Привести квартиру в порядок было вполне подходящим вариантом, но Джошуа придумал кое-что получше. Он решил заглянуть в коробку, оставленную матерью. Там были комиксы, в частности знаменитый «Шамину». Джошуа внимательно перечитал их, рассматривая каждый квадратик с изображением, будто те скрывали в себе загадки. Ничего особенного он там не нашел, если не считать, конечно, того, что основной сюжет вертелся вокруг кота-детектива, эдакого Шерлока Холмса. Сражался он с отвратительным волком Кранчблоффом, которого обвиняли в поедании себе подобных, несмотря на закон против «обжиралова». Джошуа решил, что для маленького ребенка такие детали были чересчур. Теперь становилось понятно, откуда в его памяти до сих пор хранится имя кота. В коробке также была старая школьная тетрадь. Джошуа с изумлением перечитал первые фразы. «Превет, мама, я ни хачу адивать эти батинки». Эта фраза, пожалуй, хорошо отражала и его детские проблемы, и его литературные способности. Он добился определенных успехов впоследствии, но так и остался не слишком грамотным. Орфография ему не давалась, несмотря на десятки часов специальных курсов, оплаченных родителями. Потом он отыскал несколько толстых альбомов с фотографиями, хронологически выстраивающих его жизнь до десяти лет. Пролистав эпоху начальной школы и узнав лицо Габриэль, маленькой девчонки с хвостиками и в плиссированной юбке (в нее он был влюблен до беспамятства), Джошуа на ткнулся на более старый альбом. Фотографии — по большей части черно-белые — размещались на фоне черных страниц. Некоторых на месте не было. Наверное, их когда-то вытаскивали и не возвращали. Видел он и своих родителей — таких молодых! — с черноволосым щекастым младенцем на руках. Сам себе Джошуа показался очень уродливым младенцем (впрочем, именно так себя оценивают все), но люди на снимках приходили в экстаз от его вида — или делали вид. На некоторых фотографиях он был одет как ковбой, как пират, как пожарный (видимо, наряжаться ему нравилось). Особую слабость он явно питал к наряду Робина Гуда. Белые колготки очень удачно обтягивали его жирненькие ляжки. Джошуа перевернул страницу и увидел более старые снимки. На одном из них он лежал на спине и тянул ручонки к игрушкам, висевшим над колыбелью. В кадре стояла улыбающаяся мама, а позади… у Джошуа резко подскочил пульс. Позади стояла женщина со светлыми волосами и вытянутым лицом. На фотографии она была запечатлена наклонившейся над каким-то объектом, не попавшим в кадр. Она была одета в такую рубашку, как у работников скорой или больницы, а ее волосы были собраны в широкий пучок. Джошуа вытащил фотографию из альбома и отнес ее к своему столу, после чего порылся в ящике и нашел старую лупу (ей было столько же лет, сколько и недокрашенным фигуркам). Он поднес ее к фотографии, чтобы получше разглядеть лицо неизвестной, и сжал пальцы до боли, когда сомнений не осталось. Это была она. Горничная, стоявшая на коленях на багровом ковролине. Та, что вытирала кровь в номере 81.
Госпожа Оберсон держала альбом в руках и внимательно смотрела на снимок.
— Я очень хорошо помню эту женщину, — спокойно сказала она. — Но честное слово, тебе было не больше года… И ты уже ходил… Трудно сказать, конечно, мы никогда не знали точной даты твоего рождения.
Джошуа смотрел на мать. Его сердце сжалось от переполнявших чувств. С подросткового возраста и тех самых «темных веков» она ни разу не упоминала, что он был усыновлен. Оберсоны всегда были его родителями, и Джошуа никогда не чувствовал в себе нужды узнавать про тайну своего рождения. Он провел первые несколько месяцев жизни в католическом приюте в Лозанне, окруженный вниманием монашек. Этих знаний ему вполне хватало. Он просто не считал нужным искать тех, кто бросил его посреди зимы, да и извинений этому он никаких не видел. Джошуа почувствовал, как по щекам бегут слезы. Он поднял голову и увидел, что мама тоже плачет.
— День, когда ты приехал к нам, стал самым лучшим днем в нашей жизни, мы столько о нем молились! — Она отвернулась, чтобы взять упаковку бумажных платочков, лежавших на столике рядом с диваном. — Я всю жизнь вспоминаю тот день, тогда только начинало греть весеннее солнце. Они принесли тебя где-то во время обеда.
Джошуа не осмеливался перебивать маму. Ее лицо осветилось этими воспоминаниями.
— На тебе был костюмчик из розовой шерсти… Я так думаю, сестры немного перепутали мальчиков и девочек. Ты был очень кругленький, крепкий малыш. Я посмотрела в твои глаза и сказала себе, что буду любить тебя всегда.
