Семья и вся округа рассказывают, что в последний раз девочку видели прошлым вечером в восемь, когда она провожала восемнадцатилетнюю сестру до автобусной остановки на Западной Балтимор-стрит. Сестра говорит, что, сев на автобус, видела, как Андреа идет на север, к кварталу 1800 по Файет, – домой. Сама она вернулась в одиннадцать и, увидев, что мать уже легла, тоже пошла спать. Только на следующее утро семья поняла, что домой девочка так и не вернулась. Они написали заявление и надеялись на лучшее, пока в вечерних новостях не показали сюжет из соседнего квартала.
Но через несколько дней СМИ теряют интерес. Убийство Андреа Перри город не считает «красным шаром», и Эджертон с течением дней гадает, почему. Может, потому, что жертва на год старше, может, потому, что район не такой благополучный и не так близкок к центру, как Резервуар-Хилл. Какой бы ни была причина, в газетах и на телеканалах не следят за расследованием, и в результате нет потока звонков и анонимных наводок, сопровождавших смерть Латонии Уоллес.
На самом деле единственный анонимный звонок поступил через несколько часов после обнаружения тела: высокий мужской голос назвал имя женщины из Западного Балтимора и заявил, что видел, как она выбежала из того переулка после выстрела. Эджертон тут же решил, что сообщенное – брехня. Это не женское преступление – очевидно из-за спермы. Как и с Латонией Уоллес, это преступление совершил мужчина, действующий в одиночку и по мотиву, которым он бы никогда не смог поделиться с другими, тем более – с женщинами.
Значит, таинственная беглянка – свидетельница? Тоже бред, рассудил Эджертон. Насильник нарочно выбрал переулок и развалины гаража для скрытного тайного убийства. И девочку застрелил, чтобы она не опознала его как насильника, – так на хрена ему было стрелять, если в переулке находился кто-то еще? Эджертон был абсолютно уверен, что подозреваемый водил девочку по подворотням, пока не убедился, что они одни. Только после этого он поставил ее на колени у кирпичной стенки. Только после этого достал оружие.
Гэри Данниген, принявший анонимный звонок, написал внутренний отчет и приобщил к делу. Эджертон запомнил данные и проверил имя женщины по базе, чтобы убедиться, что она – не перспективная подозреваемая. Даже опросил ее соседей и родственников, чтобы удовлетворить любопытство, но ее саму не стал вызывать на допрос в первую неделю расследования.
В конце концов, в анонимной истории нет смысла, и, кроме того, он получил наводки получше после опроса в районе. По одной версии, убийство девочки – акт мести одну из ее родственников, по другой – дерзкий поступок дилера, который просто хотел показать району свою крутость. Говорили о двух наркоторговцах в округе, и ни у одного из них, похоже, нет алиби.
В кои-то веки – к удовольствию остальных детективов – Эджертон каждый день рано приезжает в офис, берет ключи от «кавалера» и растворяется в Западном Балтиморе. Всю вторую половину дня он часто работает дольше своей смены, не возвращаясь в отдел до самого вечера. Иногда с ним Нолан, в другие дни он работает один, и его местонахождение – загадка для всей группы. На улицах Эджертон в одиночку эффективнее, чем кто угодно – в паре. На улицах он понимает особые преимущества независимости; его критики – нет. В отделе убийств хватает детективов, которые ни разу не приезжали в гетто одни и всегда подбирали напарника для следственных выездов в Западный Балтимор.
– Нужна компания? – по привычке спрашивают они друг друга. И в редких случаях, когда следователь все же отправляется в трущобы один, его неизменно предостерегают: – Осторожнее, приятель, не попадись там.
Наблюдая со стороны, Эджертон понимает, что взаимоподдержка отдела может быть помехой. Он выезжает в проджекты один и чаще находит свидетелей; другие детективы маршируют по кварталам двойками и тройками и часто не находят ничего. Эджертон уже давно понял, что даже самые лучшие и желающие помочь свидетели скорее заговорят с одиночкой, чем с парой. А уж трое детективов в глазах всех недоверчивых и молчунов – все равно что отряд спецназа. Что ни говори, а факт есть факт: лучший способ раскрыть убийство – тащиться на улицу самому и искать свидетеля.
Хорошие детективы это понимают: часто Уорден лучше всего показывает себя один, когда возвращается на «кавалере» тихо переговорить с теми, кто замолкал, когда на пороге стояли Уорден, Джеймс и Браун. Но есть детективы, которым без шуток страшно ехать одним.
Эджертон не боится; его щит – наглость. Два месяца назад он был на углу Эдмондсон и Пейсон, работал по наркоубийству и, не задумываясь, побрел прочь от места преступления по самому страшному участку Эдмондсон-авеню в одиночку. Угловые пацаны расступались перед ним, будто он Чарлтон Хестон на площадке «Юниверсал Студио»[69]. Он искал свидетелей или, по крайней мере, тех, кто готов шепнуть копу на ушко правду о том, что случилось часом ранее на Пейсон-стрит. Взамен он нашел только угрюмые взгляды и немую ярость на пятидесяти черных лицах.
И все же он не останавливался, словно не замечая враждебности, пока на углу Эдмондсон и Брайс не заметил, как пацан лет четырнадцати-пятнадцати передает бумажный пакет парню постарше и тот бегал вокруг квартала. Для Эджертона это был шанс, свалившийся прямо в руки. Пока остальные на улице холодно наблюдали, он поймал парня за плечо и потащил в «кавалер» за углом, где стал колоть насчет деталей убийства.
Патрульный из Западного, наблюдавший за его действиями с места преступления в двух кварталах оттуда, позже предостерег детектива.
– Не стоило ходить туда одному, – сказал он. – А если бы что-нибудь началось?
