– Нет. Я знаю, что за пистолет могут дать пятерку. Не знаю, чей это пистолет. Честно.
Детектив кивает, потом выходит из допросной, направляясь обратно к печатной машинке.
– Эй, Роджер, ты глянь, что сделал этот урод, – говорит он, показывая обрывки. – А я сорок минут ковырялся.
– Это он порвал?
– Да, – посмеивается Эджертон. – Сказал, что мне это не понадобится, потому что он скажет правду.
Нолан качает головой.
– А не надо им в руки давать.
– Может, еще получится склеить, – говорит Эджертон скорее устало, чем с надеждой.
Последние показания Юджин Дейл дал, когда в главном офисе собрались на инструктаж детективы дневной смены, и многие уже выехали на улицу, пока Эджертон перепечатал все заново.
Где-то через час приезжает автозак из Южного района, на Дейла надевают наручники и забирают на слушания по залогу. В коридоре он снова просит позвать Эджертона, чтобы изменить показания. В этот раз его игнорируют.
Но еще одна встреча все же состоится. Через неделю после ареста Эджертон сдает оружие на входе в Балтиморскую городскую тюрьму с Игер-стрит и следует за охранником в адскую дыру на втором этаже, которую в администрации называют лазаретом. Это долгий путь по металлической лестнице и коридору, набитому отбросами общества. Заключенные замолкают, глядя, как Эджертон проходит в администрацию лазарета.
Его впускает грузная медсестра.
– Его уже ведут из камеры.
Эджертон показывает ордер, но та почти не удостаивает его взглядом.
– Волосы с головы, волосы с груди, лобковые волосы и кровь, – говорит он. – Видимо, вам это не впервой.
– Угу.
Юджин Дейл медленно выходит из-за угла и замирает при виде Эджертона. Медсестра подзывает его жестом в смотровую, Дейл заходит и детектив замечает синяки и кровоподтеки – очевидные признаки избиения. Даже в городской тюрьме его преступления заслужили особое отношение.
Эджертон следует за подозреваемым в смотровой кабинет и наблюдает, как медсестра готовит иглу.
Дейл смотрит на шприц, затем на Эджертона.
– Это зачем?
– Ордер на анализ, – говорит Эджертон. – Мы сопоставим твою кровь и волосы со спермой и волосами, найденными на девочке.
– Я уже сдавал кровь.
– Это другое. Это улики для суда.
– Я не хочу.
– У тебя нет выбора.
– Я хочу поговорить с адвокатом.
Эджертон сует бумагу в руки Дейла и указывает на подпись судьи внизу страницы.
– Здесь адвокат не поможет. Подпись судьи – видишь? У нас есть право взять твои кровь и волосы.
Юджин Дейл качает головой.
– Зачем вам кровь?
– Анализ ДНК. Сопоставим с тем, что нашли на девочке, – повторяет детектив.
– Я хочу поговорить с адвокатом.
Эджертон придвигается к подозреваемому и тихо говорит:
– Либо ты сдаешь кровь и волосы по-хорошему, либо я их сам заберу, потому что ордер мне разрешает. И могу сразу сказать – лучше соглашайся, чтобы это сделала она.
Юджин Дейл сидит молча, чуть не плачет, когда медсестра подносит шприц к его правой руке. Эджертон, прислонившись к стене, наблюдает, как у него берут кровь и волосы. Детектив уже направляется на выход с образцами, когда Дейл снова открывает рот.
– Вы не хотите еще со мной поговорить? – спрашивает он. – Я хочу сказать правду.
Эджертон не обращает внимания.
– Вам не нужна правда?
– Нет, – говорит он. – Не от тебя.
Среда, 9 ноября
Рич Гарви дрожит в предрассветной пустоте Фримонт-авеню, глядя на кучку окровавленной одежды, две стреляных гильзы 38-го калибра и синюю пластмассовую коробку с двумя длинными сэндвичами в фольге. Вот и все вещдоки.
Рядом с Гарви дрожит Роберт Макаллистер, высматривая на Фримонт-авеню и ее притоках признаки человеческой жизни. Мало того, что улицы пустые, так еще и ни в одном окне нет света. Вот и все свидетели.
В секунды перед тем, как нарушить тишину, Гарви смотрит на Макаллистера, а Макаллистер смотрит на Гарви, и у обоих в глазах читается одна и та же мысль:
Хреновое ты словил дело, Мак.
Да уж, Гарв, не повезло тебе.
Но не успевает между напарниками начаться что-нибудь неподобающее, как к ним подходит с одним мелким пустячком первый патрульный на месте происшествия – парень по фамилии Миранда, юный ретивый боец, для которого на улицах все еще в диковинку.
– Когда мы приехали, он еще говорил.
– Говорил?
– Еще как.
– И что сказал?
– Ну, он сказал, кто его убил…
Если в этой вселенной и существует истинное равновесие, если в порядке вещей есть положительное и отрицательное, то где-то «ян» Рича Гарви уравновешен чьим-то «инь». Где-то есть другой профессиональный коп, наверняка ирландец, с очками в тонкой оправе, с темными усами и больной спиной. Он стоит над одиннадцатым наркоубийством подряд и просто молча страдает, умоляя безразличного Господа даровать хотя бы обрывок вещдока, хотя бы одного бестолкового юлящего свидетеля. Этот Анти-Гарви – хороший коп, хороший детектив, но в последнее время уже, как и его сержант, сомневается в своих способностях. Он начал выпивать и покрикивать на детей. И ничего не знает о равновесии и порядке, о логике дао, о своем альтер эго в городе Балтиморе, который лихо раскрывает убийства за двоих.
