Но и Монро-стрит было настоящей полицейской работой, и дело Райдаута. Просто кончились они хреново. Даже сам Уорден не понимал, что пошло не так, и не представлял, куда ведет его этот туннель и есть ли в конце свет. Обнадеживает здесь только одно: Дональд Уорден привык странствовать в темноте.
И вдруг свет забрезжил. Конец сентября принес те три убийства за одну полуночную смену, когда Уорден работал по каждому трупу, что попадался на глаза. А через неделю после них, уже в дневную смену, он словил еще один худанит. Причем совсем глухой: за начальной школой на Гринспринг-авеню была найдена зарезанной голая женщина. Ее обнаружил почтальон через добрых двенадцать часов после убийства. Ни тебе документов, ни совпадений с заявлениями о пропавших.
Самое красивое в этом следствии Уордена – не успешное завершение, хотя, как ни поразительно, он-таки найдет подозреваемого, проваландавшись с делом больше года. Красота заключалась в том, что он не позволил этой женщине остаться Джейн Доу – из «оленьего семейства»[67], как он любил выражаться, – чтобы ее похоронили на 200 долларов за счет штата, не известив при этом друзей или семью.
Шесть дней Уорден рыл носом землю в поисках имени. Телеканалы и газеты отказались публиковать ее лицо – слишком очевидно, что она мертва. Отпечатки не совпали ни с чем и в местном компьютере, и в федеральной базе данных ФБР. И хотя тело выглядело чистым – признак того, что она не бездомная, – никто не пришел в отделение, не сказал, что у них не вернулась домой мать, сестра или дочь. Уорден проверил ночлежку бездомных женщин на ближайшей Коттедж-авеню. Проверил центр реабилитации и наркологической помощи, потому что печень жертвы на вскрытии показалась сероватой. Опросил все улицы вокруг начальной школы и вдоль ближайшего маршрута городского автобуса.
Прорыв произошел прошлым вечером, когда он показывал фотографию в барах и едальнях в Пимлико. Наконец в баре «Прикнес» кто-то вспомнил, что у покойной был парень по имени Леон Сайкс, проживавший на Морленд-авеню. Этот адрес ничего не дал, но сосед посоветовал проверить дом 1710 по Бенталу. Там девушка выслушала Уордена и направила его в дом 1802 по Лонгвуд, где Леон Сайкс посмотрел на снимок и опознал в покойной некую Барбару.
– А фамилия?
– Я не знаю.
Но Леон вспомнил, где проживала ее дочь. И вот так благодаря чистейшей полицейской работе ногами Джейн Доу, черная, около тридцати, стала Барбарой Уомбл, тридцать девять, 1611 по Морленд-авеню.
Те шесть дней и ночей похождений в Пимлико ни у кого не ставили сомнений: Уорден пережил свой самый поганый год и вернулся.
Триумфальное возвращение Здоровяка обозначилось и возобновлением нескончаемых измывательств над Дэйвом Брауном – его отказ от дела Кэрол Райт не то чтобы прошел для старшего детектива незамеченным. По крайней мере, часть сентября оправданием Брауна было дело Нины Перри, которое началось, когда пару торчков арестовали в машине женщины, о чьем исчезновении из дома на Стрикер-стрит заявляли за неделю до ареста. Браун в паре с Макларни блестяще раскрыл дело, вынудив одного подозреваемого чистосердечно признаться в убийстве и затем привести детективов к разложившимся останкам жертвы, брошенной в глуши округа Кэрролл.
Уорден наблюдал за ходом следствия и думал: может быть – но пока только может быть, – в Дэвиде Джоне Брауне все-таки кроется настоящий детектив. Дело Перри было образцовой работой, благодаря которой коп учится чему-то из ремесла. Но дальше этого великодушие Уордена не пошло.
– Клейвон Джонс и Кэрол Райт, – объявил он в конце сентября. – Посмотрим, что он сделает хоть с одним из них.
Но Клейвон Джонс не стал истинным испытанием – особенно когда четыре дня назад в комнату отдыха пружинистой походкой вошел Эдди Браун с письмом из Балтиморской городской тюрьмы в правой руке.
– Что надо сказать папочке? – произнес старший детектив и театрально бросил конверт на стол. Дэйв Браун прочитал только три строчки и уже обратился в молитве к зеленой перегородке.
– Спасибо, Господи. Спасибо, Господи. Спасибо, Господи. Спасибо. Спасибо. Спасибо.
– Ну что, забочусь я о тебе? – спросил Эдди Браун.
– Да. Ты мой папочка.
Письмо пришло в административный офис в тот же день – спешно накарябанное послание от заключенного, который видел убийство Клейвона Джонса во дворе на восточной стороне города в июне. Через три месяца ему понадобилось откупиться от обвинения в хранении наркотиков. В письме, адресованном отделу убийств, перечислялись подробности с места преступления, которые мог знать только настоящий очевидец.
