– У меня даже нет претензий к Гарри, – говорит Кинкейд остальным детективам. – А вот к Роджеру у меня вагон и маленькая тележка претензий за то, что не стукнул кулаком по столу.
Но в следующие дни гнев Кинкейда раскаляется добела, и остальным – Макаллистеру, Гарви, даже Боумену, часто встававшему по этому вопросу на его сторону, – хватает соображения не сыпать соль на рану. В конце концов неизбежный взрыв происходит на смене с четырех до двенадцати – в следующий выходной Эджертона. Эта смена целиком состоит из воплей и мата, обвинений и контробвинений, а заканчивается тем, что Нолан и Кинкейд орут друг на друга в главном офисе, разряжая все стволы в такой перестрелке, что после нее собирать уже нечего. Нолан четко дает понять, что считает проблемой самого Кинкейда, советует не лезть не в свои дела и вдобавок обвиняет в том, что он сам плохо и мало работает по собственным убийствам. Да, действительно, у Кинкейда за последние два года накопилось немало незакрытых расследований, но, справедливости ради, сам Нолан озвучивает критику, которую не хочет слышать ни один детектив-ветеран. Дональд Кинкейд решился: стоит открыться вакансии в любой смене – ноги его здесь не будет.
Группа Роджера Нолана, в которой уже больше года видны линии разлома, теперь окончательно распадается на части.
8
Виды, звуки, запахи – подвал на Пенн-стрит не может сравниться ни с чем другим в представлении детектива. Даже места преступлений, самые дикие и жестокие, бледнеют по сравнению с процессом вскрытия и осмотра убитых: это поистине странное зрелище.
У этой резни есть цель, в кровавом препарировании человека есть ценность для следствия. Отстраненный и рациональный разум понимает юридическую необходимость патологоанатомического исследования, но реальность процесса все равно поражает. Для той части детектива, которая зовет себя профессиональной, кабинет судмедэксперта – это лаборатория. Но для другой части, существующей в суровых, но все же человеческих категориях, это натуральная бойня.
Аутопсия ставит в происшествии абсолютную точку. На месте преступления жертвы, безусловно, мертвы, но в момент аутопсии они становятся для детектива чем-то большим – или меньшим. В конце концов, одно дело, когда следователь эмоционально отстраняется от трупа в центре загадки. Но совсем другое – видеть, как этот же труп потрошат, как эта бренная оболочка превращается в набор костей, сухожилий и жидкостей, словно автомобиль, с которого снимают хром и боковые панели перед отправкой в утилизатор. Даже детективу убойного – человеку закаленному – приходится перенести немало вскрытий, прежде чем смерть действительно становится чем-то привычным и знакомым.
Для детектива убойного бюро судмедэкспертизы – это и юридическая формальность, и источник вещдоков. Отчеты о вскрытии лежат в основе следствия просто потому, что в любом убийстве сначала необходимо доказать, что жертва умерла из-за человеческого вмешательства, а не по каким-то другим причинам. Но помимо этого базового требования, часто от навыков умелого патологоанатома зависит разница, примут ли несчастный случай за убийство или – что не менее опасно – объяснят убийство случайными или естественными причинами.
Патологанатому каждое тело рассказывает историю.
Дайте медэксперту огнестрельное ранение – и он сможет определить по количеству и расположению копоти, пороховых зерен и другим следам, была ли выпущена пуля в упор, с близкого расстояния или с расстояния больше 60–75 сантиметров. Более того, хороший хирург посмотрит на рваные края входного отверстия и определит приблизительную траекторию пули. С ранением из дробовика тот же патологоанатом может считать характер дроби и оценить приблизительное расстояние между стволом оружия и целью. По выходному отверстию медэксперт скажет, лежала ли жертва на полу, сидела ли в кресле, стояла или – если у пояска раны есть осаднение – прижималась к стене. А в случае нескольких ранений хороший патологоанатом скажет не только, какое из них стало смертельным, но и, во многих случаях, их последовательность, а также какие раны получены еще при жизни, а какие – посмертно.
Дайте тому же врачу ножевое ранение – и узнаете, на одной стороне лезвие у ножа или на двух, с серрейтором он или без. И если удар глубокий, медэксперт посмотрит на следы от рукоятки и назовет длину и ширину орудия убийства. Затем ранения тупыми предметами: вашу жертву сбила с ног машина или свинцовая труба? Этот младенец упал в ванную – или его забила нянька? Так или иначе, у помощника медэксперта найдется ключ ко всем тайнам тела.
Но хоть патологоанатом может определить, совершено ли в этом случае убийство, и может предоставить основные сведения о том, как было совершено преступление, он редко, если вообще когда-либо, способен провести детектива от того, как это произошло, к тому, кто это сделал. Слишком уж часто мертвец предстает перед детективом не более чем сосудом, лишенным жизни неизвестной стороной в присутствии неизвестных свидетелей. Дальше патологоанатом может перечислить всевозможные факты: траектории пуль, последовательность нанесения ран, расстояние между стрелком и жертвой – но это не будет значить ровным счетом ничего. Без свидетелей результаты вскрытия – просто вода для внутренних отчетов. Без подозреваемого медицинскими фактами не опровергнешь и не подтвердишь сведения, полученные в допросной. И пусть врач абсолютный профи в ранениях, пусть извлечет из тела все осколки свинцовой или медной оболочки, – все это не имеет смысла, если отсутствует пистолет для баллистической экспертизы.
