– Меня зовут Ромейн Джексон, – тихо отвечает она на вопросы судебного клерка. – Я живу в доме 1606 по Западной Пратт-стрит.
– Мисс Джексон, – успокаивающе начинает Доан, – постарайтесь говорить громче, чтобы вас слышали дамы и господа присяжные заседатели.
– Да, сэр.
Как можно медленнее и спокойнее Доан проходит с ней через основные вопросы до самого вечера на Гилмор-стрит – момента, когда она перед сном выглянула в окно на третьем этаже. Ее ответы почти все односложные; клерк снова напоминает, чтобы она говорила в микрофон.
– Вы видели свою соседку Шарлин Лукас из квартиры? – спрашивает Доан.
– Да.
– Вы можете сказать дамам и господам присяжным заседателям, в каком часу приблизительно вы ее видели?
– В начале двенадцатого.
– Она была одна или с кем-то?
– Она была с мужчиной, – говорит девушка.
– Вы видите этого мужчину сегодня в зале?
– Да, сэр.
– Вы можете его показать?
Глаза Ромейн Джексон на полсекунды отрываются от прокурора, и ее правая рука указывает в сторону Роберта Фрейзера.
– Он, – тихо говорит она, снова приковав взгляд к Доану.
Прокурор медленно подходит к ней.
– Вы могли бы описать, как подсудимый выглядел в тот вечер?
– Высокий, темный и худой, – говорит она.
– Что на нем было из одежды?
– Что-то черное. Черный пиджак, как этот.
– Что-нибудь на голове?
– Кепка.
– Какого цвета?
– Белая кепка, – говорит она, приложив руку ко лбу, – с изогнутым козырьком.
Она уже плачет – так, что все видят, но недостаточно сильно, чтобы Доан подумал о прекращении опроса. По наводке прокурора она рассказывает, как Лина и высокий мужчина прошли в дом женщины и пропали из виду, как она заснула под звуки ссоры, доносившиеся с нижнего этажа соседнего дома, и как позже узнала об убийстве.
– Мисс Джексон, – спрашивает Доан, – узнав или услышав об убийстве Шарлин Лукас, вы сообщили полиции то, что вам известно?
– Нет, – она снова плачет.
– Почему, мэм?
Полански протестует.
– Протест отклонен, – говорит Горди.
– Испугалась, – отвечает она. – Я не хотела вмешиваться.
– Вам все еще страшно?
– Да, – чуть ли не шепчет она.
Во время перекрестного допроса Ромейн Джексон испуганно, но твердо придерживается своих показаний. Адвокат аккуратно работает по краям ее истории: освещение на улице той ночью; время, когда она выглянула в окно; почему выглянула; могла ли расслышать ссору в соседнем доме. Полански не смеет надавить на девушку: может, грубая тактика и пошатнет ее версию, зато присяжным такое отношение не понравится. И ему остается только намекать, что она ошиблась, что, возможно, она не так уж уверена, что видела именно Роберта Фрейзера. Полански полчаса ходит вокруг да около, продлевая мучения девушки, но не в силах повлиять на суть ее истории. Когда под конец дня Ромейн Джексон уходит из зала, ее тихое отстаивание правды производит огромное впечатление.
– Ну ты чего… Ромейн, милая моя, – говорит Гарви, ловя ее, когда она выбегает из задних дверей зала суда. – Ну, ну, скажи честно. Все было не так уж плохо, да?
– Плохо, – она уже плачет и смеется одновременно. – Очень.
– Ой, да брось, – детектив приобнимает ее одной рукой. – Ты небось под конец даже во вкус вошла, скажи?
– Нет, – смеется она. – Вовсе нет.
Когда через полчаса из зала выходит Доан, Гарви пристает к нему в коридоре третьего этажа:
– Как там держалась моя девочка?
– Отлично, – говорит Доан без преувеличения. – Боялась, но держалась отлично.
Только это еще далеко не конец. На следующий день завершаются показания обвинения – обе стороны бьются из-за баллистических доказательств и патронов 38-го калибра. За кафедрой – Дэйв Браун, и Доан пытается ограничиться патронами, найденными в машине Фрейзера после его ареста; Полански, изо всех сил стараясь не нарушить досудебный запрет на упоминание убийства Пернелла Букера, на перекрестном допросе задает вопрос о выдаче ордера на обыск, когда детективы нашли плосконосые патроны 38-го калибра и ножи под кроватью Винсента Букера. Тема щекотливая – ни один адвокат не хочет переступать черту, после чего придется заговорить об убийстве Букера, – и до конца показаний Брауна им приходится четыре раза совещаться с Горди. Доан в свою очередь просит детектива напомнить о том, что ножи Винсента Букера анализировали, кровь на них не обнаружена, – и все же Полански парой вопросов вновь смог вызвать призрак альтернативного подозреваемого.
Это ему удается снова, когда вслед за Брауном за кафедру выходит Джо Копера из отдела баллистики. Доан просит рассказать об экспертизе пуль, убивших жертву, а также патронах 38-го калибра, найденных в машине Фрейзера после ареста. Все пули одного калибра, подтверждает Копера. Но это показание, хотя и ограниченное, распахивает дверь для Полански, и он обращает внимание, что Лину Лукас убили плосконосыми пулями 38-го, а пули в машине его клиента – круглоносые.
– То есть вы хотите сказать, – говорит Полански, – что, хотя патроны в машине Роберта Фрейзера действительно 38-го калибра, они не того же типа, что патроны на месте преступления?
