– Хлипкий какой-то гроб, – замечает Уолтемейер.
– А я вам о чем, – соглашается управляющий, объемистый мужчина со скрипучим голосом. – Она похоронила его как можно дешевле.
Еще бы, думает Уолтемейер. Мисс Джеральдин не стала бы разбрасываться на похороны тяжело заработанными деньгами, особенно если учесть, сколько любимых ей пришлось закопать. Даже сейчас, в городской тюрьме, она стремится стать единственной наследницей денег и имущества преподобного Рейфилда Гиллиарда, – гражданский иск семьи преподобного ждет рассмотрения окружного судьи.
Что касается самого доброго священника, то он – где-то под этой чертовой горой грязищи, на бедняцком погосте чуть ниже южной окраины города. Гора Сион, так называется это место. Лицензированное кладбище, священная земля.
Чушь собачья, думает Уолтемейер. Это просто полоска голой жижи рядом с Холлинс-Ферри-роуд, принадлежащая одной из крупных похоронных контор города – крупного бизнеса, умудряющего заработать даже на самом дешевом погребении. На юге находится жилкомплекс для малоимущих, на севере – Лэнсдаунская старшая школа. На вершине холма, у ворот кладбища, – продуктовый магазин; у подножия – грязный ручей. За двести пятьдесят долларов клиент получает простой фанерный ящик и двухметровый слой грязи сверху. Если у покойного нет родственников, если спонсором приходится выступать штату Мэриленд, цена опускается до каких-то двухсот долларов. Черт, думает Уолтемейер, да Гору Сион и кладбищем-то не назовешь – всего несколько надгробий на тысячи могил.
Нет, Джеральдин пожалела денег на последнего мужа, но, с другой стороны, рядом с ней на Кеннеди-стрит осталось еще двое таких же. А этому трофею Черной Вдовы достался дешевый гроб – без склепа и надгробия. Тем не менее, управляющий полчаса назад как будто без труда нашел нужное место, пройдя по голой равнине с уверенностью знатока.
– Здесь, – сказал он.
78-й ряд, могила 17.
– Это точно он? – спросил Уолтемейер.
– Ну должен быть, – удивился вопросу управляющий. – Когда их закапывают, они уже вроде никуда не деваются.
Если в могиле действительно находятся останки преподобного Рейфилда Гиллиарда, семьдесят восемь лет, то врачи на Пенн-стрит еще смогут чем-то помочь следствию. Посторонние вещества можно опознать даже в теле, пролежавшем в земле десять месяцев. Двадцать таблеток валиума, растолченные в последнее блюдо из тунца? Да, разумеется, сказал Шмялек Уолтемейеру, одобрив ордер на эксгумацию: если это то, что мы ищем, мы это найдем.
И все-таки преподобный Гиллиард пролежал в земле с февраля, и Уолтемейер гадает, что там от него осталось. Управляющий сказал, что зимние покойники замерзают в почве, а затем разлагаются медленнее, чем те, кого похоронили в теплую погоду. Это показалось детективу логичным, хотя кто вообще о таком задумывается? Точно не Уолтемейер, если нет повода. Как бы ему ни нравилось наблюдать за страданиями Марка Коэна, втайне он признается: его это тоже тревожит.
Находишь тело на улице – это убийство. Зарисовываешь, фотографируешь, обыскиваешь карманы, переворачиваешь. С того мгновения и на несколько часов он весь твой, настолько, что через пару лет такой работы об этом даже не задумываешься. Но как только тело оказывается в земле, как только священник произносит над ним пару слов и сверху его засыпают землей, все меняется. Неважно, что это не кладбище, а просто раскисший пустырь, неважно, что эксгумация – обязательное следственное действие: Уолтемейеру все еще трудно убедить себя, что он имеет право тревожить тело после его окончательного упокоения.
Естественно, его коллеги отреагировали на подобные сомнения с тем теплым пониманием, которым славятся добродушные балтиморские копы. Этим утром они не затыкались в течение всего инструктажа: господи, Уолтемейер, да что ж ты за мразь такая? Будто у нас мало убийств в этом поганом городе, тебе еще надо разгуливать по чертовым кладбищам, раскапывая скелеты, как будто ты хренов Бела Лугоши [78]?
И Уолтемейер знает, что в чем-то они правы: с точки зрения состава преступления эксгумация кажется лишней. У них есть Джеральдин, есть ее киллер Эдвин, есть три убийства и неоднократные покушения на Долли Браун. Также Джеральдин и другому стрелку предъявили обвинение в четвертом убийстве – Альберта Робинсона, старого алкоголика из Нью-Джерси, найденного у железной дороги в Клифтон-парке в восемьдесят шестом. Уолтемейер на несколько дней ездил с Кори Белтом и Марком Коэном в округ Берген, чтобы опросить свидетелей и подтвердить обвинение. Четыре убийства, пять убийств – с какого по счету обвинения они уже теряют смысл?
Глядя, как могильщики разбирают куски разбитой крышки гроба, Уолтемейер задается вопросом, стоит ли оно того. Мисс Джеральдин в любом случае сядет, а то, что происходит сегодня, явно не принесет душевного спокойствия семье Гиллиардов. С другой стороны, детектив вынужден признать, что и ему, и врачам на Пенн-стрит самую капельку любопытно.
Выбросив из ямы покоробленные гнилые деревяшки, могильщики встают по краям гроба. Уолтемейер наклоняется и смотрит вниз.
