Наливая чай, Маринья сказала:
– Если так пойдет и дальше, у нас все получится. Скажи, Джудо – ты бы хотел сначала мальчика или девочку?
От такого вопроса паладин слегка опешил. Он знал – вопрос не пустой, женщины сидов умели задать пол будущего ребенка, и вполне возможно, что Маринья тоже такой способностью обладает.
– А я и не знаю, – признался он. – Никогда не думал об этом. Но ты сказала – «сначала». Значит… от нас попросят не одного, верно?
Она кивнула:
– Архонтисы Матери решили, что если мы понравимся друг другу, и у нас получится, то нам предложат потом попробовать еще. Сам понимаешь, таких как мы очень мало. Честно говоря, когда ко мне впервые с этим предложением обратились, то показали портреты кандидатов. Ты мне понравился больше других, и я попросила, чтобы сначала поговорили с тобой.
– Портреты… – Джудо припомнил, что полгода назад в Вальядино приезжал художник, чтобы наделать для столичной канцелярии Корпуса гравюрные портреты со всех вальядинских паладинов – ведь магопортреты с паладинов не получаются. – А много их тебе показали?
– Семь, – улыбнулась Маринья. – И все красавцы. Но ты мне почему-то больше других глянулся. Как видишь, не ошиблась.
Джудо неожиданно для себя слегка покраснел и уставился в стол.
– Хм… Насчет мальчика или девочки… Мне кажется, стоит попробовать положиться на судьбу, – сказал он. – А выбрать уже во второй раз, исходя из того, кто получится в первый.
Маринья куснула пряничек:
– Тоже правильно. Все равно ведь мальчику придется стать паладином, а девочке – инквизиторкой. Фамилии им жребием определим, как думаешь?
– Почему бы и нет…
Он посмотрел в окно. Уже совсем стемнело, снег сыпал по-прежнему. И чувствовалось, что холодает. Джудо знал, что в Сальме сильных морозов никогда не бывает, да и снег не задерживается, и завтра днем все растает. Но после теплой плайясольской зимы ему здесь было холодно, даже несмотря на пылающий камин.
– Пойду-ка я в мыльню, попробую растопить печку и согреть воду, – сказал он.
Мыльню он разогрел, и они целый час нежились в большой бадье с горячей водой, а потом, укутавшись в халаты и поужинав, разошлись по своим комнатам. А ночью Маринья тихонько прошла к нему и забралась под одеяло:
– Мне кажется, так надо.
Он обнял ее за плечи и привлек к себе:
– Наверное…
И они заснули.
Спать, вкусно есть, любиться три-четыре раза в день, гулять по саду и окрестному лесу, сидеть у камина с книжкой и больше не делать ничего оказалось очень приятно. До сих пор у Джудо не бывало такого отпуска. Обычно он ездил к родичам в Ингарию на неделю, а оставшиеся две проводил в какой-нибудь из Обителей Матери, занимаясь исцелением женщин. Конечно, каждый раз, когда ему удавалось справиться с каким-нибудь особенно сложным случаем, он искренне радовался этому, но все-таки любовные утехи это напоминало мало, разве что в техническом смысле. Все-таки это было совсем не то, что просто трахаться и ни о чем не думать, для удовольствия своего и подруги. Такое ему доставалось нечасто. Так что сейчас паладин откровенно радовался жизни, и, как он видел, Маринья – тоже.
Так прошла неделя.
В один из вечеров Маринья полулежала на диване, опершись о спинку, и читала. Джудо занимался тем же, сидя у камина – разбирал книжку со стихами, иногда спрашивая у Мариньи значение непонятных слов и забавляя ее своим произношением.
– Хм… джиюстеса? Правосудие, да? – спросил он.
Маринья поправила:
– Да, только жиюстеза. Когда два гласных подряд после «джот», или открытый слог, а за ним тоже открытый – то читается как «ж»… и «сэт» между гласными звучит как «з». И ударный гласный должен быть растянутый, а не просто громче других, – она отложила свою книгу. – У тебя, кстати, хорошо получается. Не только произношение.
Он поднял голову и глянул на нее пристально. Маринья кивнула:
– Да-да. Я чувствую, что меняюсь. Кажется, семя жизни начало пробуждаться…
Джудо тоже отложил книжку, прилег рядом с ней на диван и, обняв за плечи, привлек к себе, принялся неторопливо целовать ее, поглаживая пышную грудь через тонкую ткань сорочки. Маринья отвечала на поцелуи, придвинулась к нему ближе и закинула ногу ему на бедро. Джудо тут же запустил руку ей под юбку и нащупал завязку панталон, но не успел развязать, как вдруг почувствовал движение Завесы.
Они оба замерли, прислушиваясь. Маринья села, затянула ворот блузки:
– Ты понял, где? И кто?
Он покачал головой:
– Пока нет. Но где-то рядом… может, даже в саду. Вот что… пойду-ка я возьму меч.
Паладин побежал наверх и быстро надел на себя перевязь с мечом. Внизу Маринья уже набросила теплую кофту и плащ, протянула ему овчинный кожушок:
– Я чую двух высших фейри.
В саду чувство прорванной Завесы усилилось. А потом они увидели и фейри. Из глубины яблоневого сада медленно, опустив чуть ли не до земли голову, выступал черный единорог, а на его спине, вцепившись в серебряную гриву, лежал сидский мальчик, одетый только в тунику из зеленоватой ткани, и был он явно без сознания. Струйки серебристой крови стекали с его спины и затылка, быстро становясь алыми, и капали на покрытую снегом дорожку.
