Ульф молча наблюдал за танцующими. Блумквист слишком любил поговорить; в самом деле, слишком. Разве так уж плохо просто помолчать?
– Да, я об этом слышал.
– Шведская королевская балетная школа. Кажется, они берут туда совсем еще детей. Мы, конечно, пока не можем послать туда Свеа – ей, знаете, всего восемь. Восемь – это чересчур рано, как вы думаете? Нельзя принимать решение о будущей карьере, а балет – это настоящая карьера, если тебе всего восемь.
Темп музыки нарастал; Хампусу теперь приходилось еще энергичнее изгибаться из стороны в сторону, чтоб дотянуться до нужных клавиш. Пол поскрипывал под ногами танцующих. Ульф смотрел, как их ноги взбивают тонкий слой талька, который лежал на досках.
– Я и сам брал уроки балета, когда был маленьким, – говорил меж тем Блумквист. – Всего год или два. Бросил, потому что меня начали дразнить.
Ульф покосился на него:
– Просто не могу себе этого представить, Блумквист.
Тот улыбнулся во весь рот.
– О, я лично считаю, что у меня неплохо получалось, господин Варг. Может, мне стоило бы продолжать. Кто знает, может, я стал бы профессиональным балеруном, а не полицейским. – Он немного помолчал, должно быть, пытаясь себе это вообразить. – Жизнь – странная штука, верно? Принимаешь решение, которое может определить всю твою жизнь, но в тот момент ты просто этого не знаешь, верно? Ты не знаешь.
– Нет, наверное, не знаешь.
– А вы никогда не занимались балетом, господин Варг?
– Нет, Блумквист. Балетом не приходилось.
– А у вас, наверное, неплохо бы получалось. Вы бы удивились, узнай, какие люди оказались просто созданы для балета.
Хампус меж тем уже почти дошел до конца пьесы. Прозвучали последние аккорды, а потом он со стуком захлопнул крышку. Мужчина в ситцевом пиджаке громко воскликнул «О!» – явно довольный тем, как у него получается. Инструктор потрепала его по плечу – сплясано было неплохо.
Хампус повернулся и заметил Ульфа и Блумквиста. Спрыгнув с табурета, он быстро подошел к ним и пожал Ульфу руку.
– Спасибо, что пришли, господин Варг, – сказал он. – Надеюсь, вам не пришлось слишком долго ждать.
– Мне приятно было понаблюдать, – ответил Ульф. – И вы – превосходный пианист, господин Йоханссон.
Хампус скромно отмахнулся:
– Нет, на самом деле это не так, господин Варг. Я играю чисто утилитарно.
– Я смотрю, вы не достаете до педалей, – заметил Блумквист. – Это, наверное, затрудняет дело.
Ульф покосился на Блумквиста. Хампус нахмурился, а потом потер руки, будто у него затекли пальцы.
– А вы не думали установить какое-нибудь устройство, чтобы нарастить педали? – продолжал Блумквист. – Какие-нибудь рычаги?
Хампус не сводил взгляда с пола:
– Не знаю. Может быть.
– Вы хотели меня повидать, – сказал Ульф.
– Да, – сказал Хампус. – Я собирался приехать к вам на работу. Не ожидал, что вы согласитесь приехать сюда, но господин Блумквист сказал, что вам особенно нечем заняться и вы не будете против.
Ульф снова покосился на Блумквиста, который отвел взгляд, старательно разглядывая неподвижный зеркальный шар под потолком.
– Понятно, – сказал Ульф. Снова глянув на Блумквиста, он не заметил ни малейших следов раскаяния. Непростое это было дело – проявлять терпимость к ближним, какой он всегда от себя требовал; но опять же, подумал Ульф, весь смысл идеалов в том, что они практически недостижимы. В конце концов, это нелегко – быть шведом, значит, нужно просто делать, что можешь, и надеяться, что у тебя получится не сбиться с пути и не стать в душе… ну, например, жителем Средиземноморья. Как это было бы просто, как соблазнительно – пожать плечами и начать вести себя так, как тебе диктуют непосредственные чувства. И как это было бы прекрасно – сидеть себе на солнышке и говорить, что мир будет вертеться и сам по себе и что проблемы решатся сами собой – завтра, а может быть, послезавтра.
Ульф принял деловой вид:
– Что ж, вот я и здесь, господин Йоханссон. В чем проблема? Господин Блумквист говорит, что вам не нравится, как все устроилось с общественными работами.
Хампус кивнул:
– Да, именно так. Совсем не нравится.
Ульф развел руками.
– Но в том-то и есть весь смысл судебного приговора, понимаете? Как правило, люди бывают не слишком довольны, когда его получают. Удовольствием тут и не пахнет.
– Так я ему и сказал, – вставил Блумквист.
Ульф спросил у Хампуса, куда именно его назначили на общественные работы.
– Я должен буду работать на военной базе, – ответил Хампус. – Мне было сказано, что у меня будут обязанности общего характера. Восемь часов в неделю.
Ульф сказал, что это звучит достаточно разумно.
– Знаете, приговоренным к общественным работам иногда достаются исключительно неприятные задачи.
И добавил, что обязанности общего характера на военной базе – это звучит не слишком затруднительно.
Хампус с вызовом поднял глаза на Ульфа:
– Это затруднительно. Очень.
