– Несколько? – Брехт сделал самую задумчивую физиономию, на которую был способен.
– Человек пять могут собраться. Дураков много.
– И что делать? – ну, давай парень.
– Мне ещё двоих помощников надо, а лучше пятерых. Будем двумя тройками ходить, – скрестил руки на груди Юра. Прямо Наполеон перед Бородино. Ай, молодца.
– Хорошо. Выбери себе помощников. А голыми руками справитесь? – давай, додумайся до черенков лопат.
– Оружие что ли с собой брать? – глаза на лоб.
– Нет, оружия я вам не дам, – Брехт даже руками замахал.
– А если мы себе дубинки выстругаем, – вуаля.
– Дубинки. Это ведь изготовление оружия. Мало ли. Нет. А вот черенки от лопат возьмите. Только не переусердствуйте и сначала пооскорбляйте тех, кто покусится на наши Фордзонды. Пусть драку они начинают, а вы защищаться будете. Ну, ты парень умный. И ребятам объясни, а если справитесь, то я тебе рекомендацию дам на краткосрочные офицерские курсы. А пока присвою звания заместителя командира взвода. Договорились. Иди, выбери ребят, и подходите через полчаса, проинструктирую вас.
Пришли. Плохо. Плохо, что пятерых человек придётся от охоты оторвать. Мяса им в Спасске в 21 дивизии не дали. Нет. Мало ли, что положено. Вот, возьми деньгами, и покупай сам. Правда, дали. Только на те деньги интендант 3-го ранга Пётр Афанасьевич Камышов купил мяса чуть. Цены поднимались на глазах. Здесь в Приморье голода 1932 – 33 года не будет. Но покупателей стало больше, ехали с Омска и Новосибирска за продуктами на восток, и смекнувшие свою выгоду крестьяне цены задрали.
– Ребята, нужно просто ходить по заводу и смотреть, чтобы не обижали заключённых, что теперь живут с нами. Вот, Юра вам всё объяснит, он будет старшим. Если их попытаются обидеть, нужно вступаться. Только не доводите до членовредительства. Милиция встанет за вас, но до определённой границы. Поучите, и хватит с них. Если рабочие будут пьяные, то свяжите и передайте управляющим на заводе.
Событие двадцать восьмое
– Как правильно писать, «анонимка» или «онанимка»?
– Данос.
Слова худого не скажет… сразу пишет анонимку.
Утром, отправив заключённых с охранниками ОГПУ, Брехт на третьей машине сам выехал на цементный завод с будущими снайперами. Иван Яковлевич по привычке представлял себе черенок от лопаты, как ровную, выточенную на токарном станке, белую палку и был прямо поражён какой-то кривоватой, местами неошкуренной … заготовкой. Да и ладно, встреча с головой или каким другим наростом на человеческом теле, что той, что другой палки эффект произведёт одинаковый. Сокрушительный.
Отвёз, зашёл с этими вышибалами в просторный кабинет и поставил Ивана Моисеевича Розенфельда – директора завода цементного перед фактом, что вот эти красноармейцы будут с этого дня гулять по территории завода и совать нос во все щели, а до кучи смотреть, чтобы не было эксцессов между заключёнными и идиотами.
– Так, если драка возникнет, это же милицию вызывать надо, – поскучнел, сначала просиявший от вида Брехта, директор.
– Нет. ОГПУ. Это на 58 статью потянет. Нападение на военнослужащего, а также попытка саботажа с целью завалить план. Голимое вредительство. Давайте, я вам зачитаю статью 58 часть 7: «Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершённый в контрреволюционных целях путём соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности …» там дальше не наш случай бывших собственников у завода нет.
– Какая же тут контрреволюция? – совсем взбледнул Розенфельд.
– Вот ОГПУ и найдёт какая.
Директор побежал давать «цеу» мастерам и начальник переделов, а Брехт решил возвращаться. И передумал. Появился план, как ещё немного дисциплину наладить.
– Поехали в город, в ОГПУ зайдём, – сообщил он Ваське, садясь в машину.
Приехали и застали стоящего перед управлением на улице Николая Николаевича Шмидта.
– Вот как, сам приехал сдаваться, а то я к тебе собирался, стою, машину жду, – похлопал заместитель начальника городского отдела ОГПУ Брехта по плечу и, приобняв, увёл в здание.
– Это арест? – поинтересовался Иван Яковлевич, когда они зашли в кабинет Шмидта и хозяин прикрыл дверь.
– Задержание до выяснения, – Шмидт заливисто рассмеялся, потом сорвался на кашель, – Простыл, в такую жару, пришёл вчера домой и прямо холодной воды из колодца, мучаюсь теперь. В общем, так, комбат, тут на тебя донос поступил. Что привёз ты на важный государственный завод врагов народа целую толпу, для того, чтобы они совершили диверсию на заводе и лишили Приморье такого нужного здесь, да и всей стране цемента. А ещё ты используешь государственный транспорт, чтобы кататься по окрестностям и возить на завод этих врагов народа, – ОГПУшник ткнул пальцем в листок на столе. Он был свёрнут в четвертинку, и ничего не было видно.
– Не в бровь, а в глаз. Всё, до последнего слова, правда. И даже про машины. Можно, Николай Николаевич, я посмотрю на писульку?
– Зачем? – опять закашлялся.
