Несмотря на развивавшийся международный товарообмен, конечно, далеко не все местности принимали в нем одинаковое участие, ибо не было хороших путей сообщения, соединявших плодородные местности с портами. Правда, порты на Черном море, в особенности Одесса, начинают принимать активное участие в заграничной торговле, хотя хлебная производительность юга еще находилась в зародыше. Увеличение хлебного отпуска отразилось на повышении хлебных цен, причем разница в них в различных районах в зависимости от разных естественных условий доходила до огромной величины. Эти колебания в ценах на хлеб и отсутствие в них уравнительности были характерным явлением для крепостной России, тормозя интенсификацию сельского хозяйства и препятствуя развитию сельскохозяйственного предпринимательства.
Купчиха Образцова (Венецианов)
По сведениям кн. Щербатова, четверть ржи в Московской губернии повысилась с 86 к. 1760 г. до 7 руб. 1790 года. Ту же картину для начала XIX века можно отметить и в Ярославской губернии, где цена четверти ржи стоила в 1760 году — 1 р. 12 коп., 1785 году — от 2 р. 20 к. до 4 р. 20 к., а в 1802 году — 4 р. 40 к. — 5 р. 35 коп. Те же колебания можно отметить и в ценах на пшеницу. Характерно то, что Ярославская губерния, как промышленная, нуждалась в привозном хлебе. Это повышение цен на хлеб, при известном характере ведения помещичьего хозяйства, могло бы сильно поднять доходность имения, и этого обстоятельства не могли не учесть помещики-предприниматели, стремившиеся использовать в свою пользу состояние цен на хлебном рынке. До 1808 года главным рынком России за границей была Англия; о его размерах можно судить по следующим данным: в 1803 году прибыло в Россию из Англии с грузом 319 судов, а без груза 993; отошло с грузом 1.277, а без груза уже только 17. Торговля с другими странами имела второстепенное значение, лучшим показателем чего могут служить торговые обороты с Францией. Так, во время борьбы Павла с республикой вывоз из Франции в Россию пал до 0,1 тыс. руб. против 30,8 тыс. руб. предыдущего года. Отмена таможенных запрещений повысила привоз до 132,4 тыс. руб.; соответственно этому растет и наш вывоз во Францию: с 67,9 тыс. руб. до 287,6 тыс. руб. Первые годы царствования Александра были очень благоприятны для торговли с Францией, ввозившей в Россию на 1.606 тыс. руб. и получавшей из России сырья на сумму 1.214 тыс. руб. Во время коалиций 1805–1807 гг. наш привоз во Францию падает до 4 тыс. руб., а вывоз из Франции до 301 тыс. руб. Введение континентальной системы сразу дало сильное повышение — общая ценность французского привоза доходила до 1.511 тыс. руб., а наш привоз только 257 тыс. руб. Когда был введен тариф 1810 г., который налагал высокие пошлины на французские товары, преимущественно, предметы роскоши, то французский привоз сократился до 306 тыс. руб. Становится понятным то раздражение, которое питало французское правительство по отношению к России из-за тарифа 1810 года. Таким образом английский рынок для русских экспортеров имел доминирующее значение, и всякое уменьшение его емкости вызывало недовольство в среде заинтересованных в торговле лиц. Поэтому вполне понятно, почему заинтересованные круги были недовольны континентальной системой, убившей экспортную торговлю и погубившей некоторые фабричные предприятия.
И развитие крупной промышленности, и развивавшийся товарообмен имели первостепенное значение для сельскохозяйственного рынка. Прежде всего определенно намечалась дифференциация города и деревни. Города стали центрами обрабатывающей промышленности; население стало принимать деятельное участие в торгово-промышленной жизни города. Деревня по-прежнему оставалась лабораторией производства сельскохозяйственных продуктов.
Город и деревня, как две различных экономических категории, оказываются тесно связанными. Город стал постоянным рынком, куда деревня поставляла свои продукты, сбыт которых там был обеспечен. С другой стороны, деревня давала городу тот контингент рабочих рук, в которых он нуждался. Но воздействие города на деревню было относительно незначительное: деревня почти не покупала туземных фабрикатов, живя в рамках крепостного, чисто натурального хозяйства и самостоятельно удовлетворяя свои потребности. Развитие городов и увеличение городского населения являются лучшими показателями усиления города, как промышленного центра. С 1724 года по 1812 год население России увеличилось с 14 млн. до 41 млн., но на долю городского населения падает весьма незначительный процент, так что городское население, быстро увеличиваясь абсолютно, относительно росло очень медленно. В 1724 г. городское население составляло 3 % (328 тыс.), а в 1812 году оно составляет 4,4 % (1.653 тыс.): крепостное право, фактически делавшее невозможным прилив населения в город, мешало более быстрому относительному росту городского населения.
