Она сделала большой глоток травяного чая, который заварила для себя.
– Я не знаю, с чего начать, – произнесла она.
Куп взял кекс с тарелки:
– Тогда почему бы тебе не начать с того, чтобы объяснить мне, почему ты сбежала тогда от меня?
– Я не сбегала, – нахмурилась Элла. – Я проснулась, а тебя нет, и я подумала, что ты смылся от меня.
– Черт, серьезно? – Он выглядел искренне ошеломленным, что невероятно польстило ее самолюбию.
– Ну, да. И я чувствовала там себя неловко с твоей подружкой Джози. – Элла вспомнила свое смятение и спросила: – Кто она, кстати? По всей видимости, вы с ней очень близко знакомы.
Его брови поднялись, а губы скривились в насмешливой улыбке.
– Ты ревнуешь?
На ее щеках вспыхнул румянец.
Куп усмехнулся:
– Джози мне как младшая сестра. Надоедливая младшая сестра. Поверь мне, тебе незачем ревновать.
– Я не говорила, что ревную.
– Угу. – Он вызывающе ей улыбнулся. И Элла рассмеялась – напряжение в ее груди постепенно уходило.
Куп откусил почти полкекса:
– Черт, очень вкусно. – Покончив с кексом в два приема, он положил бумажную обертку на тарелку. – Быстро выкладывай то, о чем ты хотела поговорить. А потом вернемся в душ.
Элла снова покраснела под его пристальным взглядом.
– Хорошо, но это не так просто сказать. – Она сглотнула новый комок в горле.
– Да? Звучит не очень хорошо. – Он криво улыбнулся ей. – Я надеюсь, ты не собираешься сказать мне, что замужем.
Она засмеялась:
– Боже, нет, ничего такого. Дело в том… – Она рассматривала свои пальцы, неожиданно оробев. Как было бы замечательно, если бы он обрадовался этому ребенку так же, как она. – Собственно говоря, я беременна. Вот почему я, ну, прибавила в весе.
Кривая улыбка застыла на его губах, но любопытство в глазах сменилось удивлением, когда его взгляд упал ей на грудь, а затем на живот. Он выпрямился на диване, приоткрыл рот. Затем закрыл. Потом снова открыл.
– Ты… Ты ждешь ребенка? Ты не выглядишь беременной.
Она ожидала очевидного следующего вопроса, но он просто продолжал смотреть на ее живот.
– Ну, я только на двенадцатой неделе, так что еще не очень видно. – Она сложила руки на своем слегка округлившемся животике.
Куп поднял голову и посмотрел на нее. Элла ожидала, что он будет удивлен, даже шокирован, когда проведет параллель; она уже морально готовилась к его раздражению и гневу. Вот к чему она не была готова, так это к абсолютному ужасу, который сменил его непринужденную сексуальную улыбку.
– Скажи, что это не то, что я думаю?
Пульс болезненно забился на шее, и Элла сложила руки на животе – инстинктивное желание защитить своего ребенка. Она не могла говорить, поэтому лишь кивнула.
Куп вскочил с дивана, как марионетка, которую грубо вытащили на сцену. Грязное ругательство эхом отозвалось в крошечной комнате.
– Ты, наверное, шутишь? Он не может быть от меня – ты сказала, что принимаешь противозачаточное.
Элла ждала такого обвинения – она так часто проигрывала в голове различные варианты этого разговора. Но все осторожные объяснения, мотивированные аргументы, снимающие с нее ответственность, оправдания потерялись перед лицом его искреннего возмущения. И все, что она смогла пролепетать, было:
– Я знаю, я лишь потом поняла, что ты мог так подумать, но я…
– Ты солгала мне? – Он сделал шаг вперед, словно угрожая ей.
Элла почему-то была уверена, что он не причинит ей боль, – во всяком случае физическую, – но она снова испытывала чувство вины, от которого отчаянно пыталась избавиться с тех пор, как вернулась в Лондон.
– Почему, черт возьми, ты солгала? – Он схватился обеими руками за голову. – Если только… Черт… Ты хотела забеременеть? Все это подстроено? Ты думала, что я откуплюсь от тебя?
Это обвинение обрушилось на нее настолько неожиданно, что Элла растерялась:
– Что? Нет, я никогда… – Но ее возражения потонули в презрении, которое читалось в глазах Купа. – Ты ведь использовал презерватив, как я могла спланировать это?
– Да будет тебе. Ты получила то, что хотела. – Его суровый и обиженный взгляд скользнул по ее животу. – Мою булочку в своей печи.
– Нет, ты не понимаешь. Я это не планировала. Беременность… это случайность. Все получилось так быстро и… я не думала, что это так важно, принимаю я таблетки или нет.
– Ты не думала, что это важно? – Он сорвался на крик. – Ты что, спятила? Я же сказал тебе, что не хочу рисковать. Что из этого ты, черт возьми, не поняла?
– Нет, я не то имела в виду. Я не думала, что смогу… – Она запнулась, не в силах раскрыть правду о своей истории болезни, о результатах исследований, от которых сбежала на Бермуды. Элла просто не могла рассказать все это стоящему перед ней незнакомцу; это сделало бы ее слишком уязвимой, особенно сейчас, когда с трудом сдерживаемые слезы уже обжигали ей горло.
– Тебе не нужно в этом участвовать. – Она начала оправдываться. – Я решила оставить ребенка. Я хочу его. Очень. – Ее руки тряслись: дрожь поднялась вверх от пальцев ног к коленям и охватила все ее тело.