В лучшем случае вскрытие предоставляет информацию, благодаря коротой следователь может оценить правдивость показаний свидетелей и подозреваемых. Вскрытие показывает, что точно произошло в последние мгновения жизни жертвы. А еще показывает, что произойти никак не могло. В редких счастливых случаях в карьере детектива эти мелочи на что-то да влияют.
Следовательно, исследование патологоанатома – несамостоятельный процесс, существующий в сочетании со всем, что детектив и так узнал на месте преступления и в ходе допросов. Помощника медэксперта, уверенного, что причину и род смерти во всех случаях можно определить благодаря одному только осмотру тела, ждет большое разочарование. Лучшие патологоанатомы начинают с чтения полицейских рапортов и просмотра фотографий, снятых на «инстаматик» сотрудниками непосредственно на месте преступления. Без этого контекста посмертное вскрытие – бесполезное занятие.
Из-за того же контекста в прозекторской обычно требуется присутствие детектива. В идеале врач и коп делятся сведениями и оба выходят, пополнив свои копилки знаний. Однако в их отношениях часто возникают трения: врачи говорят на языке науки, а детективы – на языке улицы. Пример: патологоанатом не находит следов спермы или разрыва влагалища и заключает, что жертва, обнаруженная голой в Друид-Хилл-парке, не изнасилована. Зато детектив знает, что многие насильники не могут эякулировать. Более того, жертва подрабатывала проституцией и была матерью трех детей. Ну и что, что нет разрыва? И наоборот, детектив смотрит на тело с ранением грудной клетки в упор, вторым ранением головы в упор и множественными синяками на туловище и решает, что имеет дело с убийством. Но два ранения еще не противоречат самоубийству. Патологоанатомы регистрировали случаи, когда человек, желающий наложить на себя руки, несколько раз стрелял себе в грудь или голову без результата – может, отдергивал в последнюю секунду руку, может, первые ранения оказывались несмертельными. Аналогично с синяками на груди – они могут казаться делом рук нападавшего, но появиться из-за усилий родственников, которые, услышав выстрелы, ворвались в комнату и приступили к закрытому массажу сердца. Нет предсмертной записки? А правда в том, что в 50 или даже 75 процентах случаев самоубийство не сопровождается никакой запиской.
Отношения детектива и медэксперта неизбежно являются симбиотическими, но периодические трения между дисциплинами порождают свои стереотипы. Детективы искренне верят, что каждый патологоанатом выходит из медвуза с книжным мышлением, имеющим лишь случайное сходство с тем, что творится в реальном мире. Получается, врача-новичка сначала надо еще «разносить», как новую кобуру. Точно так же патологоанатомы считают подавляющее большинство детективов убойного без пяти минут патрульными – безграмотными и далекими от науки. Чем меньше у детектива опыта, тем легче принять его за профана в искусстве расследования смерти.
Пару лет назад Дональд Уорден и Рич Гарви присутствовали в прозекторской по поводу убийства из дробовика как раз в тот момент, когда Джон Шмялек, старший медэксперт Мэриленда, вышел на дневной обход с группой ординаторов. Шмялек совсем недавно попал в Балтимор через Детройт и Альбукерке, и потому, скорее всего, считал Уордена не более сведущим в науке, чем любого другого следователя из полиции.
– Детектив, – спросил он Уордена перед своей группой, – вы можете сказать, это входные отверстия или выходные?
Уорден посмотрел на грудь мертвеца. Обычное правило огнестрела – «маленькое входное – большое выходное», но с 12-м калибром и входные могут быть устрашающего вида. При выстреле с близкого расстояния сложно сказать наверняка.
– Входные.
– Это, – обернулся Шмялек к ординаторам с наглядным доказательством несовершенной натуры детектива, – выходные отверстия.
Гарви наблюдал, как медленно закипает Здоровяк. В конце концов, это дело Шмялека – отличать входные от выходных, а дело Уордена – найти, кто их, собственно, проделал. При этой разнице в точках зрения чтобы детектив и патологоанатом сработались, часто требуется несколько месяцев и с десяток трупов. Например, после той первой встречи прошло много времени, прежде чем Уорден признал, что Шмялек – хороший врач и следователь. И врач столько же осознавал, что перед ним не просто бедный белый оболтус из Хэмпдена.
Поскольку в любом деле, где есть подозрение на убийство, обязательно заключение медэксперта, посещение прозекторской давно и прочно вошло в ежедневный маршрут балтиморского детектива. В любое утро на Пенн-стрит можно встретить сотрудника полиции штата, который занимается утопленником из Западного Мэриленда, или детектива из округа Принс-Джордж с делом о наркотиках в вашингтонском пригороде. Но балтиморские копы из-за высокого уровня городского насилия превратились в настоящих завсегдатаев бюро, и в результате отношения ветеранов п