Нолан не только всей душой верит в методы Эджертона, но еще и является сержантом, который с наименьшей вероятностью запросит помощи у остальной смены и тем более у Д’Аддарио. Из трех сержантов только Макларни и Лэндсман считаются его истинными апостолами; Нолан же за годичным конфликтом Д’Аддарио и капитана следил со стороны. О чем лейтенант в последнее время с нескрываемым удовольствием напоминает.
Два вечера назад три сержанта были в комнате отдыха, когда Д’Аддарио готовился уходить в конце своей смены с четырех до двенадцати.
– Мои часы готовы бить полночь, – драматично объявил он, – И я знаю, что прежде, чем трижды пропоет петух, один из вас предаст меня…[70]
Сержанты нервно рассмеялись.
– …но ничего, Роджер, я все понимаю. Делай как считаешь нужным.
Будучи человеком Нолана, Эджертон не может точно ответить, почему все же ведет дело Андреа Перри в одиночку. Может, Ди в него верит, а может, причина в новой философии лейтенанта – оставлять «красные шары» на усмотрение старшему следователю. С другой стороны, может, это Роджер Нолан не хочет быть обязанным лейтенанту. А может, думает Эджертон, все и сразу. Аутсайдеру вроде него всегда трудно разобраться во внутриофисной политике.
Но по какой бы причине Д’Аддарио не отстранился от расследования, Эджертон знает, что эффект один и тот же: он находится на самом длинном поводке. В результате Андреа Перри не станет Латонией Уоллес, а Эджертон не станет новым Пеллегрини. Прощайте, приписанные сотрудники, психологические профили ФБР, воздушная съемка места преступления, сотня бесконечных споров целой смены детективов. Нет, убийство ребенка будет расследовать на улицах один человек, у которого достаточно времени на раскрытие. Или чтобы повеситься.
Смотря что случится раньше.
Здание суда великолепно, поистине впечатляет своей классической формой. Бронзовые двери, разнообразный итальянский мрамор, темно-красное дерево и позолоченные потолки – суд имени Кларенса М. Майкла-мл. на Северной Калверт-стрит это произведение архитектурного искусства, одно из самых прекрасных и величественных зданий в Балтиморе.
Если бы правосудие измерялось грандиозностью здания, балтиморскому детективу было бы не о чем переживать. Если бы высеченные каменные блоки и древесина с ручной резьбой гарантировали праведное возмездие, тогда бы суд Митчелла и его сосед через дорогу – старое здание почтамта, ныне известное как Восточный корпус суда, – стали бы святилищем для балтиморского правоохранителя.
Отцы города не жалели средств, когда создавали два изящных дворца в сердце города – и в последние несколько лет их потомки были столь же щедры в своих постоянных усилиях по реконструкции и сохранению красоты обоих зданий. От залов для предъявления обвинения до совещательных комнат, от вестибюлей до дальних коридоров – комплекс существует, чтобы многие поколения правоохранителей и правоведов, входя в чертоги юстиции, чувствовали подъем духа. Легко ступая по отреставрированному портику почтамта или в обшитые древесиной палаты судьи Хаммермана, детектив имеет все основания высоко держать голову, зная, что прибыл туда, где общество каждому воздает по заслугам. Здесь вершится правосудие; вся тяжкая и грязная работа на улицах прогнившего города здесь непременно и изящно преобразится в чистенькое и торжественное решение о виновности. Двенадцать респектабельных и вдумчивых граждан в коллегии присяжных заседателей встанут, как один, чтобы вынести вердикт, наказав злодея согласно закону добрых и благородных людей.
Так почему же любой балтиморский детектив нынешней эпохи входит в этот самый суд, понурив голову и с привычной скукой показывая значок приставам шерифа, дежурящим у металлодетектора в вестибюле первого этажа? Почему же эти детективы так тяжело ступают к лифтам, не замечая окружающую их красоту? Как они могут с таким нескрываемым безразличием вдавливать окурки в мрамор, а потом стучать в кабинет прокурора так, словно предстали пред вратами самого чистилища? Как же так выходит, что детектив убойного несет лучшие плоды своих трудов сюда, в пункт назначения, с видом полной покорности судьбе?
Ну, для начала он, скорее всего, всю полуночную смену отпахал над двумя огнестрелами и одним ножевым. Наверняка тот же самый детектив, который сегодня днем должен давать показания на заседании судьи Бот, только что закончил с отчетностью к инструктажу утренней смены. Наверняка затем он потратил еще час, опустошая четыре чашки черного кофе и заедая макмаффином с яйцом. Потом он наверняка тащит из отдела вещдоков бумажные пакеты в каморку какого-нибудь юриста на третьем этаже, где его известят, что его главный свидетель так и не явился в суд и не отвечает на звонки пристава. Помимо этих мирских забот, тот же самый детектив – если знает свое дело, – обязан выходить на юридическую арену с разумом, не затуманенным возвышенными образами нравственной победы. В глубине души детектива-ветерана вдохновляет не величие здания, но девятое правило руководства, а именно:
9А. Для присяжных любое сомнение – обоснованное.
