Джон Скотт, покойник в переулке в кружке копов из Западного, стал, проще говоря, первым провалом. Не считая эмоционального груза из-за подозрений по отношению к другим копам, из-за того, что лгут они, оказывается, не меньше остальных мразей на улицах, расследование Монро-стрит стало для Уордена тем же, чем для Пеллегрини стало убийство Латонии Уоллес. Раскрываешь десять убийств подряд и сам начинаешь верить, что ты всегда впереди. И вдруг приходит «красный шар», да еще с тяжелыми последствиями, и тут уже начинаешь задумываться, когда же это закончится – все эти дела, все рапорты, все ранения всех покойников на всех местах преступлений. Столько преступлений, что имена и лица теряют смысл, что люди, лишенные свободы, и люди, лишенные жизни, сливаются в голове в единый печальный образ.
Одно это уже весомый повод уволиться, но были и другие. Например, ему больше не требовалось поддерживать семью. Дети выросли, а жена после десяти лет уже привыкла к раздельной жизни. Они пришли к равновесию: Уорден не просил развода – и жена, как он знает, не попросит. Что касалось финансов, после отставки Уордену гарантировалась пенсия в размере 60 процентов от зарплаты, так что терял он немного. Он больше зарабатывал на выходных, доставляя клиентам меха из летнего склада; еще он строил дом, купленный в Бруклин-парке. Он был рукастым, а на ремонте точно можно немало заработать. Собственно, и Джей Лэндсман делал тысячи долларов в своей компании, которой занимался в свободное время: все шутили, что Лэндсман может раскрыть убийство твоей матери за неделю – или за четыре дня, если еще закажешь у него новый настил для задней веранды.
На другой чаше весов, напротив финансов, были две весомые причины остаться. Первая – Диана, рыжая секретарша из отдела специальных расследований дальше по коридору, которая своей отважной кампанией по приручению Уордена завоевала восхищение и симпатию всего убойного. Уорден уже попался на крючок – об этом говорило хотя бы золотое кольцо на левой руке с надписью «Д и Д». Но даже если бы они женились завтра же – а Уорден пока еще не свыкся с мыслью о чем-то постоянном, – Диана не могла претендовать на полные льготы супруги полицейского, пока он не проработает в департаменте еще год. И Уордену, сорокадевятилетнему копу с гипертонией, уже приходилось задумываться о таких вещах.
Было кое-что и не такое практичное – отчетливый голосок на задворках разума, говоривший, что он рожден только для этой работы и никакой другой, голосок, говоривший, что здесь он наслаждается жизнью. В глубине души он хотел слышать этот голосок и дальше.
Неделю назад Уолтемейер достал из архива дело об убийстве 1975 года – ограбление бара в Хайлендтауне, где на стрелка выписали ордер, но арест так и не произвели. Кто бы мог подумать, что пройдет еще тринадцать лет, прежде чем подозреваемый, наконец, всплывет в Солт-Лейк-Сити и расскажет другу о преступлении, которое, как он думал, все уже забыли? Кто бы мог подумать, что в папке все еще останется фотография ряда людей с опознания из 1975-го – где пятеро детективов стоят плечом к плечу рядом с одним настоящим подозреваемым? И кто же этот грузный молодой человек с густыми светлыми волосами и темно-синими глазами, что смотрит в камеру, стараясь выглядеть уголовником, а не детективом из отдела ограблений? Дональду Уордену на той фотографии тридцать шесть: жестче, подтянутей, броско разодетый в клетчатые штаны и полиэстеровый спортивный пиджак – приметы успешных балтиморских детективов прошлой эпохи.
Уолтемейер, естественно, пустил снимок по рукам, словно раскопал мумифицированные останки какого-то древнего короля. Нет, сказал Уорден, мне таких сувениров даром не надо.
Единственное, что спасло его в тот день – звонящий телефон и нападение с холодным оружием на западной стороне. Уорден, словно старый пожарный пес, пулей вылетел при звоне колокола. Схватил карточку с адресом и временем звонка и был на полпути к лифту раньше, чем опомнились остальные детективы.
Так совпало, что его напарником по вызову был Кинкейд – другой двадцатилетний старожил, – и они вместе осмотрели место преступления на Франклинтаун-роуд. Самая обычная бытовая поножовщина: нож на газоне, кровавый след вел в дом. На полу гостиной посреди лужи лилово-красной крови трехметровой ширины лежал телефон, по которому муж вызвал помощь.
– Господи, Дональд, – сказал Уорден. – Похоже, задели вену.
– О да, – сказал Кинкейд. – Похоже.
Снаружи, на крыльце, первый патрульный на месте преступления с ожидаемым безразличием писал протокол. Но дойдя до номеров детективов – кода департамента, обозначающего сотрудников в хронологическом порядке, – он поднял удивленный взгляд.
– А-семь-ноль-три, – сказал Уорден.
– А-девять-ноль-четыре, – сказал Кинкейд.
Чтобы иметь букву «А», в номере, нужно было попасть на службу не позже 1967-го. Патрульный – сам «Д» – покачал головой.
– А в убойный что, не берут никого со стажем ниже двадцати лет?
Уорден промолчал, и Кинкейд перешел к делу.
– Жертва в Университетской? – спросил он.
– Да. В реанимации.
– Как состояние?
