– Вы имеете право в любой момент поговорить с адвокатом – перед любым допросом, перед ответом на любые вопросы или во время любых вопросов.
Очень вовремя. Ведь теперь тот, кто хочет арестовать тебя за нарушение порядка штата, говорит, что ты можешь поговорить со специально обученным профессионалом – адвокатом, читавшим соответствующие части аннотированного свода законов Мэриленда или уж хотя бы их краткое содержание. И давай по чесноку, приятель: ты только что покромсал алкаша в баре на Дандолк-авеню, но при этом ты не нейрохирург. Уж бери, что дают.
– Если вам нужен адвокат, но вы не можете себе его позволить, то вам не будут задавать вопросы, а адвокат будет назначен вам судом.
Читай: ты нищеброд. С нищебродов денег не берут.
Тут уж, если у тебя работают все доли мозга, пора сообразить, что «Дабл Джепарди»[35] это не твоя категория. Может, что-нибудь из «Юристы-криминалисты и их клиенты» за 50, Алекс?
Но только погоди, приятель, не так быстро.
– Прежде чем мы начнем, разберемся с бумагами, – говорит детектив, извлекая «Разъяснение прав», форма 69 БПД, и передавая через стол.
«РАЗЪЯСНЕНИЕ ПРАВ» – объявляет большими буквами заголовок. Детектив просит вписать свое имя, адрес, возраст, образование, затем сегодняшнюю дату и время. Когда ты с этим справляешься, он просит прочитать следующий раздел. Начинается он так: «НАСТОЯЩИМ ВЫ ИЗВЕЩАЕТЕСЬ». Читайте первый пункт, говорит детектив. Вы понимаете первый пункт?
«У вас есть право хранить молчание».
Да, это ты понимаешь. Уже проходили.
– Тогда распишитесь рядом с первым пунктом. Теперь читайте второй.
И так далее, пока не подмахнешь подпись напротив каждой строчки предупреждения Миранды. Тогда детектив велит расписаться сразу под предложением: «Я ПРОЧИТАЛ РАЗЪЯСНЕНИЕ СВОИХ ПРАВ И ПОНИМАЮ ЕГО».
Ты расписываешься, монолог продолжается. Детектив уверяет, что известил тебя о правах, потому что хочет тебя защитить, потому что его ничто не волнует так, как предоставление всяческой помощи в этот весьма запутанный и нервный момент твоей жизни. Не хочешь говорить – не надо, поясняет он. Нужен юрист – хорошо, потому что, во-первых, он не родственник того, кого ты порезал, и, во-вторых, ему заплатят за шесть часов сверхурочных, что бы ты ни совершил. Но детектив хочет, чтобы ты знал – и он-то в этом варится подольше тебя, так что уж поверь на слово: твои права хранить молчание и получить квалифицированный совет – не такая уж и радость.
Посмотрим на это так, говорит детектив, откинувшись на спинку. Как только ты звонишь юристу, сынок, мы уже ни хрена для тебя сделать не можем. Никак нет, твоим друзьям в городском отделе по расследованию убийств придется запереть тебя одного в этой комнате, и следующим твое дело уже будет читать кровосос в костюме-тройке и галстуке – суровый прокурор из отдела насильственных преступлений с официальным званием «помощник прокурора штата в городе Балтиморе». И тогда помоги тебе Господь, сынок, потому что эта бессердечная тварь упечет в газовую камеру такого амфетаминщика из О’Доннел-Хайтс, как ты, раньше, чем три слова успеешь связать. Говорить надо сейчас, прямо сейчас, когда у меня тут ручка с бумагой имеются, потому что стоит мне отсюда выйти, как все твои шансы рассказать свою версию уплывут – и я запишу все так, как мне видится. А видится мне убийство охренительно первой степени. Тяжкое преступление, мистер, – то есть такое, что если запихнуть его в жопу по самое не балуй, будет побольнее второй степени и тем более непредумышленного. Все зависит от того, что ты скажешь здесь и сейчас, дружок. А я уже говорил, что в Мэриленде до сих пор есть газовая камера? Здоровая стремная хреновина в тюрьме на Игер-стрит, до нее тут меньше двадцати кварталов. И тебе туда не захочется, ты уж поверь.
С твоих уст срывается слабый несчастный протест, и детектив откидывается на спинку, грустно качая головой.
Ты чего, сынок? Думаешь, я тебе вру? Слушай, мне вообще-то с тобой даже рассиживаться необязательно. У меня три свидетеля в трех допросных говорят, что во всем виноват ты. У меня нож с места преступления, и он уже пошел в лабораторию внизу на скрытые отпечатки. У меня брызги крови на «эйр-джорданах», которые с тебя сняли десять минут назад. А ты думал, на хрена они нам? Я, что ли, твои кеды носить буду? Ну прям. На них кровь, и, по-моему, мы с тобой оба знаем, какого типа. Слушай, дружок, я только пришел проверить, что тебе нечего сказать, пока я не составил протокол.
Ты колеблешься.
А-а, говорит детектив. Подумать хочешь. Слушай, это пожалуйста, думай сколько влезет. А у меня там в коридоре капитан стоит, уже сказал мне предъявить тебе первую степень по самые помидоры. Хоть раз в твоей жалкой никчемной жизни кто-то дает тебе шанс, а у тебя не хватает мозгов им воспользоваться. Ну ладно, хрен с ним, ты тогда думай, а я пока скажу капитану, чтобы он обождал минут десять. Этим я помочь могу. Кофе, кстати, будешь? Еще сигаретку?
