– Нет, – продолжал он. – Отказывая себе в чем-либо, человек потакает себе, идя на поводу у самолюбия или даже самовлюбленности. Я не советую заниматься подобными глупостями. Поэтому и позволяю тебе спрашивать, что ты пожелаешь. Если бы я потребовал от тебя прекратить задавать вопросы, ты мог бы поранить свою волю, пытаясь выполнить мое требование. Самоограничение – самый худший и самый злостный вид индульгирования. Поступая подобным образом, мы заставляем себя верить, что совершаем нечто значительное, чуть ли не подвиг, а в действительности только еще больше углубляемся в самолюбование, давая пищу самолюбию и чувству собственной важности. Отказаться от чего-то или заставить себя перестать что-то делать – это еще не проявление воли. Если ты, например, заставишь себя перестать задавать вопросы, это действие не будет иметь с волей ничего общего. Воля – это энергия, сила, самостоятельно действующая единица. Она требует должного управления и настройки, на что требуется время. Мне это известно, поэтому в отношении тебя я спокоен. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я был не менее импульсивен, чем ты. Но это прошло. Воле нет дела до наших слабостей, она работает, несмотря ни на что. Твоя, например, уже начинает приоткрывать просвет.
– О каком просвете ты говоришь?
– У нас есть просвет, как родничок на голове младенца. Только родничок со временем закрывается, а этот просвет – наоборот, по мере того, как у человека развивается воля, становится все больше.
– Где он находится?
– Там, откуда исходят светящиеся волокна, – сказал он, показывая на мою брюшную полость.
– Для чего он?
– Через это отверстие, подобно стреле, выстреливается воля.
– Воля материальна?
– Нет. Я просто сказал так, чтобы тебе было понятнее. То, что маг называет волей, есть сила внутри нас самих. Это не мысль, не предмет, не желание. Прекратить задавать вопросы не значит использовать волю, потому что для этого нужно думать и хотеть. Воля – это то, что заставляет тебя побеждать, когда твой рассудок говорит тебе, что ты повержен. Воля – это то, что делает тебя неуязвимым. Воля – это то, что позволяет магу пройти сквозь стену, преодолеть огромное расстояние, попасть на Луну, если он того пожелает.
Больше я ни о чем не хотел спрашивать. Я устал и вдобавок нервничал, потому что боялся, что дон Хуан попросит меня уехать.
– Пойдем на холмы, – сказал он неожиданно и поднялся.
По пути он снова начал говорить о воле, посмеиваясь над тем, что я не мог записывать на ходу.
Он описал волю как силу, которая была истинным звеном между миром и людьми. К определению мира дон Хуан подошел очень тщательно, сказав, что мир – это то, что мы воспринимаем, независимо от избранного нами способа восприятия.
Дон Хуан считал, что «восприятию мира» способствует процесс «схватывания», то есть глубокого осознания того, что перед нами предстало и было воспринято. Такое «комплексное» восприятие осуществляется органами чувств и волей.
Я спросил его, не является ли воля тем, что иногда называют «шестое чувство». Он ответил, что она, скорее, является связью между нами и воспринимаемым миром.
Я предложил остановиться, чтобы все это записать. Но он засмеялся и продолжал идти.
В тот вечер он так и не отправил меня в Лос-Анджелес. А на следующее утро, за завтраком, сам продолжил разговор о воле.
– То, что среди людей принято называть волей, – не более чем упорство и твердость характера, – сказал он. – То, что маг называет волей, – есть сила, которая исходит изнутри него и привязывается к внешнему миру. Она выходит через живот, прямо отсюда, где находятся светящиеся волокна.
Он потер свой пупок, указывая место.
– Я говорю, что она выходит отсюда, потому что так это чувствуешь.
– Почему ты называешь это волей?
– Я вообще это никак не называю. Но мой бенефактор назвал это волей, и все люди знания называют это так.
– Вчера ты сказал, что мир можно воспринимать как чувствами, так и волей. Что это значит?
– Обычный человек «схватывает» то, что есть в мире, с помощью рук, глаз или ушей. Маг может «схватить» также и с помощью воли. Я не могу описать тебе, как это делается, но ты и сам, к примеру, не можешь описать мне, как ты слышишь. Так случилось, что я тоже могу слышать, поэтому мы можем говорить о том, что мы слышим, но не о том, как мы слышим. Маг использует свою волю для того, чтобы ощущать мир. Но это ощущение не похоже на слуховое восприятие. Когда мы смотрим на мир или когда мы прислушиваемся к нему, у нас создается ощущение, что он вне нас и что он реален. Ощущая мир нашей волей, мы узнаем, что он не настолько «вне нас» и не так «реален», как мы думаем.
– Воля – это то же самое, что и видение?
– Нет. Воля – это сила, энергия. Видение – это не сила, а способ проникновения в суть вещей. Маг может иметь очень сильную волю, но он все же может не видеть, что означает, что только человек знания ощущает мир своими чувствами, своей волей и своим видением.