– Ну? – спрашивает управляющий.
Детектив смотрит на снимок Гиллиарда, затем в гроб. Мертвец, учитывая обстоятельства, сохранился довольно неплохо.
– Что-то маловат, – произносит он. – На фотографии он куда больше.
– В земле они худеют, – нетерпеливо говорит управляющий. – Вы же понимаете, эти засранцы туда не отъедаться ложатся.
Да уж, думает Уолтемейер. Это вряд ли.
Выковырять основание гроба из грязи – адская работа, и через десять минут могильщики сдаются, уступая место сотрудникам медэкспертизы, которые просто поднимают останки с помощью брезента.
– Ну удружил, Уолтемейер, – говорит один, выбираясь из могилы весь в грязи. – Теперь ты наверху моего списка.
Достав тело, Уолтемейер и могильщики, увязая, начинают долгий путь к грунтовой дороге, разделяющей Гору Сион. Аккуратно подойдя к «кавалеру», детектив наблюдает, как сотрудники медэкспертизы грузят тело в черный фургон, затем смотрит через лобовое стекло на Марка Коэна. Тот очень увлеченно разглядывает что-то у себя в руках.
– Видел его? – спрашивает он.
Коэн даже не поднимает глаз, наклонив голову к портфелю и перебирая папки внутри.
– Марк, ты его видел?
– Да, – говорит Коэн. – Видел.
– Скажи, жуть, а? – говорит Уолтемейер. – Я как будто в ужастик попал.
– Поехали уже в центр, – просит Коэн. – Мне нужно вернуться в офис.
О да, думает Уолтемейер. Он все видел.
Само вскрытие детектив решает пропустить, но оно проходит как по маслу – врачи собирают образцы ткани и органов для токсикологического анализа, затем ищут на теле другие признаки травмы. Совершенно обычная медицинская работа – практически готовое пособие по судебной медицине. По крайней мере до тех пор, пока врач не начинает зашивать грудную полость и не замечает на запястье больничный опознавательный браслет. Чернила поблекли, но имя, все еще четко читамое, – явно не «Рейфилд Гиллиард».
Спустя двадцать минут в отделе убийств звонит телефон. Отвечает один из детективов, после чего кричит в комнату отдыха:
– Уолтемейер, медэксперт на первой линии!
Тот, сидя за столом Дэйва Брауна, снимает трубку и наклоняется вперед. Через пару секунд он сжимает переносицу пальцами.
– Вы это серьезно, да? – он откидывается на спинку стула и смотрит на пожелтевшую потолочную плитку. Его лицо перекошено – оно даже комично от карикатурного горя. Он берет со стола Брауна карандаш и пишет на тыльной стороне карточки из ломбарда, озвучивая каждое слово:
– Больничный браслет… Юджин… Дейл… черный, мужчина…
Прекрасно.
– И никто не заметил до самого конца вскрытия? – спрашивает детектив.
Просто прекрасно.
Уолтемейер вешает трубку и с минуту сидит молча, прежде чем нажимает кнопку интеркома на телефоне.
– Капитан?
– Да? – отвечает голос.
– Сэр, это Уолтемейер, – говорит детектив, все еще сжимая переносицу. – Капитан, вы сидите?
– А что?
– Капитан, у меня есть хорошая новость и плохая.
– Сначала хорошая.
– Вскрытие прошло успешно.
– А плохая?
– Мы выкопали не того.
– Да не может быть.
– О, еще как может.
– Господи.
Юджин Дейл. Какой-то несчастный, которому не повезло оказаться на кладбище для бедняков в то же время, что и преподобному Гиллиарду. Теперь он на каталке на Пенн-стрит, выглядит еще хуже после сегодняшнего. В этом мире мало что может по-настоящему расстроить детектива из убойного отдела, но Уолтемейера нарушение покоя невинных мертвецов – еще как может. Он задумывается, есть ли у этого Дейла родственники. И имя – почему оно такое знакомое?
– Не того выкопали? – спрашивает детектив из смены Стэнтона, засидевшийся сверхурочно из-за скорого выступления в суде. – А кого?
– Какого-то бедолагу по имени Юджин Дейл.
– Юджин Дейл?
– Ага.
– Д-Е-Й-Л?
Уолтемейер кивает.
Детектив указывает на доску, на пару последних имен в разделе Роджера Нолана.
– Так же зовут подозреваемого Эджертона.
– Кого?
– Юджин Дейл.
– Кто это? – никак не поймет Уолтемейер.
– Мужик, которого Эджертон посадил за убийство девочки, – говорит детектив. – Его зовут так же, как вашего выкопанного жмурика.
Уолтемейер смотрит на доску.
– Юджин Дейл, – читает он черные чернила. – Охереть.
– А где сейчас Эджертон? – спрашивает детектив.
– Сегодня выходной, – говорит Уолтемейер, погруженный в размышления. Какая, на хрен, разница, кого они выкопали? Это не Рейфилд Гиллиард, вот что главное. Уолтемейер бесстрастно слушает, как второй детектив звонит Эджертону.
– Гарри, твой убийца, случаем, не «младший»? Ну, его звали не Юджин Дейл-младший или там Юджин Дейл Третий, как-нибудь так?
Детектив кивает, слушая ответ. Уолтемейер, не зная, что творится на том конце провода, может только представить себе недоумение Эджертона.