Детектив оставляет тебя одного в тесной комнатке без окон. Только ты, пустой блокнот, форма 69 и… убийство первой степени. Убийство первой степени со свидетелями, отпечатками и кровью на «эйр-джорданах». Господи, ты даже не заметил кровь на собственных кроссах. Тяжкое преступление, мистер. Первая, сука, степень. А сколько лет – начинаешь задумываться ты, – сколько-сколько лет дают за непредумышленное?
После чего возвращается тот, кто хочет посадить тебя в тюрьму, тот, кто тебе не друг, и спрашивает, как кофе.
Да, говоришь ты, кофе-то нормально, но что будет, если я попрошу адвоката?
Детектив пожимает плечами. Тогда найдем тебе адвоката, говорит он. А я пойду и напечатаю документы на убийство первой степени, и с этим ты ни хрена уже не сделаешь. Слушай, дружок, я тебе шанс даю. Это же он на тебя напал, да? Ты испугался. Это самооборона.
Ты открываешь рот.
Это же он напал, правильно?
– Да, – опасливо отвечаешь ты, – это он напал на меня.
Ого, говорит детектив и поднимает руки. Минутку. Раз пошла такая пьянка, надо найти форму о правах. И куда она запропастилась? Эта хрень – как копы, никогда нет рядом, когда надо. Да вот же, говорит он и двигает тебе через стол разъяснение прав. Читай, говорит.
«Я готов отвечать на вопросы и не хочу просить адвоката. Я принимаю решение отвечать на вопросы без адвоката свободно и добровольно».
Пока ты читаешь, он выходит и вскоре возвращается со вторым детективом в качестве понятого. Ты расписываешься внизу, как и оба сотрудника.
Первый поднимает глаза от формы – они полны невинности.
– Так значит, он на тебя напал?
– Да, это все он.
Привыкай к тесным каморкам, дружок, ведь дальше тебя зашвырнут в затерянный край СИЗО. Потому что одно дело – быть мелким паршивым убийцей из Юго-Западного Балтимора, а другое – быть при этом идиотом, и с парой коротких слов ты только что вознесся на уровень истинных недоумков.
Конечная, приятель. Доигрался. Точка. И если бы детектив не был так занят записью твоей бестолковой брехни, он бы, наверное, посмотрел тебе в глаза и так и сказал. Еще дал бы сигаретку и добавил: сынок, ты воплощение невежества и только что сам себя посадил за нападение с холодным оружием с летальным исходом. Может, даже объяснил бы, что свидетели в остальных комнатах слишком пьяные, чтобы опознать собственные отражения, не то что мужика с ножом, или что лаборатория всегда с трудом снимает отпечаток с рукоятки ножа, или что твои кроссы за 95 долларов чисты как в день покупки. Если он будет в особом настроении поболтать, то пояснит, что абсолютно все, кто выходит из отдела убийств в наручниках, обвиняются в убийстве первой степени, и дальше уже юристы решают, о какой сделке договориться. Может, продолжит о том, что даже после стольких лет в убойном какая-то его частичка до сих пор поражается, когда люди говорят на допросе хотя бы слово. Чтобы это проиллюстрировать, он бы показал тебе форму 69, на которой ты только что отписал все свои права, и сказал бы: «Сюда смотри, дубина, я тебе два раза повторил, что ты по уши в говне и все, что ты скажешь, закопает тебя еще глубже». А если все это по-прежнему вне твоего понимания, он мог бы потащить твою тушку по коридору шестого этажа к табличке, где большими белыми буквами сказано «Отдел по расследованию убийств», – к той табличке, которую ты увидел первым делом, выйдя из лифта.
А теперь подумай головой: кто живет в отделе убийств? Ага. И чем зарабатывают детективы из отдела убийств? Вот то-то и оно, дружок. А ты что сегодня сделал? Человека убил.
Так чем ты, блин, думал, когда открывал рот?
Детективам в Балтиморе нравится представлять на длинной стене в большой допросной сверху открытое окошко. Или, вернее, им нравится представлять, что это подозреваемые представляют открытое окошко. Открытое окошко – это спасательный люк, Выход. Идеальный символ того, во что верят все подозреваемые, когда начинают говорить во время допроса. Все до единого воображают, что парируют вопросы правильным сочетанием алиби и оправдания; все до единого так и видят, как говорят правильные слова и потом вылезают в окошко, чтобы вернуться домой и уснуть в своей постели. Чаще всего виновный начинает искать Выход, как только попадает в допросную; в этом смысле окошко настолько же фантазия подозреваемого, насколько мистификация детектива.
Эффект иллюзии так силен, что перевирает природную вражду охотника и жертвы, преображает ее, пока она не начинает казаться отношениями скорее симбиотическими, чем неприятельскими. Это ложь, и, когда роли сыграны идеально, обман разрастается, становится масштабной манипуляцией и в итоге предательством. Потому что в допросной происходит не более чем просчитанная драма, постановка с хореографией, в ходе которой детективы и подозреваемый находят что-то общее, хотя ничего общего у них не может быть в принципе. В этом коварном чистилище виновные сами рассказывают о том, что совершили, – хотя редко в виде, предполагающем раскаяние или напоминающем однозначное признание.