– Ну как же без кофе, – слабо возмутился паладин.
– А вот так. Дон Сезар же кофе пить перестал, как сердце у него ослабло. И ничего. Сеньора Кариньес ему теперь по утрам шоколад с молоком и пряностями варит, от него только польза, и вы бы попробовали.
– Ну, уговорила. Хорошо, – усмехнулся сеньор Мануэло. – Хоть я и не люблю шоколад, но, может, с молоком сойдет. Но ты ведь сюда поднялась не только ради этого, а?
– Не только, – Мартина вынула из кармана кружевного передника конверт, запечатанный сургучом с оттиском какого-то герба. – Письмо вам только что привезли. Вот, почитайте да и спускайтесь вниз, пойдем в мыльню ваши суставы и остальное в порядок приводить. По мужской части тоже помочь требуется, как я вижу. Пока не беспокоит, так вот надо чтоб и не начало беспокоить.
Она налила ему еще чаю и ушла.
Сеньор Мануэло взял конверт, прочел надписанный на нем адрес отправителя и посмотрел на герб, грустно улыбнулся. То было письмо от женщины, которую он любил когда-то давно. Точнее – любил до сих пор, но теперь, когда прошло сорок пять лет, чувства притихли, но не исчезли, просто ушла давняя страсть. Тогда, в тридцать три года, он влюбился в третий раз за свою жизнь – и, похоже, навсегда. Настолько крепко влюбился, что был близок к тому, чтоб нарушить свои обеты… и нарушил бы, если б не она сама. Еще очень юная, сеньора Элинора Арденто, несмотря на то, что и сама была влюблена не на шутку, сумела совладать с этой страстью и тем самым удержала Мануэло от греха. Она вышла замуж за дона Арсе, но отношения с Мануэло поддерживала – в основном письмами, иногда виделись и вживую, когда дон Арсе приезжал в Корунью на Собрание донов. Сеньор Мануэло тоже писал ей и дарил разные подарки, часто – дорогие, чем вызывал глухую ревность ее мужа, который даже как-то потребовал, чтобы жена поклялась у алтаря Судии и в присутствии посвященного, что не нарушала супружеской верности. Элинора не знала за собой вины и охотно согласилась на проверку, чем пристыдила ревнивого мужа и успокоила его подозрения. Так что переписка продолжилась и подарки тоже, а с годами всё это превратилось в крепкую дружбу без любовного подтекста.
В письме Элинора поздравляла его с днем рождения, рассказывала о своей младшей дочери, вышедшей замуж в Анкону, и о внуке-шалопае, которого никак не удается заставить заниматься делами домена, хотя обалдую уже двадцать четыре и пора бы за ум взяться, и интересовалась, как поживает семейство Дельгадо и правду ли говорят слухи, что Микаэло ушел в Обитель Мастера, перед тем признав сразу трех своих внебрачных детей. А еще писала, что в округе случились странные смерти, вроде бы по естественным причинам, но какие-то подозрительные очень, да и вообще странные дела творятся, которыми сеньор Мануэло как паладин может заинтересоваться, а сообщать в паладинскую канцелярию официально вроде как не с чего. И приглашала в гости.
Так-то Мануэло частенько наведывался в Кастель ду Арсе и по службе, и по дружбе, но нерегулярно. Последний раз был там в начале года. Упоминание о странных смертях и странных делах его насторожило: Элинора очень любила разгадывать загадки и прославилась на старости лет тем, что распутывала всякие дела, связанные порой и с преступлениями. К ней даже иной раз обращались за помощью такого рода, особенно если дела были деликатные и не хотелось их доводить до ведома стражи порядка. Мануэло это не удивляло: он как паладин видел у Элиноры метку Судии, и если бы Элинора не сделалась доньей, то могла бы стать судебной чиновницей или даже дознавательницей в страже порядка, а то и в Тайной Канцелярии. А так у нее это было просто увлечением, которому она, овдовев, стала посвящать больше времени, чем в прежние годы. И если она предлагала ему приехать не только просто так, но и в связи с этим делом, это означало, что дело по меньшей мере любопытное, и что она считает, что смерти эти были неслучайны.
Всю хандру со старого паладина как рукой сняло. Он почувствовал азарт и любопытство, и даже как-то меньше стали ныть суставы в ногах и поясница. Так что он, дочитав письмо, аккуратно уложил и его, и остальные письма в корзинку, а лорнет спрятал в карман. Долил в чашку чая и быстренько уничтожил кусок замечательного яблочного пирога с корицей, после чего пошел вниз, в свою комнату на втором этаже, где переоделся в стеганный купальный халат и, прихватив чистое белье, отправился в мыльню.
Мартина прекрасно знала свое дело, и когда сеньор Мануэло спустя полтора часа из мыльни вышел, у него нигде ничего не болело, а чувствовал он себя так, словно помолодел лет на десять. Так что к праздничному ужину он вышел совсем в другом настроении, чем то, в каком он на асотее читал письма.