Нет, на деле Клейвона Джонса многому не научишься. По взвешенному мнению Уордена, простое решение стало просто очередным лавровым венком на ленивой заднице Брауна. Оставалась Кэрол Райт, сбитая на стоянке в Южном Балтиморе. В течение нескольких недель Браун хотя бы заговаривал о том, чтобы снова взяться за ее папку и пролистать прошлые наводки. Но если посмотреть на доску, дело Кэрол Райт все еще не считалось убийством и, следовательно, не существовало. Теперь же Браун даже не вспоминал о деле, а его сержант Макларни не поднимал шум. Куда там – с окрашенными в приятный черный цвет Ниной Перри и Клейвоном Джонсом Макларни взглянул на таланты Брауна по-новому.
С точки зрения сержанта, особенно много значило дело Перри. Браун трудился в поте лица – и вот сложное дело с настоящей жертвой раскрыто. Арест возвысил его до статуса героя недели, имевшего право на пару стаканов пива в «Кавано» за счет любящего и преданного сержанта. Макларни был до того доволен ходом следствия, что сам помогал Брауну оформлять последние документы и вещдоки. Передумал он, только когда пришло время забрать кишащую личинками одежду жертвы из бюро медэкспертизы.
– Ну нафиг, Дэйв. Давай завтра тебе с этим помогу, – сказал Макларни, почуяв вонь. – Вернемся сюда утром.
Дэйв Браун легко согласился и поехал в штаб довольный – пока не вспомнил, что завтра Макларни выходной.
– Минуточку, – сказал он, паркуя «кавалер» в гараже. – Тебя же завтра не будет.
Макларни хихикнул.
– Ах ты ж картофельный ирлашка.
– Картофельный?
– Наебал меня, мик хренов[68], – это говорил уже новый Дэйв Браун, даже близко не напоминавший детектива, всего месяц назад написавшего письмо в стиле «пожалуйста, не выгоняйте меня из убойного». Нужно быть очень уверенным в своем положении, чтобы назвать непосредственного начальника картофельным ирлашкой, – даже в неформальной атмосфере офиса убойного. И Макларни, конечно же, остался в восторге. Засев тем же вечером за печатную машинку в административном офисе, он увековечил этот поступок в служебной записке лейтенанту:
Кому: лейтенанту Гэри Д’Аддарио, отдел убийств
От кого: сержант Терри Макларни, отдел убийств
Тема: Этнические оскорбления/замечания детектива Дэвида Джона Брауна
Сэр, с прискорбием и разочарованием довожу до вашего сведения вопиющий и ничем не оправданный случай причинения морального ущерба, нанесенного мне сегодня днем. До сих пор мне не доводилось сталкиваться с подобным отношением в этом просвещенном департаменте и, как я надеялся, не доведется никогда. Однако вам следует знать, что сегодня детектив Дэвид Джон Браун дважды жестоко оскорбил словесными выпадами мое происхождение, сперва назвав меня «картофельным ирлашкой», а затем – «мелким миком». Вы, сами будучи презираемого происхождения, обязательно поймете мой стыд и обиду. Как вам известно, моя дорогая матушка родилась и выросла в Ирландии, а мой отец – отпрыск добрых людей, вынужденных бежать с благословенного острова во времена ужасного картофельного голода, отчего замечание «картофельный» отдалось во мне особенно болезненно. Сэр, я бы предпочел не выносить этот вопрос из отдела, дабы избежать смятения и позора, которые ждут мою семью в результате публичности, неизбежно сопровождающей разбирательство на комиссии и гражданский иск. Засим мною принято решение не подавать жалобу в консультативный совет по гражданским правам при департаменте, хотя я оставляю за собой право написать в Национальное управление по вопросам трудовых отношений, если внутреннее решение покажется недостаточным. Раньше Браун работал патрульным в Иннер-Харборе, он знает тот район. Более того, он хорошо знает Эдмондсон-авеню, а потому я предлагаю…
Смешно. Даже слишком, думал Уорден, читая копию записки. Очевидный восторг Макларни от Дэйва Брауна только помогал оставить от Кэрол Райт лишь далекое и расплывчатое воспоминание. Если дело Нины Перри хоть чему-то научило Брауна, то ему пора бы это показать, считал Уорден. Правда ли он хочет расследовать убийства? Он вообще понимает, что это значит? Или он здесь только для того, чтобы подавать заявления о сверхурочных и заканчивать каждую вторую ночь в «Кавано»? Если Макларни не даст Дэйву Брауну пинка, то Здоровяк возьмет это на себя. Три недели подряд он пилил молодого детектива, ожидая хоть каких-то телодвижений в связи с расследованием, которое Брауну хотелось бы навсегда выкинуть из головы. Уорден показал себя по всей красе – холодный, требовательный и чуточку свирепый. И нет Брауну, желающему лишь греться в лучах недавней славы, ни радости, ни пощады, ни малейшей надежды на спасение.
И вот на сегодняшней тихой смене с восьми до четырех молодому детективу достает глупости попасться за чтением нового номера «Роллинг Стоун» в комнате отдыха – высший акт лености. Уордену достаточно только войти и убедиться, что на его столе не видно папки Кэрол Райт.
– Де-тек-тив Браун, – произносит Уорден, наполняя каждый слог презрением.
– Чего?
– Детектив Браун…
– Чего надо-то?
– Нравится, как звучит, а?
– Как звучит что?
– Детектив Браун. Детектив Дэвид Джон Браун.
– Слушай, Уорден, иди в задницу.
Уорден пристально и долго буравит взглядом молодого детектива, что тот уже не может сосредоточиться на журнале.