– Когда я приехал, пытались его стабилизировать.
Детективы прошли обратно к «кавалеру», но резко развернулись, когда их поманил к месту, где нашли нож, другой патрульный, стоящий в компании шестилетнего мальчишки.
– Этот молодой человек видел, что произошло, – сказал патрульный так, чтобы слышал ребенок, – и хотел бы все рассказать.
Уорден присел.
– Ты все видел?
Мальчик кивнул.
– ОТСТАНЬТЕ ОТ РЕБЕНКА, – закричала с другой стороны улицы женщина. – НЕ СМЕЙТЕ РАЗГОВАРИВАТЬ С НИМ БЕЗ АДВОКАТА!
– Вы мать? – спросил патрульный.
– Нет, но она не захочет, чтобы он беседовал с полицией. Я знаю. Тейвон – молчи.
– Значит, не мать? – спросил, закипая, патрульный.
– Нет.
– Тогда валите на фиг, пока я и вас не закатал, – пробормотал патрульный тихо, чтобы мальчишка не слышал. – Все ясно?
Уорден обернулся к ребенку.
– Что ты видел?
– Видел, как Бобби побежал за Джин.
– Точно?
Мальчик кивнул.
– А когда догнал, она его порезала.
– Он сам налетел на нож? Налетел случайно – или Джин хотела его порезать?
Мальчик покачал головой.
– Она вот так была, – сказал он и поднял руку ровно, не двигая.
– Да? А как тебя зовут?
– Тейвон.
– Тейвон, ты нам очень помог. Спасибо.
Уорден с Кинкейдом вывели «кавалер» из растущей массы патрульных машин и поехали на восток, в реанимацию Университетской больницы, уверенные, что теперь действует Шестое правило из руководства убойного. А именно:
Когда в деле о нападении сразу опознают подозреваемого, жертва обязательно выживает. Когда подозреваемого не опознают, жертва обязательно умирает.
И в самом деле правило подтвердилось при встрече с Корнеллом Робертом Джонсом, тридцать семь лет, лежащим на спине в дальней процедурной, будучи в сознании и здравом уме, пока блондинка-ординаторша – причем весьма привлекательная блондинка-ординаторша – зажимала ему рану на внутренней стороне левого бедра.
– Мистер Джонс? – спросил Уорден.
Жертва, морщась под кислородной маской от боли, кивнула.
– Мистер Джонс, я детектив Уорден из департамента полиции. Вы меня слышите?
– Слышу, – пробубнила жертва из-под маски.
– Мы приезжали к вам домой, и там говорят, что ваша подружка – или это ваша жена?..
– Жена.
– Говорят, вас порезала жена. Так все и произошло?
– Еще как порезала, – сказал он, снова поморщившись.
– Вы не налетели на нож сами, точно?
– Ни хрена. Она прям воткнула.
– И если мы попросим оформить ордер на вашу жену, вы завтра не передумаете?
– Не-а.
– Ну хорошо, – сказал Уорден. – У вас есть мысли, где она может находиться сейчас?
– Не знаю. Наверное, дома у подружки, типа того.
Уорден кивнул, потом взглянул на Кинкейда, который последние пять минут проводил настолько тщательный визуальный осмотр ординаторши, насколько позволяли обстоятельства.
– Одно могу сказать, мистер Джонс, – протянул Кинкейд. – Вы сейчас в хороших руках. Очень хороших руках.
Ординаторша вскинула глаза с раздражением и легким смущением. И тут Уорден лукаво улыбнулся от пришедшей в голову шутки. Он наклонился к уху жертвы:
– Знаете, мистер Джонс, вам повезло, – театрально прошептал он.
– Чего?
– Вам повезло.
Жертва, морщась от боли, покосилась на детектива.
– Почему это?
Уорден улыбнулся.
– Ну, судя по всему, жена целилась в ваш прибор, – сказал детектив. – И, как я вижу, промахнулась всего сантиметров на пять.
Корнелл Джонс под маской оглушительно расхохотался. Ординаторша тоже была на грани, еле сдерживалась.
– Да уж, – сказал Кинкейд, – еще чуть-чуть – и вы бы сопрано пели, понимаете?
Корнелл Джонс покатывался на каталке, хохоча и одновременно корчась от боли.
Уорден поднял руку, коротко махнул на прощание.
– Хорошего дня.
– И вам, – ответил Корнелл Джонс, все еще посмеиваясь.
Чего у нас только не увидишь, думал Уорден по дороге обратно в офис. И бог ты мой: все еще бывают времена, когда я люблю работу, признался себе он.
Воскресенье, 1 мая
– Что-то не так, – говорит Терри Макларни.
Эдди Браун отвечает, не поднимая головы, – он целиком погружен в математические расчеты. Перед ним разложены статистические графики и таблицы – он либо придумает, как спрогнозировать четырехзначный номер в завтрашней лотерее, либо погибнет.
– Что случилось?
– А ты оглянись, – говорит Макларни. – То и дело звонят со сведениями по всем делам, мы налево и направо закрываем двойные данкеры. Даже лаборатория приносит совпадения по отпечаткам.
– Ну и, – интересуется Браун, – что не так?
– Так не бывает, – отвечает Макларни. – Такое ощущение, что нам это аукнется. Кажется, будто где-то нас так и поджидает дом с десятью скелетами в подвале.