Не смей плакать.
Почему она сразу не объяснила это, прежде чем рассказывать ему о беременности? Наверное, он думал, что она охотилась за его деньгами. Если бы она смогла убедить его, что он не должен чувствовать ответственность за этого ребенка, то все было бы хорошо. Но даже когда она сказала себе это, часть ее умирала внутри от осознания того, что Купер Дилэйни ненавидит ее теперь.
– Я просто думала, что ты должен знать.
– Отлично, теперь я знаю, – прорычал он. – Спасибо. И что, черт возьми, мне сейчас делать с этой информацией? Ты объявляешь, что часть меня будет ходить по этой планете, а у меня и права голоса нет?
Она покачала головой – слезы уже высохли у нее внутри. Будь твердой. Будь сильной. Не поддавайся, только не в этот раз.
– Нет. – Она сжала губы, чтобы сдержать дрожь. – Я не буду делать аборт. И что бы ты ни сказал или ни сделал, я не пойду на это.
Куп вздрогнул:
– Кто говорит об аборте?
– Я не буду его делать. Я очень сильно хочу этого ребенка. Если ты против, ничего страшного. Тебе не нужно будет им заниматься.
– Да, конечно. – Прошагав мимо Эллы, он схватил свою сумку с пола. – Именно так. – Он перекинул кожаную лямку через плечо и открыл дверь. Дождь гневно хлестал по оконному стеклу в гостиной. Летняя гроза, которая казалась такой очищающей, такой идеальной, такой страстной всего пару часов назад, теперь превратилась в нечто серое, темное и гнетущее.
Куп бросил на Эллу последний уничтожающий взгляд через плечо – у него было такое чувство, что его предали, и это читалось в его глазах. А потом захлопнул за собой дверь.
Она опустилась на пол, медленно скользя спиной по стене, – дрожащие ноги не держали ее, – и уткнулась лбом в колени. Она слушала звук тяжелых шагов по лестнице, шагов мужчины, который уходил от нее навсегда.
Куп вылетел на улицу, его сердце так яростно билось в грудной клетке, что, казалось, могло проломить грудину. Дождь хлестал по лицу; Куп швырнул свою сумку на тротуар и в гневе ударил кулаком по кирпичной стене многоквартирного дома, где жила Элла.
Боль пронзила костяшки его пальцев, но немного притупила ужас, охвативший его после признания Эллы.
Тупица. О чем ты, черт возьми, только думал? Зачем притащился сюда? Зачем ей доверял?
Он облизал разбитые костяшки пальцев и взял сумку в другую руку.
Остановив такси, он прыгнул в машину и крикнул водителю:
– Отвезите меня в какой-нибудь отель.
– Как насчет «Ренессанса», сэр? Дорогой, но очень шикарный.
– Конечно, отлично, да куда угодно, – прохрипел он, начиная дрожать всем телом. Ему было плевать, куда ехать, – он просто хотел сбежать от воспоминаний о тех огромных глазах, в которых блестели невыплаканные слезы.
Но потом он увидел блестящий розовый логотип на окнах кондитерской Эллы, когда их такси промчалось мимо. И паника охватила его, на языке все еще ощущался вкус губ Эллы и воспоминание о всепоглощающей страсти, которая охватила их с первой минуты встречи, как насмешка.
Куп уронил голову на руки, ему хотелось завыть от боли и разочарования.
Да поможет ему Бог. Что бы он сейчас ни делал, сколько бы денег ни имел, как бы быстро ни исчез – он уже никогда не сможет быть как остров, сам по себе. И все это была его собственная проклятая вина.
Глава 8
Куп уставился на блестящую розовую надпись на двери кондитерской, а затем заглянул внутрь через стекло. Он заметил Эллу, стоящую за прилавком и беседующую с клиентом, положив руку на живот, – и сглотнул комок в горле.
Не теряй самообладание. Больше никаких истерик.
Он провел ночь в готическом великолепии пятизвездочного отеля с видом на вокзал Сент-Панкрас, не сомкнув глаз, вспоминая каждое слово, сказанное Эллой, и каждую фразу, произнесенную им. И Куп пришел к нескольким важным, пусть и сокрушительным выводам.
Он понятия не имел, что делать с последствиями бомбы, которую она только что взорвала в его приятной, легкой островной жизни. Поправочка: его бывшей приятной, легкой островной жизни. Он не планировал отцовства и ни черта не знал о нем.
И он ненавидел это свое беспомощное незнание, потому что оно слишком напоминало ему о детстве. Этот мертвый груз ответственности, постоянное давление, ощущение загнанности и ужасающее чувство незащищенности и неуверенности – настолько ли он силен и умен, достаточно ли он мужчина, чтобы сделать все правильно и угодить своей маме.
Он не хотел снова проходить через все это. И ненавидел то, что сейчас ему придется это делать.
Именно по этой причине он запаниковал вчера, когда Элла рассказала ему новость, – и ошеломил ее своей реакцией.
Потому что, как бы ему ни хотелось обвинить во всем одну Эллу, он понимал, – после того как проанализировал все факты, – что не может этого сделать. Он также знал, что не может так просто бросить своего ребенка и забыть о нем, как она ему предложила, потому что тогда он окажется не лучше собственного отца. А Куп был уверен, что не сможет так поступить и жить как ни в чем не бывало.