– Пиво есть? – спрашивает Макларни.
– Господи, Терри.
Макларни смеется, протягивает молодому сослуживцу газету. Оба входят, Макларни плетется в гостиную на первом этаже.
– Ну и бардак, – говорит он. – Служанку бы нанял, что ли.
Молодой коп возвращается с газетой и двумя бутылками «Роллинг Рок», вынутыми из холодильника. Макларни садится на диван и разворачивает газету в поисках статьи о Кэссиди. Раскладывает листы на столе, пока не находит заметку в рубрике местных новостей, под сгибом. Заметка короткая, с десяток абзацев.
– Маловато, – говорит он и медленно читает.
Дочитывает, трет глаза, потом присасывается к пиву и вдруг чувствует, что устал. Очень пьян и очень устал.
– Какой же пиздец, – говорит он. – Ты меня понимаешь? Остальные-то видят этот пиздец? Хоть кто-нибудь видит? Нормальных людей злит, когда они видят такие вещи?
Нормальные люди. Граждане. Человеческие существа. Даже среди истинно верующих работа в полиции считается патологией.
– Бля, что-то я устал. Мне надо домой.
– Тебе нельзя за руль.
– Да я в порядке.
– Терри, ты же на фиг слепой.
Макларни вскидывает глаза из-за последнего слова. Снова берет газету. Снова просматривает статью в поисках того, что никогда не сможет просочиться в газетные репортажи.
– Я думал, напишут больше, – говорит он наконец. Пытается сложить газету, в итоге неловко мнет ее в левой руке.
– Но Джин был хорош, да? – говорит он после паузы. – Хорошо выступил.
– Да.
– Его зауважали.
– Да.
– Хорошо, – произносит Макларни, и его словно налитые свинцом веки смыкаются. – Это хорошо.
Сержант приваливается затылком к стене за диваном. Глаза наконец закрываются.
– Надо домой, – еле ворочает языком он. – Разбуди в десять…
Он спит, как на картине, – сидя, закинув ногу на ногу. На коленях – смятая газета, в мясистой правой ручище зажата полупустая бутылка пива. Пиджак не снят. Галстук перекручен, но цел. Очки в тонкой оправе, гнутые и мятые от полудюжины промахов, сползли по носу. Значок по-прежнему в правом верхнем кармане пиджака. Пистолет – серебристый короткоствольный револьвер 38-го калибра – по-прежнему в кобуре.
Среда, 8 июня
Есть совпадение отпечатков.
Когда человеческий разум исчерпывает возможности, приходит время технологии поиграть мускулами и предложить свои улики. Диоды, транзисторы и кремниевые чипы дают результат, когда узор с правого указательного пальца сопоставляется с именами и адресами. Каждый бугорок, каждый заворот, каждый изъян учтены, каталогизированы и готовы к сравнению, и вот компьютер «Принтрак» выносит уверенный вердикт:
Кевин Роберт Лоуренс
Д. р. 9/25/66
3409, Парк-Хайтс-авеню
Как и вся его братия, «Принтрак» – существо бездумное. Оно ничего не знает о деле, ничего – о жертве, практически ничего – об опознанном подозреваемом. И не может задавать вопросы, неизбежно вытекающие из находки. Все это достается детективу, который вытягивает затекшие ноги на металлическом столе и смотрит на распечатку, присланную снизу из лаборатории. И с какой это стати, задается он вопросом, отпечаток Кевина Роберта Лоуренса оказался на форзаце библиотечной книги об афроамериканских героях «Первопроходцы и патриоты»? И как так вышло, интересуется он далее, что эта книга найдена в сумке убитой девочки в Резервуар-Хилле?
Хорошие и простые вопросы, немедленного ответа на которые у детектива нет. Имя «Кевин Роберт Лоуренс» ни разу не появляется в деле Латонии Уоллес и ни о чем не говорит ни одному детективу или приданному сотруднику. И не считая того, что мистера Лоуренса вчера арестовали за попытку кражи телятины на кости из бакалеи в Болтон-Хилле, его имя не коррелирует с какой-либо уголовной историей в базе данных Балтиморской полицейской системы идентификации.
Детектив вынужден признать, что выглядит это малоперспективно. Вообще говоря, обычно идеальный подозреваемый по изнасилованию-убийству успевает нахватать для досье BPI что-то посущественнее одной-единственной кражи. И все же этот Лоуренс умудрился полапать библиотечную книжку маленькой девочки, не набрав никаких судимостей. Так-то если бы не его неудачный шоппинг, имя «Кевин Роберт Лоуренс», скорее всего, не произнес бы ни один детектив. Но мистеру Лоуренсу захотелось на ужин телятины, причем, видимо, подешевле, и из-за этого простого человеческого желания он теперь стал главным подозреваемым по делу Латонии Уоллес.
Пойманный местным охранником и дождавшийся автозака Центрального района, двадцатиоднолетний Лоуренс был переправлен вчера вечером в КПЗ, где охранник нанес соответствующий объем чернил и получил карточку отпечатков пальцев со свежим номером BPI. За ночь карточка прошла по обычному маршруту в архив на четвертом этаже штаба, где ее по всем правилам внесли в «Принтрак», сравнивший новое поступление с сотнями тысяч карточек Балтиморского департамента.