– Ну-ка, ну-ка, – говорит Гарви.
– Он сказал, его застрелил Уоррен Уодделл.
– Уоррен Уодделл?
– Да, он сказал, его друг Уоррен выстрелил ему в спину без всяких причин. Повторял: «Поверить не могу, что он в меня выстрелил. Поверить не могу».
– И ты все слышал?
– Прямо над ним стоял. Мы с напарником все слышали. Он сказал, этот самый Уоррен работает с ним в «Присижн Цемент».
Молодец, мужик, молодец. В скорой номер 15 мир сначала сереет, потом окончательно темнеет, но все-таки ты справился, сказал все, что нужно было сказать. Оставил о себе память детективу из убойного, и за это Рич Гарви тебе благодарен.
Предсмертное заявление, как его называют юристы, – это допустимое в Мэрилендском суде доказательство при условии, что квалифицированный медицинский работник известил жертву о неминуемой смерти или сама жертва обозначила уверенность в том, что умирает. И так-то в предсмертных заявлениях жертв нет ничего необычного, но чтобы их слова не то что относились к делу, а еще и помогли детективу, – это чудо из чудес.
У каждого детектива из убойного найдется любимая история о последних словах умирающего. Многие связаны с уличным кодексом и его соблюдением до самого конца. Одна история гласит о финальных мгновениях торчка из Западного Балтимора, который еще говорил, когда прибыла полиция.
– Кто в тебя стрелял?
– Через минуту скажу, – объявила жертва, видимо, не зная, что ей осталось сорок секунд.
Один умирающий после проникающих ножевых в грудь и лицо заявил, что порезался, когда брился. Другая жертва, получив пять пуль в спину и грудь, на последнем издыхании заверила патрульных, что сама со всем разберется.
Но, наверное, самую классическую историю о предсмертном заявлении рассказывает Боб Макаллистер. В восемьдесят втором, в свои первые дни в отделе, Мак долго работал в составе особой следственной группы и был на нескольких вызовах младшим детективом, но по большей части все еще считался салагой. Чтобы он поучился у мастера, его поставили в пару с Джейком «Змеем» Коулманом, он же – Полиэстровый Принц: коротышка со скрипучим голосом, детектив легендарных масштабов. И вот, когда поступил звонок о стрельбе на Пенсильвания-авеню, Джек Коулман выехал с Макаллистером.
Того покойника на Пенси и Голд звали Фрэнк Гаптон. Макаллистер вспоминает имя сходу; помнит он и то, что дело до сих пор открыто.
– Когда мы приехали, он еще был жив, – сказал первый патрульный.
– Правда? – обнадеженно спросил Коулман.
– Да. Мы спросили, кто в него стрелял.
– И?
– Он сказал: «Идите в жопу».
Коулман хлопнул Макаллистера по спине.
– Ну, братец, – проскрипел он, начиная обучение младшего детектива, – вот тебе и досталось твое первое убийство.
Но теперь, на Фримонт-авеню, Гарви с Макаллистером узнали о своей жертве, некоем Карлтоне Робинсоне, достаточно, чтобы уверенно сказать: это вам и близко не какой-то Фрэнк Гаптон. Этот человек хотел, чтобы за него отомстили.
Через час после отъезда с места преступления оба детектива уже в доме на западной стороне, беседуют с подругой Карлтона, собравшей жертве завтрак и поцеловавшей на прощание, когда он отправился с утра на работу.
Опрос идет трудно. Она беременна от Карлтона, он ее обеспечивал и подумывал о свадьбе. Она знает, что обычно он выезжал на работу с угла Пенсильвания и Норт, и знает Уоррена Уодделла – коллегу, который иногда ездил с ним вместе. Но не успевают Гарви и Макаллистер поговорить и пары минут, как маленькую квартирку наполняет звон телефона. Больница, думает Гарви, уже зная, какие ее ждут новости.
– Нет, – ревет она, уронив трубку на пол и падая в руки подружки. – Нет же, черт возьми. Нет…
Гарви встает первым.
– За что это мне?
За ним – Макаллистер.
– За что…
Оба детектива оставляют визитки на кухне и сами находят выход. Пока что буквально все – от собранного завтрака до готовности Карлтона назвать имя убийцы и слез его подружки – говорит о том, что у них на руках настоящая жертва.
Через несколько часов, в кафе с пончиками на Филадельфия-роуд в восточной части округа Балтимор, это подтверждает и местный бригадир «Присижн Конкрит».
– Карлтон отличный был мужик, просто отличный. Один из моих лучших работников.
– А Уодделл? – спрашивает Гарви. Бригадир закатывает глаза.
– Слушайте, я поражаюсь, что он его правда убил. Поражаюсь, но нисколько не удивляюсь, понимаете?
Уоррен – псих, поясняет бригадир. Каждый второй день он появлялся на работе с самозарядным пистолетом за ремнем джинсов, хвастался деньгами и всем рассказывал, какие у него крутые друзья-наркодилеры.
– Так у него есть друзья-наркодилеры?