– Убийца Латонии Уоллес живет у меня дома.
– Семья замешана в наркоторговле. Девочку убили для острастки.
– Ее убил мой парень.
Когда полуслепая бабка девяноста двух лет заявила, что видела, как днем 2 февраля девочка в красном дождевике вошла в церковь на Парк-авеню, Пеллегрини исправно запланировал поездку и опрос священника. На уточнение приданного сотрудника, о чем конкретно спрашивать, Пеллегрини просто пожал плечами и невозмутимо ответил в стиле Лэндсмана: «Ну, например: "Зачем вы ее убили?"»
Как и остальные коридоры в лабиринте Латонии Уоллес, анонимные звонки ни к чему не привели. Лэндсман гадал, какой закоулок лабиринта они проглядели, какой проход еще не исследовании. Что же они проворонили?
Сержант уже почти дома, когда на поверхность через толстую корку деталей пробивается новая мысль: машина. Прямо по соседству. Прохладное сухое место.
Чертов соседский «линкольн» – это же, сука, единственная машина, которую видели в переулке. И она стоит тупо по ту сторону забора, на заднем дворе дома 716 по Ньюингтон. Есть!
Лэндсман сворачивает на медленную полосу Либерти-роуд в поисках таксофона, чтобы позвонить и велеть Пеллегрини и Эджертону дождаться его. Он возвращается.
Через двадцать минут сержант врывается в дополнительный офис, все еще проклиная себя за то, что не разглядел этого раньше.
– Это же было прямо у нас под носом, – говорит он Пеллегрини. – Все. Мы раскроем дело.
Лэндсман разжевывает ситуацию детективам:
– Если ее убили во вторник, то тело должны были хранить в прохладном сухом месте, иначе бы началось разложение, правильно? Он выносит тело в заднюю дверь и кладет в багажник, чтобы отвезти ее куда-нибудь ночью. Но почему-то так и не смог избавиться от тела. А может, его кто-то спугнул, когда он вышел…
– Ты про того, который живет в 716-м? – уточняет Эджертон.
– Да, муж соседки, как-его-там.
– Эндрю, – говорит Пеллегрини.
– Да, Эндрю. Он совсем не нравится нашей Олли.
Лэндсман вспоминает первые часы расследования, когда супруга Олли – старика из дома 718 по Ньюингтон, обнаружившего тело, – спросили, кто ставит машины в переулке. Он назвал только одного соседа – мужчину средних лет, недавно женившегося на местной прихожанке: он проживал в 716-м и часто оставлял «линкольн континенталь» на заднем дворе. Более того, машина находилась там почти всю предыдущую неделю.
– Во время ответа он даже подошел к окну и выглянул, будто думал, что машина еще там, – Лэндсман переходит к сути, – но этот гад ее передвинул. Он все время паркуется за домом. С какого перепугу в то утро «линкольн» оказался уже перед домом, на Ньюингтон?
Эджертон находит список приводов жильца 716-го: никаких сексуальных преступлений, но и добропорядочным гражданином его ни за что не назовешь.
– И это тоже, – говорит Лэндсман. – Этот Эндрю какой-то странный. Как человек с приводами женился на прихожанке? Хрень какая-то.
Время уже к девяти, но Лэндсман слишком взвинчен, чтобы уезжать. Так что вся троица выменивает себе ключи от «кавалера» и едет на Ньюингтон-авеню. Там они смотрят и спереди, и сзади, но «линкольна» в квартале нет. Лэндсман стучится в 718-й, ему открывает старушка с грустным лицом, в поношенной хлопковой ночнушке.
– Привет, Олли, – начинает Лэндсман. – Твой муж дома? Нам надо кое-что проверить.
– Он уже лег.
– Да мы всего на минутку.
Она пожимает плечами и ведет их в заднюю спальню на первом этаже. Вытянувшись на спине под серой простыней, старик, обнаруживший во дворе тело девочки, наблюдает за процессией детективов с вялым любопытством.
– Он на этой неделе захворал, – говорит женщина, удаляясь в угол.
– Сочувствую. Чем болеешь?
– Простудился, – бормочет старик. – Сами знаете, сейчас какая-то зараза на улицах.
– Это да, эм-м, слушай-ка, – Лэндсман неожиданно сменяет передачи. – А помнишь, как мы с тобой разговаривали в день, когда ты нашел девочку? Помнишь, я спросил, кто паркуется в переулке, а ты назвал соседа Эндрю?
Старик кивает.
– Ты вроде еще подошел к окну на кухне, будто хотел ее показать, но машины тем утром не было, помнишь?
– Да, я думал, она на месте.
– Мы хотели уточнить, ставил ли он ее там раньше на неделе, во вторник или среду?
– Это уже когда было-то, – говорит старик.
– Твоя правда, но, может, подумаешь?..
Старик опускает голову на подушку и таращится в потрескавшийся потолок. Все ждут.
– Кажется, да.
– Кажется?
– Просто он там часто паркуется, – говорит старик.
– Да, я помню, ты говорил, – отвечает Лэндсман. – Слушай, а что ты вообще знаешь об Эндрю?
– Вообще-то ничего.
– Ну, что он за человек?
Старик нервно поглядывает на жену.
– Да я, правда, не знаю…
Лэндсман смотрит на Олли и что-то замечает в выражении ее лица. Ей хочется что-то сказать, но не хочется, чтобы это слышал муж.
– Ну ладно, большое спасибо за помощь, – говорит Лэндсман, направляясь к двери спальни. – Ты уж выздоравливай, ладно?