– Да, сэр, это так.
– И некоторые пули – двенадцать штук из жилья Винсента Букера, – не только 38-го калибра, но и плосконосые. Это так?
– Да, – говорит Копера.
Слышал бы это Рич Гарви, слышал бы он, как Полански рисует перед присяжными мрачную фигуру Винсента Букера, он бы того и гляди свернул Доану шею. Ведь единственный способ возразить Полански – это установить связь между пулями, взятыми у Винсента Букера и Роберта Фрейзера, а единственный способ сделать это – вызвать Винсента. Он бы сам заявил, что дал плосконосые патроны Фрейзеру в ночь убийства; что Фрейзер решил забрать наркотики у его отца и просил патроны. Но это бы вызвало больше вопросов, чем ответов; на взгляд Доана, единственная разумная альтернатива – обойтись малой кровью.
Под конец выступления защиты наблюдатели в зале разделились во мнении, какая сторона побеждает. Доан заложил основу и успешно взял показания у Ромейн Джексон. Но и Полански умело преподнес свои тезисы, и его ловкой манипуляции Винсентом Букером может хватить, чтобы переубедить коллегию. Вот только Доан еще не закончил. Он застает Полански врасплох последним свидетелем, которого адвокат никак не ожидал.
– Ваша честь, – говорит Доан, когда присяжных отпускают на обед, – я прошу вызвать в свидетели Шэрон Дениз Хенсон.
– Протестую! – чуть не кричит Полански.
– Озвучьте ваши доводы в свете протеста, мистер Доан, – просит Горди.
Прокурор рассказывает о попытке Роберта Фрейзера использовать свою вторую подругу как алиби при убийстве первой, а также о том допросе Ни-Си Хенсон, когда она призналась, что Фрейзер ушел пораньше с ее посиделок и не возвращался до утра. Хенсон дала об этом письменные показания с подписью и повторила их перед большим жюри; теперь же, когда Фрейзеру светит пожизненное без УДО, она идет на попятный и заявляет Доану, что сейчас она более отчетливо вспомнила тот вечер. Фрейзер, по ее словам, ушел совсем ненадолго в начале вечера, а потом пробыл с ней до самого утра.
Началось это несколько недель назад, когда она дала письменные показания частному сыщику, нанятому Полански. Доан нисколько не удивился – он знал, что она не раз посещала Фрейзера в тюрьме. И теперь он просит Горди вызвать ее свидетелем противной стороны. Для прокурора Шэрон Хенсон представляет ценность как раз из-за неправдоподобности ее новых показаний.
– Несправедливо лишать присяжных заседателей возможности увидеть и услышать ее, – говорит Доан, – но сторона обвинения не может назвать ее своей свидетельницей.
– Мистер Полански? – спрашивает Горди.
– Ваша честь, можно ли ответить… ответить на запрос мистера Доана после перерыва, чтобы успеть это обдумать?
– Отклоняется.
– Дадите минутку, чтобы почитать? – говорит он, проглядывая копию ходатайства штата.
– Даю, – говорит Горди, само воплощение раздраженной скуки. – Пока мистер Полански читает, отмечу для протокола, что этот запрос, судя по переговорам советников и суда, ожидался с самого начала разбирательства.
Полански берет паузу еще на несколько минут, потом пытается ответить в том плане, что нынешняя версия событий мисс Хенсон не сильно расходится с предыдущими показаниями. Нельзя утверждать, что ее утверждения непоследовательны настолько, чтобы теперь вызывать ее свидетельницей, говорит он.
– Вы намерены вызвать ее свидетельницей защиты?
– Ну, не знаю, – отвечает Полански. – На данный момент гарантировать не могу, ваша честь.
– Потому что если намерены, то данный вопрос не имеет значения.
– Согласен, – говорит адвокат. – Думаю, велика вероятность, что я ее не вызову.
Тогда Горди оглашает свое решение: хотя Шэрон Хенсон врет, чтобы спасти своего мужчину, она даст показания против него. Так она выходит за кафедру после обеденного перерыва – и начинается спектакль, который длится дольше часа. Не будь на кону свобода человека, не сиди на галерее семья жертвы, мечтающая о возмездии, ее выступление в защиту любимого можно было бы считать комедией. Черное бархатное вечернее платье, шляпка-таблетка, меховой палантин – уже из-за одного внешнего вида трудно принимать ее показания всерьез. Понимая свою важную роль в драме, она дает присягу и скрещивает ножки за кафедрой, словно подражая роковым женщинам из всех фильмов-нуар категории «Б». Посмеиваются даже присяжные.
– Сколько вам лет, мэм? – спрашивает Доан.
– Двадцать пять.
– Вы знакомы с Робертом Фрейзером?
– Да.
– Вы видите его сегодня в зале суда?
– Да.
– Укажите на него, пожалуйста.
Она указывает на стол защиты, потом всего на миг робко улыбается подсудимому. Тот смотрит в ответ равнодушно.
Доан объясняет для коллегии, в каких отношениях состояла Шэрон Хенсон с Фрейзером, затем возвращает ее к ночи званого ужина и убийства. В показаниях Гарви и большому жюри Хенсон подтвердила: хотя она пила и употребляла наркотики, она все же однозначно помнит, что Фрейзер ушел поздно вечером и не возвращался до утра. Теперь она вспоминает что-то совсем другое.