– Вы же детектив Браун, да? – спрашивает тот патрульный.
– Мы оба детективы Брауны, – говорит Дэйв, обхватив за плечо Эдди. – Это мой батя.
Эдди Браун улыбается, сверкая золотым зубом на утреннем солнце. Патрульный с ответной улыбкой разглядывает семейный портрет.
– Вылитый я, правда? – говорит Эдди.
– Есть малясь, – смеется патрульный. – Какой у вас номер?
– «Б» как в Браун, девять-шесть-девять.
Патрульный кивает и отходит. Во двор въезжает фургон медэксперта.
– Мы тут закончили? – спрашивает Дэйв Браун.
Эдди кивает.
– Лады, – говорит Дэйв, возвращаясь к «кавалеру». – Но нам нельзя забыть о самом важном в этом деле.
– О чем? – спрашивает Эдди, следуя за ним.
– Самое важное в этом деле то, что, когда мы выезжали, Здоровяк просил привезти ему яичный сэндвич.
– Ах да.
В комнате отдыха отдела убийств Дональд Уорден дожидается сэндвич в туче дыма от сигары «Бэквудс», лелея гнев, кипящий в нем уже полторы недели. Это он делает молча, стоически, но излучая такую энергию и решительность, что на утренней пересменке никто не смеет к нему приблизиться даже с каким-нибудь банальным утешением.
Да и что тут в самом деле скажешь? Что сказать человеку, который строил карьеру по своему понятию чести, по своему кодексу, а этой самой честью подтерлись политики? Что сказать человеку, для которого преданность департаменту – образ жизни, а департамент, где он оттрубил двадцать пять лет, в ответ предлагает уроки вероломства?
Сначала начальство обратилось три недели назад к Ричу Гарви. Обратилось с записью в круглосуточном журнале, записками и манильским конвертом без имени и номера дела. Тут, значит, сенатор штата, объяснили они. Угрозы. Таинственные злодеи. Возможное похищение.
Гарви терпеливо их выслушал. Потом посмотрел на первый протокол от двух детективов из смены Стэнтона. Протокол невеселый.
– Только один вопрос, – спросил Гарви. – Можно отправить сенатора на полиграф?
Нет, сказало себе начальство, пожалуй, Рич Гарви нам не подходит. Они быстренько извинились и отнесли протокол с манильским конвертом Уордену.
Здоровяк послушал-послушал, затем выстроил в мыслях факты: сенатор штата Ларри Янг. Демократ из 39-го избирательного округа Западного Балтимора. Выходец из политической машины семейства Митчеллов с западной стороны города, председатель влиятельного комитета заксобрания по вопросам экологии. Лидер фракции чернокожих со связями как в ратуше, так и с высокопоставленными черными в департаменте полиции. Сорокадвухлетний холостяк, проживающий один на Маккало-стрит.
Это все логично, а дальше уже идет какой-то бред. Сенатор Янг позвонил другу – именитому черному врачу – и рассказал, что его похитили трое. Он шел один с Маккало-стрит, а они подстерегали в фургоне. Его запихнули внутрь, надели повязку на глаза, угрожали. Держись подальше от Майкла и его невесты, сказали ему, имея в виду его давнего советника, планировавшего жениться. Потом безымянные преступники вытолкнули его из задних дверей у Друид-Хилл-парка. Домой он вернулся на попутке.
Безобразие, ответил друг. Нужно позвонить в полицию. Ни к чему, успокоил того Ларри Янг. Зачем вмешивать департамент? Я и сам разберусь, просто хотел рассказать тебе, объяснял сенатор другу, но тот все-таки настоял на своем и устроил общий звонок с Эдди Вудсом, заместителем комиссара по вопросам правоприменения и политическим союзником сенатора. Заместитель Вудс выслушал и потребовал расследовать похищение сенатора. Позвонили в отдел убийств.
– Возьметесь? – снова спросило начальство.
Уорден учел и то, о чем недоговаривали: могущественный законодатель, могущественные друзья. Нежелание заявлять о преступлении. Нелепая история. Нервные начальники. Выбор стареющего белого детектива – копа с незапятнанным послужным списком и возможностью ухода на пенсию, если что-то пойдет не так.
Ладно, сказал им Уорден. Я подставлю шею.
Ведь кому-то все равно пришлось бы согласиться, и Уорден решил, что молодежи есть что терять. Детективы из стэнтоновской смены, первыми принявшие вызов, не хотели иметь к этому никакого отношения. Не лез на рожон и Гарви. Но что могут сделать Уордену? Вроде бы рассуждал он правильно, но каждый раз казалось, будто он больше убеждает себя, чем других.
Что важнее, Уорден был настоящим выходцем из старой школы департамента: даешь ему задание – он работает. И хоть кое-кто считал, что на расследовании Монро-стрит Уорден уже обжегся из-за своей преданности начальству, все понимали, что он никогда не увильнет от просьбы сверху, даже если в итоге только обожжется снова.
Первым делом Уорден с Риком Джеймсом за компанию поехали домой к советнику на Северо-Востоке Балтимора, где поговорили с его родителями – интеллигентной пожилой парой, весьма удивленной, что им приходится принимать в гостях детектива. Они сказали, что ничего не знают о похищениях. Более того, в вечер предполагаемого происшествия сенатор заходил в гости к их сыну, но того не оказалось дома. Мистер Янг дождался его за дружелюбной беседой с родителями. Затем они вдвоем вышли на задний двор обсудить частное дело. Немного погодя их сын вернулся в дом один – сенатор уже ушел. А сын сказал, что ушиб руку и ему нужно в травмпункт.