Крупное производство развилось в нечерноземной полосе России, когда-то бывшей центром сельскохозяйственной культуры. Это совершенно изменило характер производительного труда в этой полосе. Сосредоточение населения в этой местности превращало ее в весьма выгодный для сельского хозяйства потребительный рынок, тем более, что своего хлеба уже не хватало для прокормления, рынок питался хлебом, привозимым из черноземных губерний, где и урожаи были лучше и издержки производства меньше. И население находит для себя более выгодным отход на промыслы и фабрики. Свободное крестьянство бросает свои участки и идет в города. Видна тенденция к занятию неземледельческими промыслами. В общем, отход был настолько значителен (до 20 %), что некоторым наблюдателям из иностранцев казалось, что все взрослое население в некоторых районах ушло на заработки, оставив земледелие исключительно женщинам. Для развивавшейся промышленности этот отход имел первостепенное значение. Правительство рядом указов запретило покупку к фабрикам деревень с крестьянами.
Поэтому фабриканты стремились обеспечить себя рабочими руками, нанимая их из числа оброчного крестьянства. Из числа 95.202 рабочих, по данным 1804 года, вольнонаемных было 45.625 чел., или 48 %, причем наибольший % свободных рабочих приходился на долю полотняных фабрик, шелковых и кожевенных заводов. В этих производствах свободный труд почти вытеснил принудительный. В остальных производствах первенство остается за крепостным трудом — свободный труд представлен в очень незначительном количестве рабочих и растворялся в массе крепостного труда.
Купец Серебряков (Угрюмов)
Эти новые хозяйственные отношения должны были сказаться на помещичьем хозяйстве. Помещику стало маловыгодным поддерживать в нечерноземной полосе сельскохозяйственную культуру и извлекать ренту посредством приложения крестьянского труда к земле. Помещики предпочитают перевод крестьян на оброк с предоставлением им свободы в выборе занятия. Действительно, в полосе нечерноземной оброчный труд решительно доминировал. В некоторых губерниях: Ярославской, Костромской, Вологодской — % оброчных доходил до 83–85 %. В других нечерноземных губ.: Нижегородской, Олонецкой, Калужской, Петербургской, Владимирской, Новгородской, Московской, Тверской, Смоленской и Псковской, % оброчных был значительно ниже, но в общем он был выше % барщинного крестьянства. Совсем другая картина представляется в черноземной полосе: здесь царство барщинного труда. Так, в губерниях: Тульской, Рязанской, Орловской, Курской, Тамбовской, Пензенской, Воронежской, % доходил до 74 %, а наиболее развито было барщинное хозяйство в Курской (92 %), Рязанской (81 %), Тамбовской (78 %). Вся эта крепостная масса распределялась по территории в высшей степени неравномерно. В нечерноземных губерниях с развитым крупным рабовладением при сравнительно мелком землевладении рабочих рук хватало с излишком. Перевод на оброк достигался сам собою независимо от того, насколько это было выгодно помещику в смысле увеличения его ежегодного дохода. На черноземе — другая картина: здесь много земли, но мало населения. Здесь нельзя говорить об избытке труда; скорее в нем замечается недостаток. Земельная рента помещика могла быть увеличена только с помощью приложения барщинного труда.
Впрочем, в нечерноземной полосе барщинный труд прилагался не только к земле. Дворянство со второй половины XVIII века, оценив выгоды крупного производства, стало открывать суконные фабрики, обеспечив себе сбыт казенными заказами, и к началу XIX века около 50 % всех суконных фабрик были в руках виднейших лиц из русской аристократии.
Император Александр I (Тип Кюгельхен — Валькера, грав. Кардели)
Благодаря развивавшемуся отходу и спросу на рабочие руки явилась полная возможность для помещиков увеличить размеры оброчных платежей. Действительно, повышение оброчных платежей было весьма значительное: пятирублевый оброк средины Екатерининского царствования увеличился местами до 20–25 руб. Около же столиц и промышленных центров размеры оброка были значительно выше. Впрочем, денежные отношения оброчных крестьян к помещику не исчерпывались только платежом оброка. Во многих имениях существовали дополнительные сборы в виде поборов натурой — салом, яйцами, мясом и т. д., разного рода работами — возить в город «столовый запас», посылать рабочих, давать подводы, строить в деревне барский дом и т. д. Оброчная система была не легка для крепостных. В своем стремлении по возможности интенсивнее использовать крепостную силу, помещики заходили далеко, предъявляя крестьянам такие требования, которые они были не в силах выполнить, и крестьянских доходов сплошь и рядом не хватало ни на уплату оброчных платежей, ни на выплату государственных повинностей, что и бывало причиной крестьянских волнений в царствование Павла, так как просьбы крестьян часто не приводили ни к чему. Зато в другом отношении оброчная система была предпочтительна: отдавая земледелию второстепенное значение в смысле получения с него ежегодного дохода и базируя его на денежных платежах и натуральных повинностях, помещики сплошь и рядом отдавали в пользование крестьянам всю свою землю, благодаря чему средний над