Не дойдя трех шагов до Джудо и Мариньи, единорог пошатнулся, его ноги подогнулись и он упал на колени, Джудо едва успел подхватить маленького сида. Единорог же с коротким стоном завалился набок, его длинная серебряная грива распласталась по снегу, и стала видна торчащая из-под левой лопатки альвская стрела.
Инквизиторка присела возле единорога (точнее, единорожицы) и легкими прикосновениями ощупала рану, а Джудо снял с себя кожушок и положил на него маленького сида.
Завеса сомкнулась.
– Он из благих сидов, из клана Фэур, – сказал он, осматривая его раны. – Совсем юный...
Джудо осторожно провел кончиками пальцев по краям раны на затылке сидского мальчика, призывая силу. Он умел исцелять раны у всех, в ком текла кровь фейри, так что через полминуты длинная рваная рана, начинающаяся на затылке и идущая через шею на спину, затянулась.
Маринья потрогала стрелу и вздохнула:
– Мне придется разрезать, чтобы достать наконечник. Подержи ей задние ноги.
Паладин сел на ноги единорога и навалился всем телом. Маринья расположилась на передних ногах, надеясь, что ее сил хватит, чтобы удержать фейри, если вдруг та начнет дергаться от боли. Достала из кармашка складной серебряный ножик, подула на клинок и быстрым движением разрезала плоть вокруг раны. Единорожица дернулась, издавая хриплое, утробное рычание, переходящее в рыдание. Маринья вынула зазубренный наконечник:
– О, Мать… он же железный! – ужаснулась она, представив, какую дикую боль должно было причинять фейри хладное железо. – Бедняга…
Она стянула пальцами края раны, призывая силу крови. Было нелегко: раны, нанесенные хладным железом, у фейри заживают намного хуже обычных. Так что Маринье пришлось потратить немало сил, и когда рана зарубцевалась, инквизиторка была бледной и тяжело дышала. Зато единорожице явно полегчало, она расслабилась и перестала стонать, только всхлипывала тихонько.
Джудо рассмотрел наконечник:
– Явно какой-то полукровка делал. Не нравится мне это, – сказал он и вздохнул. –Неси мальчишку в дом, а я попробую единорога до конюшни доволочь.
Маринья встала, взяла на руки сида и понесла к дому. А Джудо, поднатужившись, могучим усилием взгромоздил бесчувственную единорожку на плечи и, слегка покачиваясь и тяжело выдыхая, понес к конюшне. Там как раз утром Жолиан всё почистил, настелил свежей соломы везде, а не только в тех денниках, где стояли два мерина, на которых иногда прогуливались по окрестностям Маринья и Джудо. Донеся единорожицу до конюшни, паладин опустил ее на свежую золотистую солому в пустом деннике, налил в поилку чистой воды, в кормушку насыпал овса и положил охапку клевера, потом принес из сарайчика корзину яблок и поставил у кормушки.
Мерины, почуяв единорога, проснулись и теперь беспокойно перешагивали в своих денниках. Не то чтоб черная единорожица их пугала, наоборот, она их привлекала, им было любопытно и хотелось к ней подойти и прикоснуться.
Джудо погладил единорожицу по бархатному черному храпу и сказал на спеахе:
– Здесь тебя никто не посмеет обидеть, ты в безопасности.
Единорожица, обессиленная раной и хладным железом, только чуть дрогнула серебряными ресницами, но Джудо знал – поняла его и доверилась. Он успокоил лошадей и пошел в дом.
В гостиной у камина Маринья положила на ковер подушки, и мальчик-сид сидел на них, одетый в ее длинную рубашку и закутанный в мягкий плед. Он глянул на паладина большими серебристо-зелеными глазами, сдул с лица пепельно-русую прядку:
– Благодарю вас, внуки кровавых сидов, – сказал он на фартальском.
Маринья протянула ему пряник и чашку с теплым молоком и медом:
– Выпей и поешь в нашем доме, и будь нашим гостем, – обратилась она к нему на спеахе ритуальной фразой, означавшей, что здесь он под защитой.
Мальчик взял чашку, отпил, осторожно откусил от пряника, а потом жадно выхлебал всё молоко и быстро сжевал пряник – видимо, очень устал и проголодался. Да и вообще фейри падки на молоко, в Фейриё нет молочного скота, и молоко там появляется только когда дуэнде и другие фейри его воруют у людей.
– Как тебя называть? – Маринья налила ему еще чашку молока и положила на тарелку побольше пряников.
– Аодах, Аодах Койлтэ из Фэур, – сказал он, и квартероны переглянулись.
Имя было настоящим. Очень редко фейри называют людям свои настоящие имена, обычно либо в благодарность за неоценимую помощь, либо если люди поставили фейри в безвыходное положение. Сейчас, похоже, все-таки, был скорее первый случай, чем второй.
– Я Джудо, – сказал паладин. – Внук сиды из Двора Фьюиль.
– Маринья, внучка сида из Двора Фьюиль, – представилась инквизиторка. – Расскажи, что с вами случилось.
– Где Калаэр? – спохватился мальчик. – Я чувствую ее, но не вижу… здесь освященная земля и мне недоступно Видение.