Еще через пару минут девушка возвращается из квартиры с ожерельем и идет через парковку к Нолану, нервно косясь на Уолса, выглядывающего из заднего пассажирского окна.
– Блин, лучше бы она меня не видела.
Детектив хмыкает.
– Теперь ее мамка из-за меня скандалить начнет.
Маккартер тыкает в кнопки, пока через помехи не прорывается рок-н-ролл: Bobby Fuller Four десятилетней давности. Он недолго слушает песню – и вдруг чуть ли не помирает, стараясь не заржать.
– Ох, блин, – говорит он.
– «Раскалываю камни под жарким солнцем…»
Маккартер начинает прищелкивать пальцами, кривляясь для Брауна и Харриса, стоящего у окна.
– «…Я сражался с законом, и закон победил».
Браун искоса глядит на Уолса, но тот не въезжает.
– «Грабил людей с шестизарядником…»
Маккартер за рулем щелкает в такт.
– «…Я сражался с законом, и закон победил».
– Нет, ты представляешь? – спрашивает Маккартер.
– Что? – говорит Уолс.
Маккартер качает головой. В вечер, когда ему нужнее всего рабочий мозг, Деннис Уолс вдруг оглох и ослеп. По радио могли бы играть его собственное признание – он бы и то не заметил.
Впрочем, Уолс, девятнадцать лет, далеко не семи пядей во лбу. Во-первых, он дал какому-то другому идиоту подбить его на убийство таксистки за пару долларов и брюлики, а потом согласился на брюлики, уступив напарнику наличку. Затем он раздал добычу и начал хвастаться, что был рядом, когда женщину затащили в лес и забили до смерти. Он-то ее не убивал, нет-нет. Только смотрел.
Первые, кто это услышал, не поверили – либо их не волновало. Но в результате какая-то девица, которую Деннис Уолс пытался впечатлить, пошла в школу и все рассказала подруге, та рассказала кому-то еще, а тот в итоге решил, что, может, об этом стоит услышать кому следует. И когда в отделе убийств загорелась телефонная линия 2100, трубку взял Рик Джеймс.
– За расследование я сделал правильно только одно, – скажет потом Джеймс, старший по убийству Карен Смит. – Взял трубку.
По правде говоря, не только. С помощью прикомандированных сотрудников Джеймс потянул за каждую ниточку, проверял и перепроверял все, что рассказывали коллеги, парни и родные Карен Смит. Целыми днями читал журналы компании такси в поисках необычного места или оплаты. Часами просиживал за столом, слушая записи переговоров диспетчеров и пытаясь определить место, куда заезжала Карен Смит перед тем, как исчезнуть в лесах Северо-Западного Балтимора. Перебрал все недавние отчеты города и округов об ограблениях таксистов или нападениях на них, а также старые отчеты об ограблениях в окрестностях Северо-Запада. Узнав, что у одного из парней жертвы зависимость от кокаина, прессовал того на нескольких допросах. Проверил алиби. Допросил всех его знакомых. Затем снова привез в центр и накинулся: вы же не ладили, да? А она хорошо зарабатывала, да? А ты много тратил, да?
Даже Дональд Уорден, самый суровый судья молодого поколения детективов, остался под впечатлением от стараний напарника.
– Учится, – сказал Уорден, наблюдая за следствием издали, – учится тому, что значит быть детективом.
Рик Джеймс сделал все вообразимое, чтобы раскрыть дело, и все же, когда наконец зазвонил телефон, в двух толстых папках по убийству таксистки не было ни слова о Деннисе Фрэнке Уолсе. Как и о Клинтоне Батлере – двадцатидвухлетнем чуде в перьях, задумавшем убийство и нанесшем смертельный удар. В таком повороте нет ничего необычного, никакой особой морали для детектива. Просто хрестоматийный пример Пятого правила из руководства убойного отдела, гласящего:
Хорошо, когда ты хорош; еще лучше, когда ты везуч.
Джеймс вообще-то собирался с утра в аэропорт, чтобы лететь на неделю в отпуск, когда детективы наконец отыскали Уолса и привезли в центр. Он выдал все убийство меньше чем за час допроса, когда Эдди Браун и два прикомандированных сотрудника предложили ему самый очевидный Выход. Ты ее не бил – это все Клинтон, заверили они, и Уолс заглотил наживку по самую удочку. Нет, сэр, он и грабить-то не хотел. Это Клинтон придумал, и еще обзывался, когда Уолс сначала не согласился. Ему даже денег не досталось – их забрал Клинтон, заявив, что он сам все сделал, и оставил Уолсу только брюлики. Когда жертва потеряла сознание от страха, это Клинтон оттащил ее из такси по тропинке в лесу, Клинтон нашел ветку, Клинтон брал его на слабо, а потом дразнил, когда Деннис не согласился. И это, наконец, Клинтон Батлер размозжил ей голову палкой.
В конце концов, единственное, что взял на себя Уолс, – это он, а не Клинтон, стянул с бессознательной жертвы штаны и попытался заняться с ней оральным сексом. А Клинтон – гомосексуал, заверил Уолс детективов. Ему это не нужно.
Когда Уолс расписался, детективы спросили об украшениях. Мы верим в то, что ты рассказал, заявил Браун, но нам нужен какой-то знак доброй воли. Доказательство, что ты говоришь правду. И Уолс закивал, с чего-то вдруг поверив, что если вернуть часы и ожерелье покойницы, то он заслужит свободу.