9Б. Чем лучше обвинение, тем хуже присяжные.
И вдобавок к пунктам 9А и 9Б:
9В. Хорошего человека найти трудно, но двенадцать хороших людей в одном месте – это вообще чудо.
Детектив, ступающий в коридоры правосудия без твердого и привычного скептицизма к американскому судопроизводству, напрашивается на удары судьбы. В конце концов, одно дело – наблюдать, как твоей лучшей работой подтираются двенадцать лучших граждан Балтимора, и совсем другое – наблюдать за этим в наивном изумлении. Лучше поумерить ожидания на пороге суда и войти в сверкающие коридоры полностью готовым к грядущему разгрому.
Основа – причем основа славная, достойная, – на которой зиждется наша система права, гласит, что подсудимый невиновен, пока не будет признан таковым единогласным решением дюжины сограждан. Лучше пусть сотня виновных выйдет на свободу, чем будет наказан один невиновный. Что ж, по этой мерке балтиморская судебная система работает отлично.
Судите сами: в этот конкретный год из жизни балтиморского уголовного правосудия в прокуратуру поступят 200 имен злоумышленников в связи со 170 раскрытыми убийствами.
Из этих 200 подозреваемых:
• Пять дел все еще ждут рассмотрения два года спустя. (В двух случаях ордера выписаны, но подозреваемые так и не были задержаны детективами.)
• Пять человек скончаются до суда или в ходе ареста. (Трое – самоубийцы, одна – жертва пожара, который она разожгла, чтобы убить другого, один – жертва перестрелки с полицией.)
• Шестеро не пойдут под суд, когда прокуроры вынесут решение, что убийства совершены в ходе самообороны или по случайным причинам.
• Двоих подсудимых объявят не несущими уголовную ответственность ввиду невменяемости и отправят в психиатрическую больницу штата.
• Уголовные дела троих подсудимых шестнадцати лет и младше перейдут в суд по делам несовершеннолетних.
• Дела шестнадцати человек прекратят до обвинительного заключения большого жюри за отсутствием состава преступления. (По необходимости агрессивный детектив убойного с недостаточной доказательной базой может рискнуть и все-таки предъявить обвинение в надежде, что угроза тюремного заключения окажет нужное давление, чтобы вытянуть признание при следующих допросах.)
• Производство по обвинениям двадцати четырех подсудимых прекратят или приостановят прокуроры уже после обвинительного заключения большого жюри. (Прекращение производства, или nol prosse, – это окончательное отклонение обвинительного заключения большого жюри; приостановка отправляет дело в реестр неактивных, хотя производство может быть продолжено в течение года в свете новых доказательств. Большинство приостановленных дел со временем прекращается.)
• Производство по обвинениям троих подсудимых отклонят или приостановят, когда станет ясно, что они невиновны в предъявленных преступлениях. (Стандарт «невиновен, пока не доказано обратное» и правда играет роль самом крупном городе Мэриленда, где порой действительно предъявляют обвинение или даже выносят обвинительное заключение не тому. Например, так сначала вышло с делом Джина Кэссиди – и повторилось в трех разных убийствах, которые расследовали детективы из смены Стэнтона. В тех случаях невиновных обвинили из-за ошибочных свидетельских опознаний – умирающей жертвой в одном случае, очевидцами – в двух других, – и после дополнительного следствия с подсудимых сняли обвинения. Обвинить невиновного со слабыми доказательствами – просто, добиться от большого жюри обвинительного заключения – ненамного сложнее. Но вот дальше шансы посадить невиновного в тюрьму уже минимальны. В конце концов, прокурорам в Балтиморе и виновных-то осудить трудно; единственный сценарий, по которому невиновного могут осудить при слабых доказательствах, – когда адвокат неправильно оценивает ситуацию и насильно всучивает клиенту сделку.)
Виновные или невиновные, живые или мертвые, вменяемые или невменяемые – а все-таки 64 человека, или 30 процентов, из первоначальных 200 подсудимых отсеяно еще до судебного разбирательства. И из оставшихся 136 мужчин и женщин:
• 81 согласится на сделку с прокуратурой до суда. (Из них 11 признают вину в предумышленном убийстве первой степени, 35 – в убийстве второй степени, 32 – в непредумышленном убийстве, 3 – в обвинениях меньшей тяжести.)
• 55 подсудимых рискнут на суд с судьей или присяжными. (Из этого числа 25 оправдают присяжные. 20 из оставшихся 30 подсудимых признают виновными в убийстве первой степени, 6 – в убийстве второй степени, 4 – в непредумышленном убийстве.)
Сложим 30 судебных вердиктов с 81 сделкой – и налицо общий фактор сдерживания преступности: за совершение убийства осуждены 111 граждан.
По результатам этого года шансы быть осужденным после ареста равны 60 процентам. А если учесть нераскрытые убийства, по которым ареста не произведено, шансы быть пойманным и осужденным за лишение жизни в Балтиморе – чуть выше 40 процентов.