Сеньора Кариньес, экономка в доме Дельгадо, и кухарка под ее руководством расстарались на славу: стол ломился от хорошей сальмийской еды, не слишком изысканной на взгляд избалованных плайясольцев или фартальезцев, но вкусной и сытной. Почетное место занимал традиционный кекс, какой в Сальме принято печь на дни рождения и на Новолетие: высокий, пышный, с ягодами по сезону, которые положено замешивать в тесто свежими. Осенью это были виноград, арония или физалис, а часто всё вместе, как сейчас. Вокруг кекса расположились хороводом тарелки с пирожками с разнообразными начинками. Были тут пирожки с говядиной, с курятиной, с бараниной, с форелью и с лососиной, с луком, с яйцами, с капустой, с картошкой, с грибами, с сыром, с яблоками, с грушами, с ягодами, с айвовым вареньем, с ревенем, с маком и с орехами и много чем еще. Сеньор Мануэло, увидав этакое изобилие, попытался было подсчитать, сколько же тут видов пирожков, сбился на третьем десятке и бросил это безнадежное занятие, набрал себе в тарелку с полдюжины, какие под руку подвернулись. Помимо выпечки, на столе красовались и печеные в горчице окорока, и салаты, и картофель вареный со шкварками из нежнейшего сала, и картофель жареный с луком и грибами, баранина с чесноком, куры, фаршированные черносливом, и здоровенный лосось, начиненный травами, гордость кухарки дома Дельгадо. И, конечно же, вино лагримас ду соль, красное и белое.
Гостей собралось порядочно. Вся семья в полном сборе. Днем прибыли Джорхе с женой и Жоан, которому капитан выписал отпускное свидетельство на два дня по случаю дедулиного дня рождения, и даже Микаэло, которому существенно полегчало уже через месяц жизни в Обители Мастера. Настоятель отпустил его на пару дней, но строго-настрого велел не задерживаться, потому что вне обители фейские чары снова начнут его одолевать. Приехали и окрестные доны и домины, и кое-кто еще из старых знакомых и дальней родни. Всего гостей набралось аж пятьдесят человек, так что было кому умять все эти знатные угощения. Праздничный пир прошел отлично, и настроение сеньора Мануэло еще больше улучшилось – все-таки когда видишь, что тебя любят и ценят, почтенный возраст совсем не печалит.
А наутро, встав до рассвета, сеньор Мануэло первым делом вышел во двор, пробежался вниз по лестнице в долину и обратно, на полпути наверх разминулся с Жоаном, занятым тем же самым, хлопнул его по плечу и, не останавливаясь, продолжил взбегать наверх. Когда достиг двора усадьбы, дышал он очень тяжело, но суставы не болели, да и сердце тоже вроде бы, хоть и колотилось, но неприятных ощущений не доставляло. Так что он быстренько облился холодной водой в мыльне и пошел на кухню, где уже возилась сеньора Кариньес, заваривая утренний шоколад, а кухарка ставила в печь лепешки. Ему тут же поставили чашку шоколада с молоком и пару свежайших пышных лепешечек с маслом, тарелку с сыром и холодным мясом со вчерашнего стола. Он не спеша позавтракал, прихватил еще в дорогу пяток вчерашних пирожков и пошел наверх, собираться.
Домочадцы еще спали, только из-за двери комнаты Микаэло, где теперь жила Моника, доносились недвусмысленные звуки и приглушенные стоны. Потом там же заплакал ребенок, стоны прекратились, и почти сразу тихий голос Моники запел колыбельную, а голос Микаэло что-то тихонько ребенку присюсюкивал.
Когда сеньор Мануэло, полностью одетый и с большой дорожной сумкой, спустился вниз, навстречу ему попался мокрый и тяжело дышащий Жоан.
– О, а куда это вы в такую рань, дедуля? – удивился он.
– Поеду в Кастель ду Арсе, донья Элинора приглашала по важному делу, надо ехать, – ответил сеньор Мануэло. – Остальным скажи. Я, может, от нее потом уж сразу в Корунью поеду.
– Тогда удачи вам, – Жоан отсалютовал ему по-паладински и проводил до лестницы.
Конюшни Кастель Дельгадо были внизу, конюх спал без задних ног, и сеньор Мануэло не стал его будить, оседлал своего коня сам, да и отправился в путь. До долины Арсе ехать было не менее пяти часов.
Дорога шла через долину Дельгадо, а потом по бечевнику вдоль Сальмы. Мануэло проехал три поворота на выходящие к Сальме долины, пока не свернул в долину Арсе. Здесь, как и в долине Дельгадо, протекал приток Сальмы – узкая речка Ауронья, когда-то положившая начало богатству донов Арсе. Здесь намывали золото, но россыпи уже сто лет как истощились, а название речки осталось. Вдоль речки по обоим берегам тоже шли узкие бечевники, обсаженные кленами. Желто-красные их листья уже потихоньку начали облетать, но пока что деревья красовались пышными яркими кронами, хотя и на земле опавших листьев хватало. Примерно на середине дороги, когда паладин проехал село Вилла Ауронья, клены сменились рябинами. Крупные ало-оранжевые ягоды и зелено-красно-желтые листья словно пологом накрывали дорогу, и паладин чуял здесь присутствие благих фейри – дриад. Дриады вообще любили рябиновые, бузинные, черемуховые и ясеневые рощи и охотно поселялись в них, истончая в этих местах Завесу своим постоянным присутствием. Гонять их не требовалось, но время от времени приходилось, так сказать, призывать к порядку. Сейчас здесь было спокойно.
После рябин снова пошли клены, речка стала совсем узкой, и бечевник свернул в сторону, влившись в другую дорогу, мощеную крупными плитами известняка. Дорога поднималась к склону холма мимо села Вилла Арселья к усадьбе. Как и доны Дельгадо, Арсе давно уже не жили в своем старом замке. Кастель ду Арсе сильно пострадал во время последних междоусобиц лет двести назад, и тогдашний дон не стал его восстанавливать, построил добротный дом ниже по склону, с прочными стенами и двумя башенками, в которых можно было бы обороняться, случись какая заваруха. Правда, с той поры больше никаких заварух в Сальме не случалось, так что башенки со временем обзавелись широкими окнами вместо бойниц-щелей, и крыты