Уорден кивал, внимательно слушая. С каждым новым фактом байка сенатора становилась одновременно и бредовее, и объяснимее. Последующий опрос советника подтвердил версию, уже сложившуюся в мыслях Уордена. Да, признал советник, во время их беседы во дворе Янг разозлился. Даже схватил с земли ветку и ударил консультанта по руке. После чего он сбежал.
– Как я понимаю, вы с сенатором поссорились из-за частного вопроса, – аккуратно спросил Уорден, – и хотели бы уладить это в частном порядке.
– Именно.
– И, видимо, вы не хотите предъявлять обвинения.
– Нет, не хочу.
Они обменялись взглядами и рукопожатием. Уорден с Джеймсом вернулись в офис, обсуждая оставшиеся альтернативы. Первый вариант: можно целыми днями, если не неделями расследовать похищение, которого никогда не было. Второй вариант: можно припереть сенатора к стенке – возможно, намекнув на угрозу расследования большого жюри или даже обвинения в ложном вызове, – но это опасно, потому что быстро разразится скандал. Впрочем, существовал третий вариант, и Уорден вертел его в голове, взвешивая риски и преимущества. И когда его, Джеймса и лейтенанта Д’Аддарио вызвали в кабинет капитана для обсуждения дела, Уорден предложил именно третий вариант как самую разумную альтернативу.
Если рассматривать похищение всерьез, сказал Уорден капитану, то квалифицированные детективы отдела убийств потратят время на каких-то таинственных людей в таинственном фургоне, но так их и не найдут. Если обратиться в большое жюри, правительственные органы потратят еще больше времени и ресурсов. Обвинение в ложном заявлении – это мелочевка, да и кому в отделе захочется возиться с тем, чтобы повесить на какого-то политика хулиганство, особенно когда даже неясно, подал он официальное заявление или нет? В конце концов, первым заместителю Вудсу позвонил доктор, друг сенатора; технически можно допустить, что подавать ложное заявление никто и не собирался. Третий вариант – лучше всего, утверждал Уорден, но самодеятельностью он заниматься не собирался.
Тогда капитан спросил, как именно стал бы действовать и что бы сказал Уорден. Тот как можно яснее обрисовал картину. Затем капитан повторил его предложение еще раз для ясности, и все четверо согласились, что это звучит разумно. Вперед, сказал капитан. Даю добро.
В тот же день Уорден приехал в офис сенатора Янга. Джеймса он не взял; молодому детективу оставалось еще шесть лет до пенсии, а значит, риски для него были выше. Взамен вызвался добровольцем Роджер Нолан, сказав, что Уордену не помешает свидетель. А у Нолана не только найдется время на любой скандал, но вдобавок он, как и сенатор, черный. Если что-то из этой встречи выйдет наружу, присутствие Нолана снимет расовые претензии.
Ларри Янг принял обоих в кабинете и снова сказал, что не видит для полиции повода расследовать происшествие. Это частное дело, объяснил сенатор, и он намерен решить его в частном порядке.
Уорден согласно кивнул, потом поделился с сенатором ходом текущего следствия. Детективы не смогли найти очевидцев похищения на Маккало-стрит, как и улик у Друид-Хилл-парка, где, по словам сенатора, его вытолкнули из фургона. На брюках, которые вроде как были на нем в тот вечер, нет даже пятен от травы. В свою очередь, вызвал новые вопросы и разговор с советником и его родителями, добавил Уорден. Детектив перечислил все подробности опроса, а потом предложил сенатору Выход.
– У меня сложилось впечатление, что это частное дело, – сказал Уорден, – и уладить вы его хотите в частном порядке.
– Правильно, – ответил Янг.
– Что ж, если преступление есть, мы его расследуем, – сказал Уорден. – Но если преступления нет, то на этом можно поставить точку.
Сенатор понял и принял предложение, но для уточнения задал пару вопросов. Если он скажет, что преступления не было, расследование завершится, так? И если он здесь и сейчас заявит, что преступления не было, это признание не будет использовано против него, так?
– Лично мне это не нужно, – ответил Уорден.
– Тогда, – ответил сенатор. – похищения не было. Я бы предпочел уладить вопрос в частном порядке.
Уорден сказал, что сенатор может считать расследование департамента закрытым. Первый рапорт о похищении существует только как внутренний документ – таков порядок при регистрации любых угроз в адрес государственных служащих. А раз нет отчета о происшествии, то и в газеты ничего не попадет.
– На этом наша работа закончена, – сказал Уорден.
В завершение сделки Уорден и Нолан пожали сенатору руку. Не будет расследования большого жюри, не будет прибыльного «красного шара», благодаря которому группа убойного может подзаработать на сверхурочных. Не будет общественных откровений о неудачной попытке политика сфабриковать противовес его собственному нападению на человека. Убойный просто вернется к своим местечковым расследованиям убийств. Уорден приехал в штаб и напечатал для капитана обязательный отчет о встрече, уверенный, что поступил