е отдыха полисы, фотоальбомы и документы из обоих домов.
Детективы сразу замечают изобилие свидетельств о браке. Они видят, что она замужем за пятью мужчинами одновременно, причем двое проживают с ней на Кеннеди-авеню и после облавы приехали в центр как свидетели. Оба сидят на разных концах дивана, как фигурки на полочке, и оба считают друг друга не более чем жильцами дома в Восточном Балтиморе. Каждый непоколебимо уверен относительно своего положения в семье. Каждый подписал полис страхования жизни, где получательницей указывалась Джеральдин Пэрриш или ее мать.
Джонни Дэвис, старший из мужей, сообщает детективам, что познакомился с мисс Джеральдин в Нью-Йорке, где она, несмотря на все возражения, угрозами женила его на себе и привезла в Балтимор – жить в подвале дома на Кеннеди-авеню. В начале каждого месяца мисс Джеральдин исправно конфисковывала его выплаты по инвалидности и оставляла ему пару долларов, чтобы он не умер с голоду. Второй муж, некий Милтон Бейнс, на самом деле был племянником мисс Джеральдин и, когда во время поездки в Каролину она потребовала жениться на ней, он справедливо возражал против брака на основании инцеста.
– Ну и зачем ты тогда женился? – спрашивает Чайлдс.
– Мне пришлось, – объясняет он. – Она наложила на меня проклятье вуду, и мне пришлось делать все, что она скажет.
– Как она это сделала?
Бейнс вспоминает, что тетя приготовила ему блюдо с добавлением своей менструальной крови и наблюдала, как он его ест. Затем объяснила, что именно сделала, и сказала, что теперь она обладает над ним властью.
Чайлдс и Уолтемейер переглядываются.
Бейнс продолжает сбивчиво объяснять, что, когда он выразил озабоченность насчет брака на сестре своей матери, мисс Джеральдин отвезла его к одному старику в соседнем городе, который кратко переговорил с будущей невестой, а потом заверил Бейнса, что на самом деле он не ее родственник.
– И что это был за старик? – спросил Чайлдс.
– Не знаю.
– Тогда почему ты ему поверил?
– Не знаю.
Это в голове не укладывалось – дело об убийствах, где единственным общим знаменателем было безумие вселенских масштабов. Когда детективы говорят Милтону Бейнсу, что мужик из подвала – тоже муж Джеральдин, он впадает в шок. Когда ему объясняют, что они с соперником жили в доме, как агнцы на заклание в плену у психопатки, которая в итоге променяла бы их на несколько тысяч долларов в страховых выплатах, у молодого человека в полном изумлении отваливается челюсть.
– Ты только глянь на него, – говорит Чайлдс со своей стороны офиса. – Готовая следующая жертва. У него номер дела просто-таки на лбу написан.
По свидетельствам о браке и другим документам Уолтемейер догадывается, что третий муж, скорее всего, проживает в Плейнфилде, штат Нью-Джерси, хотя жив он или мертв – еще неизвестно. Четвертый муж досиживает пятилетний срок в Хейгерстауне по обвинению в связи с оружием. Пятый муж – некий преподобный Рейфилд Гиллиард, за которого Джеральдин вышла только в этом январе. Местонахождение святого отца остается неизвестным, пока Чайлдс не залезает в синюю папку смертей без свидетелей. И пожалуйста, брак семидесятидевятилетнего Гиллиарда с мисс Джеральдин продлился не больше месяца; медэксперт объяснил его скоропостижную кончину естественными причинами, хотя вскрытие не проводилось.
Еще есть фотоальбомы, где мисс Джеральдин сохранила свидетельство о смерти не только преподобного Гиллиарда, но и тринадцатилетней племянницы Кэннон – согласно приложенной вырезке из газеты, она находилась под опекой тети, когда в 1975 году скончалась из-за передозировки фреоном, признанной случайной, хотя патологоанатомы и упоминали возможную инъекцию дезодоранта «Бэн». На следующей странице альбома детективы находят страховой полис на 2 тысячи долларов, выписанный на имя ребенка.
В том же альбоме детективы находят более свежие снимки Джеральдин с девочкой-младенцем и вскоре узнают, что та купила ее у племянницы. На той же неделе малышку найдут в доме родственника и передадут департаменту социальной службы после того, как обнаружат по меньшей мере три оформленных на ребенка полиса общей суммой в 60 тысяч долларов в двойных выплатах.
Списку потенциальных жертв нет конца. Обнаружен страховой полис на мужчину, избитого и брошенного умирать в лесистой местности Северо-Восточного Балтимора; он выжил и позже нашелся в больнице на реабилитации. Еще один полис – на младшую сестру Джеральдин, погибшую по неизвестным причинам несколько лет назад. А из другого альбома Чайлдс достает свидетельство о смерти, датированное октябрем 1986 года, на мужчину по имени Альберт Робинсон. Указанная причина смерти – убийство.
Чайлдс берет бумажку и идет к другой синей папке, где находится список всех балтиморских убийств в хронологическом порядке. Открывает папку на восемьдесят шестом году и просматривает столбец с жертвами:
Робинсон, Альберт, Ч/М/48
10/6/86, застрелен, С.-В., 4J-16884
Сейчас, почти два года спустя, дело все еще открыто, старшим следователем значится Рик Джеймс. Чайлдс несет свидетельство о смерти в главный офис, где Джеймс за столом рассеянно ковыряет шеф-салат.
– Это тебе о чем-нибудь говорит? – спрашивает Чайлдс. Джеймс просматривает свидетельство.
– Ты где это взял?
– В фотоальбоме Черной Вдовы.