В идеале этот чудодейственный процесс должен приносить улики на регулярной и привычной основе. Но в городе Балтиморе, который язык не повернется назвать идеальным, «Принтрак» – как и любое другое технологическое чудо в криминологической лаборатории департамента – работает в соответствии с Восьмым правилом из руководства убойного:
В любом деле, где нет подозреваемого, лаборатория не даст ценных улик. В делах, где подозреваемый уже сознался и опознан по меньшей мере двумя очевидцами, лаборатория выдаст на-гора совпадения по отпечаткам, по баллистике, по типу крови и по волокнам ткани. И все же к делу Латонии Уоллес – действительно важному убийству – это правило, похоже, не относится. Хоть раз лабораторная работа сдвинула забуксовавшее расследование с мертвой точки.
Неудивительно, что внезапное совпадение отпечатков застает дело Латонии Уоллес на последнем издыхании – ведь Том Пеллегрини ровно в том же состоянии. Его кашель так и продолжается без улучшений, сил с каждым днем остается все меньше и меньше. Однажды утром, когда он пытался подняться с постели, ему показалось, что у него не двигаются ноги. Как во сне, когда пытаешься от чего-то убежать, а сам не двигаешься с места. Он снова сходил к врачу, тот поставил диагноз – дыхательная проблема из-за аллергической реакции. Но на что аллергия? У Пеллегрини в жизни не было аллергий. Врач предположил, что иногда аллергию, сдерживаемую защитными механизмами организма, может пробудить стресс. Затем вопрос: вы в последнее время не испытывали стресс?
– Стресс? Я?
Каждый день три месяца кряду Пеллегрини еле волочился в офис, таращился на одни и те же фотографии и читал одни и те же внутренние отчеты. И каждый день не менялось ничего. Каждый второй день он бродил по улицам Резервуар-Хилла, проверял подвал пустого дома либо кузов брошенной машины или пикапа в поисках недостающего места убийства. Заново изучил каждого значительного подозреваемого, опросил друзей, родственников и случайных знакомых Рыбника; и Рональда Картера, пытавшегося обвинить Рыбника; и Эндрю, парковавшегося на задворках и признавшегося, что выходил на улицу в ночь, когда там оставили тело. Работал и по свежим зацепкам, проверял то сексуального преступника, севшего за изнасилование ребенка в округе Балтимор, то педофила, который игрался с собой перед начальной школой. Отправлял их на полиграф в казармах полиции штата в Пайксвилле, где каждая проверка потенциального подозреваемого, казалось, напускала еще больше тумана. А когда ничего не помогло, он спустился в трасологическую лабораторию собачиться с ван Гелдером, старшим аналитиком. Так что там с черными пятнами на штанах девочки? Гудрон? Дорожный деготь? Можно хоть чуть-чуть сузить круг?
В то же время Пеллегрини пытался не выбиться из ротации, ездить на перепадавшие вызовы и не терять интерес к дешевым огнестрелам и бытовой поножовщине. Однажды, допрашивая свидетеля по крайне маловажному акту насилия, он поймал себя на мысли, что у него нет сил даже на самые обязательные вопросы. Стало страшно. На тот момент он проработал в отделе убийств меньше двух лет – и уже так нешуточно выгорел. Колодец вычерпан до дна, пришлось признать Пеллегрини. Ничего не осталось.
В начале июня он взял больничный на две с лишним недели, пытаясь вернуть в себе то, что когда-то и привело его в убойный. Спал, ел и играл с малышом. Потом еще спал. Не ездил в центр, не звонил в офис и по большей части старался не думать о маленьких мертвых девочках.
И когда новости о совпадении отпечатков ложатся на стол Гэри Д’Аддарио, Том Пеллегрини все еще на больничном, и лейтенант решает – скорее из гуманистических, чем тактических соображений, – не вызывать его на службу. Другим детективам кажется сначала печальным, потом – немного ироничным, что старшего следователя нет, когда они налетают роем на жизнь Кевина Лоуренса, узнавая все, что можно, об этом нуле без палочки, вдруг свалившемся им манной небесной. В этом году Пеллегрини больше любого другого в отделе заслужил капельку надежды, и его отсутствие очень заметно, когда Дональд Кинкейд и Говард Корбин начинают отслеживать передвижения нового подозреваемого и искать его связи с какими-нибудь друзьями или родными в округе Резервуар-Хилла. Все в смене говорят себе и друг другу, что Пеллегрини должен присутствовать, когда они пробивают Лоуренса по базе NCIC, когда ищут в городской базе данных уголовное прошлое – которого не существует, но они чувствуют, что где-то оно быть должно, под другим именем или кличкой. Пеллегрини должен присутствовать, когда они беседуют с родными и друзьями Лоуренса. В первые часы после совпадения отпечатков они говорят себе, что Пеллегрини заслуживает присутствовать в тот праведный момент, когда это поганое дело наконец раскроется.
Но поручают следствие Кинкейду и Корбину: Кинкейду – потому что он приехал на дневную смену раньше всех и попался Д’Аддарио под руку, когда ему только пришел отчет с «Принтрака»; Корбину, одному из динозавров на этаже детективов, – потому что теперь и он стал одержим убийством Латонии Уоллес.