– Так расскажите мне тогда, в чем дело, – сказал на это Ульф. – Что они там заставляют вас делать? Таскать тяжести? Чистить на кухне картошку?
– Картошку лучше есть нечищеной, – снова вмешался Блумквист. – В шкурке, знаете ли, содержится куча питательных веществ. Картошку чистить нельзя.
Ульф бросил на Блумквиста уничтожающий взгляд.
– Мне это известно, Блумквист, – сказал он. – Но как насчет нашей армии?
– Думаю, уж они-то знают, господин Варг. Армия просто обязана знать подобные вещи. Солдатам необходима сбалансированная диета – точно так же, как и всем остальным.
Ульф повернулся обратно к Хампусу:
– Так что же они заставляют вас делать?
Хапус замялся.
– Мне пока еще не сказали, – ответил он.
Ульф нахмурился. Хампус начал вызывать у него некоторое раздражение. Учителю танцев еще повезло, что он так легко отделался – его вполне могли посадить в тюрьму, и с его стороны было не слишком красиво жаловаться на назначенные ему общественные работы. Чего в этом было такого страшного – работать при бараках? Один известный Ульфу карманник – вор-рецидивист, которого Ульфу не раз приходилось арестовывать еще в начале службы, – получил недавно сотню часов обязанностей общего характера в городской канализации; а другой, известный пьяница и эксгибиционист, был приговорен к пятидесяти часам уборки на рыбном рынке: исключительно неприятная работа, связанная с утилизацией тухлых рыбьих голов. От военной базы ничего подобного ожидать не приходилось.
– Так откуда вам известно, что вам это не понравится? – спросил Ульф.
– Потому что меня об этом предупредили, – ответил Хампус. – Одна женщина, которая приходит сюда танцевать, замужем за сержант-майором с этой самой базы. И он сказал ей, что они приготовили для меня нечто ужасное. Что именно, он ей не сказал, но прибавил, что сам никогда бы на такое не согласился – даже если бы его за это повысили.
Ульф вздохнул.
– Этого недостаточно, – сказал он. – Для вмешательства все еще нет оснований.
Хампус умоляюще посмотрел на него:
– Он сказал, что я могу и не выжить. Именно так и сказал.
Ульф поднял бровь. Это было совсем другое дело. Неужели армия планировала послать Хампуса на опасное боевое задание?
– Вы имеете в виду, что вас могут послать в бой? – уточнил он.
Хампус кивнул:
– Похоже на то.
Ульф покосился на коллегу, который пожал плечами.
– У них не хватает рук, – сказал Блумквист. – Может, так они теперь набирают рекрутов – за счет приговоренных к общественным работам.
– Это просто смешно, – ответил Ульф. – Бессмыслица какая-то.
– Расходы на оборону недавно опять урезали, – продолжал Блумквист.
Ульф взглянул на Хампуса, который глядел на него во все глаза, ожидая ответа. Он мне доверяет, подумал Ульф. Ждет от меня защиты. И в этот момент та внутренняя потребность, которая многие годы назад побудила Ульфа поступить в полицию, снова настоятельно напомнила о себе. Если кто-то задумал несправедливость или собирался злоупотребить властью, то он, Ульф, должен это исправить. А здесь явно имело место злоупотребление властью – кто знает, может, весьма серьезное, – и он не станет закрывать на это глаза.
Ульф поймал себя на том, что уже прикидывает, что тут можно сделать. Он знал, что можно снова пойти в суд и добиться того, чтобы там выдали другой ордер на общественные работы. Но в прошлый раз, как он участвовал в подобной процедуре, это заняло два месяца. У Хампуса не было двух месяцев. У него, может, и двух дней-то не было. Трудно было поверить, что армия могла вести себя подобным образом в двадцать первом веке. Если они желали рисковать собственными людьми, это было их дело – по крайней мере, предполагал Ульф, у людей этих была соответствующая подготовка. Но взять совершенно зеленого штатского и отправить его в бой – это просто вопиющая безответственность. Тут Ульф заметил, что Хампус все еще выжидающе смотрит на него.
– Не могли бы вы поговорить с полковником? – умоляюще спросил он. – Попросите его не заставлять меня делать – ну, что они там задумали. Я готов на все. Даже картошку чистить. С радостью.
– Это вы зря, – вставил Блумквист. – В картофельной кожуре содержатся минералы. Это совершенно бессмысленно – избавляться от самой полезной части…
– Мне кажется, у вас есть серьезные основания для беспокойства, – прервал полицейского Ульф.
– Так, значит, вы это сделаете? – воскликнул Хампус.
– Что бы они ни задумали, – ответил Ульф. – Это явно неприемлемо. Я отправлюсь на базу и буду настаивать на встрече с полковником
– Как хорошо, – сказал Хампус. – Спасибо вам.
– А если он не станет входить в ваше положение, – продолжил Ульф, – я поговорю с комиссаром полиции и попрошу его вмешаться. – Тут он помолчал. – Понимаете ли, я с ним знаком.
Блумквист уставился на Ульфа:
– Вы его знаете? Вы знаете Альбёрга?
– Да, так уж получилось, что знаю, – ответил Ульф, стараясь, чтобы это прозвучало как можно небрежнее.