– После допроса ко мне поедем, там у меня целый профессор медицинский есть, ладно, почти профессор. А посмотреть я хочу, чтобы по почерку и грамотности определить, кто писал – безграмотный рабочий или ИТР.
– Что такое ИТР? – Шмидт налил себе воды из графина и выпил залпом, Брехт только сейчас заметил, что лицо у (Блин, как эти три кубаря на звания переводятся? Старшего оперуполномоченного, что ли?), было красным. Точно какая-нибудь ангина, и она заразна, а здесь и аспирина ещё нет. Или нет, аспирин всё же должен уже быть.
– Инженерно-технические работники. ИТР.
– Резонно. Глянь, я сразу обратил внимание, что почерк хороший.
Иван Яковлевич развернул листок, понюхал, как в фильмах принято, вдруг женскими духами пахнет. Бляха муха, а листок совсем слабо и точно пах. Нет не Шанель № 5, одеколон. То есть, мужчина побрился и, сбрызнув щёчки (Какие тут есть одеколоны?), «Тройным», сел писать донос. Почерк был ровный, и человек был грамотный. Ошибок не было. Подписи, естественно, тоже.
– Легко будет найти клеветника. Он пользуется после бритья одеколоном и если утром проверить всех ИТР завода, просто понюхав, то число подозреваемых резко сократится, а потом у оставшихся изъять пару написанных им документов рабочих и сравнить почерк, смотри, как тут интересно буква «о» написана, без отрыва. Из бывших товарищ. Учился чистописанию.
– Ну, ни хрена себе, Иван Яковлевич, пойдёшь к ним работать? – Шмидт тоже понюхал анонимку, – есть слабый запах. Противный такой.
– Нет, своих проблем хватает. Я что приехал-то, Николай Николаевич. Хочу попросить тебя лекцию прочитать перед рабочими цементного завода.
– Лекцию? Что я профессор что ли? Я неумею. А про что лекцию? Сам чего не хочешь прочесть? – Шмидт открыл лежащую на столе папочку и положил туда листок.
Твою ж налево! На обложке было написано жирно: Брехт Йоган Яковлевич – комбат отдельного разведывательного батальона.
– Дело?
– Есть сигнал, обязаны завести. Да, не тушуйся, сам ведь тебя во Владик посылал за спецами. Найдём анонимщика и спросим с пролетарской простотой, а зачем ты собака, органы в заблуждение вводишь, зачем на нашу Красную армию клевещешь, может, это ты враг народа, и не хочешь подлец, чтобы завод, наконец, начал план давать по выпуску такого необходимого нашей стране цемента.
– Так и надо сделать? Не нравится мне, как этим заводом руководят. Дисциплины там нет. Вот про неё и хочу тебя попросить лекцию прочитать.
– Ну, ладно. Согласен, что лучше мне эту речь сказать. Рассказывай.
Событие двадцать девятое
– Дорогой, пошли в ЗАГС?
– Тебе надо, ты и иди…
Когда какая-то баба спросила, согласен ли я взять в жены какую-то Зинаиду, я начал мгновенно трезветь.
– «Нужно бить врага его же оружием» – Генрик Ибсен сказал. Я вот что придумал… Хотя нет, по-другому нужно начать. Гулял я по заводу, а там люди пьют в рабочее время и некоторые, может, и сразу пьяные приходят, а какие из пьяных работники, тем более что это очень опасное производство. Там температуры до полутора тысяч градусов, заснёт такой пьяница или не тот рычаг повернёт и спалит завод к чёртовой матери. Кто потом за это отвечать будет?! С тебя не спросят? Почему не разглядел поджигателя?! Почему мер не принял?! А он, гад, сгорит сам вместе с заводом, и даже спросить не с кого будет.
– Ты брось, Иван Яковлевич, кликушествовать! Ты дело предлагай, – снова закашлялся Шмидт.
– Нужно отучить этих алкашей пить на рабочем месте и пьяными на работу приходить.
– Как? Дело говори. – Расстегнул воротник. Блин-блинский температура у человека. Нужно везти в часть.
– Выступишь у них перед коллективом и скажешь, что поступило к тебе анонимное донесение, что враги народа спаивают работников завода, чтобы устроить диверсию. Не успокоились силы контрреволюции и жаждут реванша. А потому с этого дня на заводе до поимки контрреволюционеров вводится режим «Чрезвычайного Положения». Всех входящих через проходную будут обнюхивать и пьяных забирать в ОГПУ для допросов. Кто спаивал? С кем пил, вражина? А также сотрудник ОГПУ будет ходить по заводу днём и если кого обнаружит с запахом, то тоже арестует и увезёт на допрос. Товарищи, враг пытается вставить нам палки в колёса на пути к коммунизму. Долг каждого работника завода сообщить, если кто на работу приходит пьяным. Эти люди будут осуждены наши народным судом и расстреляны, если они это делают для того, чтобы навредить Советской власти.
– Мать твою, да тебе, товарищ Брехт, не к нам нужно идти работать, а ЦК партии, – помотал головой Николай Николаевич.
– Партия и лично товарищ командарм Блюхер Василий Константинович доверили мне создать первый в стране разведывательный батальон, значит, я на своём месте, и я с этой задачей с твоей помощью, товарищ Шмидт, справлюсь.