– Ты прикалываешься?
– Не-а.
– Твою налево, – Джеймс вскакивает и горячо пожимает руку сержанта. – Гэри Чайлдс раскрыл мое убийство.
– Ну, кому-то же тут надо работать.
Альберт Робинсон, алкоголик из Плейнфилда, штат Нью-Джерси, был найден мертвым у насыпи железной дороги «Балтимор и Огайо», у подножия Клифтон-парка, с пулей в голове. Уровень алкоголя в крови на время смерти – 4.0, в четыре раза выше уровня, разрешенного для вождения. При расследовании Джеймс так и не понял, как пьяница с севера Джерси оказался мертвым в Восточном Балтиморе. Возможно, рассуждал он, бродяга залез в поезд, следующий на юг, и по неизвестным причинам схлопотал пулю, пока поезд шел через Балтимор.
– А как именно она связана с Альбертом? – с нахлынувшим интересом спрашивает Джеймс.
– Не знаю, – говорит Чайлдс, – но нам известно, что она проживала в Плейнфилде…
– Да ладно.
– …и у меня такое ощущение, что где-то в этой горе бумажек мы найдем страховку и на твоего покойника.
– О-о-о-о, у меня прям все внутри потеплело, – смеется Джеймс. – Говори, не останавливайся.
Джеральдин Пэрриш в большой допросной поправляет парик и наносит очередной слой макияжа, смотрясь в карманное зеркальце. При всем происходящем она не забывает прихорашиваться, если это можно так назвать. И аппетит не потеряла: когда детективы приносят сэндвич с тунцом из «Крейзи Джона», она съедает его целиком, пережевывая медленно, оттопырив мизинцы.
Через двадцать минут Джеральдин требует, чтобы ее отвели в дамскую комнату, и Эдди Браун доводит ее до дверей, покачав головой с улыбкой, когда подозреваемая спрашивает, зайдет ли он с ней.
– Давайте уже, идите, – отвечает он.
Она проводит там добрых пять минут и в коридор возвращается уже с новым слоем помады.
– Мне нужны лекарства, – говорит она.
– Какие? – спрашивает Браун – У вас в сумочке было два десятка самых разных.
– Все.
В мыслях Эдди Брауна появляются картины передозировки в допросной.
– Ну, все вы не получите, – говорит он, сопровождая ее обратно. – Разрешаю выбрать три таблетки.
– У меня есть права, – надувается она. – Конституционные права на мои лекарства.
Браун улыбается и качает головой.
– Над кем вы смеетесь? Вам бы обратиться к религии… а то смеетесь над людьми.
– Это вы меня будете учить религии, что ли?
Джеральдин неспешно вплывает обратно в допросную, за ней – Чайлдс и Уолтемейер. В конце концов потолковать с ней попробуют целых четыре детектива, раскладывая на длинном столе страховые полисы и объясняя снова и снова, что совершенно неважно, она спустила курок или не она.
– Если из-за вас кого-то застрелили, вы тоже виновны в убийстве, Джеральдин, – говорит Уолтемейер.
– Можно мне лекарства?
– Джеральдин, послушайте. Вас и так обвиняют в трех убийствах, а скоро, возможно, найдутся и новые. Сейчас самое время рассказать, что произошло…
Джеральдин Пэрриш закатывает глаза к потолку и начинает бессвязно лепетать.
– Джеральдин…
– Не понимаю, о чем вы, мистер полицейский, – произносит она вдруг. – Я ни в кого не стреляла.
Позже, когда детективы уже оставили надежды на внятное заявление, Джеральдин остается в допросной одна, ждет, пока оформят все документы, прежде чем ее переведут в Городскую тюрьму. Она наклонилась вперед, положив голову на стол, когда мимо проходит Джей Лэндсман, только что заступивший на смену с четырех до двенадцати, и заглядывает в одностороннее окошко.
– Это она? – спрашивает он.
– Ага, – говорит Эдди Браун. – Та самая.
На лице Лэндсмана расползается злорадная ухмылка, и он грохает ладонью по металлической двери. Джеральдин так и подскакивает.
– У-у-у-у-у-у, – завывает он, изображая привидение, как умеет. – У-у-у-у-у, у-у-у-убийство… У-У-УБИ-И-ИЙСТВО-О-О…
– О господи, Джей. Ну поздравляю.
И в самом деле, Джеральдин Пэрриш залезает под стол на четвереньках и блеет там, как охреневшая коза. Довольный собой, Лэндсман не унимается, пока та уже не лежит на полу ничком между металлических ножек и не орет благим матом.
– У-у-у-у-у-у, – стонет Лэндсман.
– А-а-а-а-а-а-а, – кричит Джеральдин.
– У-у-у-у-у-у…
Она продолжает хныкать на полу, а Лэндсман вразвалку заходит в главный офис с видом героя-завоевателя.
– Итак, – говорит он с озорной улыбкой, – видимо, перед нами защита по невменяемости.
Скорее всего. Хотя все, насмотревшись на представление Джеральдин Пэрриш, абсолютно убедились в ее здравомыслии. Эта чушь с корчами на полу – просчитанная и наивная версия настоящего умопомрачения, крайне постыдное выступление, особенно когда все остальное в ней указывает на тип характера, который ищет рычаги давления, на манипуляторшу, заходящую со всех углов. Родственники уже рассказали детективам, как она хвастается своей неприкасаемостью, способностью убивать безнаказанно, потому что, если потребуется, четыре врача заявят о ее невменяемости. Речи социопатки? Возможно. Детское мышление? Вполне вероятно. Но настоящее ли сумасшествие?