Дело Карен Смит, раскрытое скорее благодаря случаю, чем упорству, среди прочих стало посланием для Тома Пеллегрини. Как Джеймс с головой ушел в детали смерти таксистки, так и он без конца прокручивал в голове убийство Латонии Уоллес. И чего ради? По́том и логикой можно раскрыть дело в драгоценные дни после убийства, но потом – кто ж, блин, знает? Иногда дело раскалывает запоздалый звонок. Иногда исход меняет всплывающая связь с другим преступлением, совпадение по баллистике или отпечаткам. Впрочем, гораздо чаще дело, провисевшее месяц, останется висеть уже навсегда. Из шести убийств женщин, надоумивших верхушку департамента создать спецгруппу по Северо-Западу, дело Карен Смит будет лишь одним из двух, которые закончатся арестом, и единственным, доведенным до суда. К концу марта приданные сотрудники по другим пяти делам уже вернутся в свои районы; папки снова окажутся в картотеке – толще, чем раньше, но ничем не лучше.
Только у Пеллегрини нет времени делать выводы из убийств Северо-Запада. В ночь признания Денниса Уолса он выезжает на огнестрелы и перечитывает внутренние отчеты по Латонии Уоллес. Вообще-то когда в убойный привозят Уолса и печатают ордер на Клинтона Батлера, он на вызове. И уже давно дома, когда ранним утром Эдди Браун, довольный победой, отправляет возвращенные драгоценности в отдел вещдоков и выставляет на аукцион возможность сказать Деннису Уолсу, что его тоже привлекут за убийство первой степени.
– Эй, – говорит Браун у двери в допросную, – кому-то надо зайти и сказать дурачку, что он никуда не денется. А то он все просит подвезти его до дома.
– Давай я, – предлагает с улыбкой Маккартер.
– Вперед.
Маккартер заходит в большую допросную и закрывает за собой. Сцена за зарешеченным окошком кажется идеальной пантомимой: губы Маккартера движутся, его руки лежат на боках. Уолс качает головой, плачет, умоляет. Маккартер отмахивается, все еще с улыбкой поворачивает ручку, возвращается в коридор.
– Вот же дурень бестолковый, – говорит он, закрывая дверь.
Вторник, 5 апреля
Через два месяца после убийства Латонии Уоллес остается только Том Пеллегрини.
Гарри Эджертон, младший по делу, уходит к Бертине Сильвер помогать допрашивать ее лучшего подозреваемого по январскому убийству Бренды Томпсон, найденной зарезанной в машине на Гаррисон-бульваре. Эдди Брауна внезапно увлек за собой прорыв в деле Карен Смит, после чего он перешел к новым убийствам. И Джей Лэндсман – такой же следователь по делу Латонии Уоллес, как и остальные, – тоже пропал. Другого никто и не ждал: на нем целая группа, и в следующие три недели ночной смены все его детективы работают над свежей волной убийств.
Ушли и приданные сотрудники – вернулись в свои спецподразделения или к начальникам районов, одолжившим их убойному для расследования убийства девочки. Сначала ушли люди из спецподразделений, затем молодые районные детективы, потом люди из Центрального, и, наконец, – двое полицейских в штатском из Южного района. Медленно, неминуемо следствие по делу Латонии Уоллес стало прерогативой лишь одного детектива.
Оставленный на берегу уходящей волной, Пеллегрини сидит за столом в допофисе в окружении трех картонных коробок с внутренними отчетами и фотографиями, лабораторными экспертизами и свидетельскими показаниями. К стене за его столом прислонилась доска, которую участники спецгруппы подготовили, но так и не нашли времени повесить. В центре приколота лучшая и последняя фотография ребенка. Слева – эджертоновская схема крыш на Ньюингтон-авеню. Справа – карта и воздушная съемка с полицейского вертолета Резервуар-Хилла.
В эту дневную смену, как и в два десятка других, Пеллегрини методично копается в одной из переплетенных папок, читая рапорты недельной давности, выискивая завалявшийся фактик, упущенный в первый раз. Некоторые отчеты – его же авторства, на других стоит подпись Эджертона, Эдди Брауна, Лэндсмана или приданных людей. В этом и беда «красных шаров», говорит себе Пеллегрини, пробегая глазами страницу за страницей. Из-за их важности у «красных шаров» велик потенциал стать блокбастерами Дэвида О. Селзника[38], четырехзвездными авралами департамента, в которых сам черт ногу сломит, не то что один-единственный детектив. Почти с самого обнаружения тела убийство стало собственностью всего департамента, и опросы проводили патрульные, а свидетельские показания брали посторонние сотрудники со стажем в расследованиях убийств не больше пары дней. Скоро факты о деле рассеялись по двум десяткам человек.
С одной стороны, Пеллегрини согласен с тактикой неограниченного личного состава. В недели после убийства девочки этот «экспресс красного шара» помог покрыть огромную территорию в кратчайшие сроки. К концу февраля люди из спецгруппы уже дважды опросили всех в радиусе трех кварталов от места преступления, допросили почти двести человек, выпустили ордеры на три адреса и провели обыски по согласию в каждом доме на северной стороне Ньюингтон-авеню. Но теперь все бумажки от этой массированной кампании скопились на столе Пеллегрини. Одних свидетельских показаний целая папка, а данным на Рыбника – все еще их лучшего подозреваемого – посвятили личный манильский конверт.