Я сказал ему, что нахожусь в еще большем замешательстве, чем при разговоре о том, как использовать свою волю, чтобы забыть стража. Это заявление и мое недоумение, казалось, развеселили его.
– Я предупреждал, что слова только запутывают, – сказал он и засмеялся. – Теперь ты знаешь, что ждешь свою волю. Но ты все еще не знаешь ни что это такое, ни как это может с тобой произойти. Поэтому тщательно следи за всем, что делаешь. В ежедневных мелочах, которыми ты занимаешься, кроется то, что поможет тебе развить волю.
Дон Хуан отсутствовал все утро. Вернулся он после полудня с охапкой сухих растений. Кивком он попросил меня помочь, и несколько часов мы молча разбирали то, что он принес. Закончив, мы присели отдохнуть, и дон Хуан благосклонно улыбнулся.
Я очень серьезно заявил, что внимательно перечитал свои позавчерашние и вчерашние заметки, но так и не понял, что значит «быть воином» и в чем суть понятия воли.
– Воля – не понятие, – сказал дон Хуан.
Это были первые его слова, обращенные ко мне в тот день.
Он довольно долго молчал, а потом продолжил:
– Мы с тобой очень разные. Наши характеры не похожи. Ты по природе в большей степени склонен к насилию, чем я. В твоем возрасте я не был агрессивен, более того – я был робок. Ты же – наоборот, и в этом похож на моего бенефактора. Он бы идеально подошел тебе в качестве учителя. Это был великий маг, но он не видел. Ни так, как я, ни так, как Хенаро. Я ориентируюсь в мире и живу, опираясь на видение. Мой бенефактор должен был жить как воин. Видящий не должен жить как воин или как кто-то еще, ему это ни к чему. Он видит, и, следовательно, все в мире предстает ему в обличье своей истинной сущности, должным образом направляя его жизнь. Но, учитывая твой характер, я должен сказать тебе, что, возможно, ты так никогда и не научишься видеть. В этом случае тебе придется всю жизнь быть воином.
Мой бенефактор говорил: встав на путь знания, человек постепенно осознает, что обычная жизнь для него навсегда осталась позади, что знание – страшная вещь и средства обычного мира уже не могут его защитить. Поэтому, чтобы уцелеть, нужно жить по-новому. И первое, что необходимо сделать на этом пути, – захотеть стать воином. Важное решение и важный шаг. Путь знания не оставляет выбора – идти по нему может только воин.
К тому моменту, когда человек осознает устрашающую природу знания, он осознает и то, что смерть на этом пути – верный попутчик, незаменимый партнер, который всегда рядом. Смерть является главным фактором, превращающим знание в энергию, в реальную силу. Прикосновением смерти завершается все, и все, чего она коснулась, становится силой.
На каждом повороте этого пути человек сталкивается с угрозой полного уничтожения и поэтому неизбежно начинает осознавать свою смерть. Без осознания смерти он остается только обычным человеком, совершающим заученные действия. Он не будет обладать мощью и способностью к концентрации, чтобы отведенное ему на этой земле время превратить в магическую силу.
Поэтому, чтобы стать воином, человек прежде всего должен полностью осознать свою собственную смерть. Но простое беспокойство в связи с возможностью умереть ничего не дает, лишь заставляет замкнуться на себе. Поэтому необходима отрешенность. Тогда идея неизбежности смерти не превращается в манию, а становится безличной.
Дон Хуан замолчал и посмотрел на меня, словно ждал каких-то слов.
– Ты все понял? – спросил он.
Я понял, что он сказал. Но представить себе, каким образом достигается отрешенность, не мог. Я сказал, что, судя по всему, уже добрался до той точки пути, в которой знание проявляет свою устрашающую природу. С уверенностью могу утверждать, что больше не нахожу поддержки в обычной жизни, что хочу стать воином, вернее, не хочу, а остро в этом нуждаюсь.
– Тогда тебе нужно отречься, – сказал он.
– Отречься от чего?
– Отречься от всего.
– Но это невозможно. Я не намерен становиться отшельником.
– Я не об этом. Стать отшельником – значит потакать себе, своей слабости. Отшельник не отрекается, он насильно загоняет себя в пустыню, принуждая к затворничеству, или бежит от женщины, трудностей, полагая, что это спасет его от разрушительного действия сил жизни и судьбы. Но это – самообман. Только мысль о смерти может дать человеку отрешенность, достаточную для того, чтобы принуждать себя к чему бы то ни было, равно как и для того, чтобы ни от чего не отказываться. Но это не страстная жажда, а молчаливая страсть, которую воин испытывает к жизни и ко всему, что в ней есть. Он знает, что смерть следует за ним по пятам и не даст ни за что зацепиться, поэтому он пробует все, ни к чему не привязываясь.