита. Такой друг – это зеркало, которое отражает то, что происходит внутри ребенка.
– А потом они от этого друга избавляются?
– Да, – ответил доктор Свенссон. – Взрослым, которые это наблюдают, часто кажется, что это происходит очень внезапно. Родители спрашивают: «А где же Бо?» – а ребенок отвечает что-нибудь вроде: «Бо уехал». Иногда это выглядит почти жестокостью.
Ульф глядел на психотерапевта во все глаза.
– Простите, – сказал он. – Не могли бы вы повторить это еще раз?
– Что повторить?
– Последнее, что вы сказали. Что спрашивают родители, что отвечает ребенок.
– Родители спрашивают: «А где же Бо?», а ребенок отвечает: «Бо уехал». Мне кажется, я выразился примерно так.
– А почему Бо? – спросил Ульф. – Почему вы выбрали именно это имя?
Доктор Свенссон ответил не сразу. Сначала он, отвернувшись, некоторое время глядел в окно.
– Полагаю, что это может рассказать вам кое-что обо мне.
Ульф ждал.
– У меня у самого был воображаемый друг, господин Варг. Так уж случилось, что его звали Бо. Он был моим постоянным спутником, пока мне не исполнилось лет восемь. Потом, как я понимаю – сам я этого не помню, но родители рассказывали мне, как это произошло, – я избавился от Бо. Я просто сказал: «Бо уехал». Только поэтому я и выбрал это имя. Никакого особенного значения в этом нет.
Ульф молчал. Ему вдруг стало жаль доктора Свенссона – в первый раз за все время их знакомства ему было его жаль.
– Жизнь – это череда расставаний, – сказал психотерапевт. – Одно за другим – люди, вещи – всё уходит от нас. Мы теряем их, они умирают, нам объявляют, что они – преходящие ассоциации.
– Мне очень жаль, – сказал Ульф.
– Мне тоже, – ответил доктор Свенссон.
Когда Ульф вернулся в контору, там его ждала записка от Анны.
– Ей нужно было уйти, – сказал ему Карл. – Она оставила тебе записку. У тебя на столе.
Он увидел записку, которая лежала на самом видном месте – на клавиатуре. «Только что услышала, – писала Анна, – что Сигне Магнуссон исчезла. Я позвоню». А потом, перед тем как подписаться, она добавила знак поцелуя – «Х». Раньше она никогда этого не делала, и внезапно Ульф разволновался. Конечно, это могло ничего и не значить; так подписывались очень многие, и, наверное, это была просто формальность – вроде как обращение «Дорогой…» в начале письма. Или это могло означать куда большее. Это мог быть маленький росток чувства, знак привязанности, помещенный здесь для того, чтобы сделать рабочее послание личным. «Люблю, целую, ХХ». Такие расхожие слова и символы, но бывает, сердце сжимается от того, что они означают именно то, что призваны означать.