Старик кивает и смотрит, как его жена следует за детективами. Она прикрывает за собой дверь и провожает Лэндсмана до конца коридора.
– Так, Олли, – обращается к ней Лэндсман, – помнишь, что ты рассказывала об Эндрю?
– Я не…
– Что он как альфонс, который наживается…
– Ну, – отвечает Олли малость смущенно, – я знаю, что машину ему купила она, и он теперь ездит на ней в центр. Каждый вечер.
– Да? А не знаешь, ему нравятся девочки?
– Нравятся, – говорит она неодобрительно.
– Я имею в виду – маленькие.
– Ну, этого я не знаю…
– Ладно, ничего, – говорит Лэндсман. – Где теперь его машина? Не знаешь?
– Он сказал, ее забрал коллектор.
Пеллегрини и Эджертон переглядываются. Все складывается почти идеально.
– Ее забрали? – уточняет Лэндсман. – Он так тебе и сказал?
– Это она сказала моему мужу.
– Так сосед сказал? Или жена Эндрю?
– Жена, – отвечает Олли, запахивая халат в зябкой прихожей. – Она говорит, ее забрали «Джоннис Карс».
– «Джоннис»? Которые на Харфорд-роуд?
– Видимо.
Детективы благодарят женщину и направляются прямиком в «Джоннис» в Северо-Восточном Балтиморе, где обходят всю стоянку в поисках машины, которую, по словам жены Эндрю, конфисковали. «Линкольна» нет. Лэндсман теперь убежден на сто процентов.
– Эта мразь скинула тело, избавилась от машины, а на вопросы отвечает, что ее конфисковали. Все, на фиг, надо сегодня же поговорить с этим гадом.
Они возвращаются на Ньюингтон-авеню уже в начале двенадцатого и просят впустить их в 716-й. Эндрю – низенький лысый мужичонка, лицо – сплошь острые углы. Он еще не спит, попивает теплое пивко в подвале и смотрит новости. Его как будто не удивляет, что к нему спускаются три детектива в штатском.
– Привет, Эндрю, я сержант Лэндсман, это детектив Эджертон и детектив Пеллегрини. Мы расследуем убийство девочки. Как у тебя сегодня дела?
– Да ничего.
– Слушай, хотели тут задать пару вопросов о твоей машине.
– Моей машине? – с любопытством переспрашивает Эндрю.
– Ага. О «линкольне».
– Ну, ее забрали, – ответил он так, словно больше говорить тут не о чем.
– Кто?
– Автосалон.
– «Джоннис»?
– Да. Моя жена не сделала взнос, – добавляет он, уже напрягаясь.
Лэндсман подводит разговор к стоянке в заднем переулке. Эндрю тут же подтверждает привычку держать машину на задах, чтобы избежать воровства и вандализма, и далее – что во вторник вечером, во время исчезновения девочки, машина тоже стояла там.
– Помню, потому что я вышел что-то взять из нее, и было такое ощущение, будто за мной кто-то следит.
Лэндсман в шоке смотрит на него.
– Как-как, еще раз?
– Я в тот вечер вышел к машине что-то забрать и вдруг занервничал от ощущения, будто за мной следят, – повторяет он.
Лэндсман смотрит на Пеллегрини с выражением «я сейчас не ослышался?» Они не проговорили и трех минут – а он уже признается, что был в переулке в ночь пропажи ребенка. Да у него наверняка хватало причин нервничать, что за ним там следят во вторник. Кто бы, блин, не нервничал, перенося тело девочки из дома в багажник?
– Почему ты нервничал?
Эндрю пожимает плечами.
– Просто ощущение было такое странное, знаете…
Эджертон начинает обходить подвал, выглядывая красно-бурые пятна или детскую золотую сережку. Подвал – холостяцкая берлога бедного человека: посреди комнаты – диван и телевизор, а вдоль длинной стены – старый комод, превращенный в бар, с пятью-шестью бутылками алкоголя на нем. За диваном – пластмассовый таз для стирки, в котором плещется сантиметров семь-десять мочи. Да что за на Ньюингтон-авеню общая привычка ссать в ведра?
– Ты тут обычно один, да? – спрашивает Эджертон.
– Ага, я тут отдыхаю.
– И жена нечасто заходит?
– Нет, не трогает меня.
Лэндсман возвращает Эндрю к ночи в переулке:
– Зачем ты вышел к машине?
– Не помню. За чем-то в бардачке.
– Не в багажнике?
– В багажнике? Нет, в бардачке… Я открыл дверь и тут просто почувствовал, что за мной следят. Знаете, испугался и такой – ну на хрен, завтра утром заберу. И пошел домой.
Лэндсман смотрит на Пеллегрини, потом снова на Эндрю.
– Ты знал девочку?
– Я? – вопрос застает его врасплох. – Которую убили? Я же здесь недавно живу. Почти никого не знаю.
– Как думаешь, что надо сделать с тем, кто ее убил? – спрашивает Лэндсман со странной улыбкой.
– Эй, – говорит Эндрю, – что положено, то и делайте. Проследите, что взяли того, и тогда вам даже суд не понадобится. У меня самого есть дочь, и будь это она, я бы сам разобрался… У меня есть друзья, которые бы помогли.
Эджертон отводит Пеллегрини в сторонку и спрашивает, проверяли ли прикомандированные сотрудники подвалы, когда проводили на Ньюингтон обыски по согласию. Пеллегрини не знает. В том-то и беда с масштабным «красным шаром»: когда у т