На это Эджертон только покачал головой.
– Я серьезно, – продолжил патрульный. – Патронов-то у вас всего шесть.
– У меня даже этого нет, – рассмеялся Эджертон. – Я забыл пистолет.
– ЧТО?
– Ну да. Забыл пистолет в столе.
Коп на Эдмондсон и Брайс без пистолета. Патрульные Западного были в шоке; Эджертон и бровью не повел.
– Наша работа, – объяснил он, – на девяносто процентов – наглость.
Теперь, расследуя убийство Андреа Перри, он возвращается в очередной район Западного Балтимора, смешиваясь с местными так, как в полиции мало кто может. Говорит с обитателями всех домов в ряду, выходящих задами на тот переулок, толкует с завсегдатаями ресторанов и баров. Прорабатывает маршрут от автобусной остановки до дома жертвы на Файет-стрит, ищет за каждой дверью свидетеля, который мог видеть, как девочка с кем-нибудь идет. Когда это ничего не дает, начинает перебирать остальные рапорты об изнасилованиях из Южного и Западного районов.
Он с самого начала расследования вызывает сотрудников из Южного, Юго-Западного и Западного спецподразделений в центр и знакомит с делом. Говорит сообщать обо всех, кто замешан в сексуальных преступлениях с участием несовершеннолетних девочек, и о любых происшествиях, связанных с похищениями или оружием 32-го калибра. Просит офицеров всех трех округов звонить ему с любой информацией, даже если кажется, что она только отдаленно связана с делом. И это тоже отличается от подхода к убийству Латонии Уоллес, где сотрудники из районов были направлены в центр города для помощи в расследовании. В случае с этой мертвой девочкой, решает Эджертон, не районы придут в угрозыск, а угрозыск придет в районы.
Только раз, на следующий день после обнаружения тела, появляется намек на коллективную работу, обычно обязательную для «красного шара», – и то по инициативе Нолана, который ради приличий просит Макаллистера, Кинкейда и Боумена уделить день и расширить область опроса.
Проглядев материалы дела, другие детективы интересуются вслух, почему Эджертон не проверил анонимную наводку немедленно. Как минимум, заявляют они, стоило найти женщину, которая, по словам звонившего мужчины, выбежала из переулка.
– Это последнее, чего я хочу, – объясняет Эджертон свою стратегию Нолану. – Если я ее привезу, что мне делать дальше? У меня к ней всего один вопрос и больше ничего.
С его точки зрения, это еще одна ошибка, которую совершают слишком часто и слишком многие, – та же ошибка, какую совершили с Рыбником в деле Латонии Уоллес: привозить человека в допросную и давить на него, ничего не имея на руках. Через час подозреваемый выходит уверенный в себе как никогда, и, если ты что-то еще на него накопаешь, то станет только труднее колоть его во второй раз.
– Я спрошу, почему она выбежала из переулка, она ответит, что не знает, о чем это я, – объясняет он Нолану. – И будет права. Я и сам не знаю, о чем это я.
Он все еще не верит, что названная звонившим женщина действительно выбежала из переулка после убийства. Но если бы верил, то все равно не рискнул бы ее опрашивать, пока не увидит какой-никакой шанс на успех.
– Если все остальное не поможет, тогда привезу ее и задам тот единственный вопрос, – говорит детектив, – но не раньше.
Нолан соглашается.
– Это твое дело, – отвечает он Эджертону. – Будь по-твоему.
Не считая небольшой помощи с расширенным опросом, Эджертон полностью одинок в ведении расследования. Даже Д’Аддарио держится в стороне: просит у Нолана регулярные отчеты о прогрессе и предлагает помощь в случае, если понадобится, но в остальном позволяет Эджертону с сержантом работать своими методами.
Контраст с реакцией лейтенанта на расследование по Латонии Уоллес – разительный. Эджертон надеется, что его невмешательство хотя бы отчасти объясняется доверием к следователю. Скорее всего, думает он, Д’Аддарио и сам охладел к стратегии «красного шара». Метод забрасывать проблему деньгами и людьми никак не помог в Резервуар-Хилле, и, может, лейтенанту не хочется ступать на ту же дорожку второй раз. А может, как и все остальные в смене, лейтенант просто слишком устал для очередной полномасштабной кампании.
Но еще Эджертон знает, что ничего не происходит в вакууме. Во многом ему предоставили работать в одиночку потому, что Д’Аддарио может себе это позволить. В день обнаружения Андреа Перри уровень раскрываемости дошел до тучных 74 процентов, и при этом действовали еще пять ордеров на арест, – это выигрывает в сравнении и с итогом прошлого года, и со средним показателем по стране. Как следствие, Д’Аддарио вновь может принимать решения, не руководствуясь общественными потребностями или отношением верхушки. Из разговоров с Пеллегрини Эджертон знает, что лейтенант уже выражал недовольство приливной волной расследования, последовавшей за смертью Латонии Уоллес. На разных этапах следствия Д’Аддарио наслушался от Лэндсмана и Пеллегрини, что иногда чем тише едешь, тем дальше будешь, и теперь склонен согласиться. Будь тогда раскрываемость выше и не подвергнись департамент общественной критике из-за убийств женщин на Северо-Западе, то дело могло бы пойти по-другому. Теперь же, когда на доске больше черного, чем красного, политическое равновесие убойного наконец восстановлено. Благодаря усердной работе, умелому лавированию и немалой удаче власть Д’Аддарио пережила угрозу и вновь воссияла в заслуженной славе. А если Эджертону мало роста раскрываемости и истинного отношения Д’Аддарио к «красным шарам», то детектив также понимает еще одно: он работает в одиночку просто потому, что убийство досталось группе Нолана.