Он подошел поближе и взял ее за руку. Он понимал, что подобные моменты уникальны, что их надо ценить.
— И с тех пор я всегда тебя любила, мой сын. И пускай твои настоящие родители тебя бросили, мы с папой всегда были рядом, ты же ведь знаешь? — произнесла она с ноткой беспокойства.
— Конечно, мам. Я не за этим приехал к тебе.
— Я просто боялась, что происшествие с лавиной, да еще вся эта история с потерей памяти… я хочу сказать, что все это здорово влияет на восприятие.
— Да нет, все в порядке, не стоит волноваться, правда. Я хотел задать тебе один вопрос. Кто эта женщина? — Он указал пальцем на лицо медсестры.
Госпожа Оберсона наморщила лоб и на несколько секунд задумалась.
— Это женщина из церковного приюта… Она помогала мне заботиться о тебе первые несколько месяцев. Сам понимаешь, ребенок — это непросто.
— Она каким-то образом присматривала за мной? У меня были проблемы со здоровьем?
— Нет, но ты… тебе снились кошмары, и это было сложно. Днем я отдыхала, а она присматривала за тобой. Иногда она даже помогала по хозяйству. Не могу сказать ничего дурного, девушка была замечательная.
— А как ее звали?
— Мне кажется, Аннаик, но прошло уже больше тридцати лет.
— Вы поддерживали связь?
— Нет. И я признаю, мне всегда не нравилось, на какой ноте мы с ней расстались.
— Что ты имеешь в виду?
— В один прекрасный день она просто исчезла. Из приюта позвонили, чтобы предупредить, что она не придет. Вот так. Больше мы не виделись. В то время подобное поведение меня шокировало. Она хорошо относилась к тебе, она тебя очень любила. Мы с папой думали, что она захочет попрощаться или даже поддерживать связь… но мы ошиблись. А еще тот альбом комиксов в коробке…
— «Шамину»?
— Он самый. Мне кажется, его тебе подарила именно она.
Джошуа почувствовал, как холод расползается по всему телу. Он и не подозревал, насколько сильно страдал от одиночества. Что бы с ним сталось, если бы он не попал к любящим родителям? Джошуа вспомнил Кловиса, который тоже был сиротой, и его странное, перевернутое лицо. Кловису не так сильно повезло в жизни.
— А почему ты мне задал этот вопрос? — спросила мама, протягивая ему альбом.
— Я не знаю… Я бы хотел увидеться с этой женщиной.
Она промолчала, но улыбнулась, и улыбка эта больше напоминала гримасу. Джошуа мог представить себе, что своими словами он погрузил ее в глубокую печаль. Если ребенка любят, его стараются оградить от всего, а иногда даже от себя самого.
В кармане куртки завибрировал телефон. Джошуа, не медля ни секунды, ответил.
— Черт возьми, ты где? — бросила Сивилла с незнакомой поспешностью.
— У родителей.
— Неси свою тощую задницу в дом престарелых. Поторапливайся!
— Что происходит?
— Старуха Делейн умерла.
У Джошуа ушел почти час на то, чтобы добраться до дома престарелых, расположенного на высотах Веве. Приехав, он увидел, что на парковке уже стоят несколько полицейских машин, а также минивэн научного отдела. Столовая и зона отдыха были переполнены маленькими черными фигурками. Персонал быстро собрал всех стариков, чтобы не провоцировать похоронное настроение. Для начала Джошуа наткнулся на Гарри и Раймона, коллег из полиции кантона, которые наслаждались видом и потягивали кофе.
— На третьем, — бросил Гарри. — Хотя Сивилла говорила мне, что вы тут уже были.
— Какова причина смерти?
— Понятия не имею. Может быть, отравление? На тумбочке полно лекарств.
— Ну да, только это специальный центр, здесь следят за их здоровьем. Она должна была принимать хоть что-то.
Гарри пожал плечами и сделал глоток горячего кофе, после чего повернулся к своему коллеге. Джошуа решил, что здесь ловить больше нечего, и быстро взобрался на третий этаж по служебной лестнице.
Комната миссис Делейн находилась посредине длинного коридора с бирюзовыми стенами, украшенными морскими пейзажами. Два техника фотографировали место происшествия. Сивилла стояла, прислонившись спиной к двери, потерянная в своих мыслях.
— А, ну наконец-то! — сказала она, увидев его.
— Что случилось?
— Ее нашли сегодня утром в 9:15. Похоже, она умерла во сне.
— Естественная смерть?
— Возможно. Но на тумбочке был флакон со снотворным. Подобное не соответствует правилам данного места. Она гипертоник, это точно не лучшая идея. Врач, который ее наблюдал, считает, что у нее была остановка дыхания… фатальная в данном случае.
— Но где она добыла снотворное?
— Никто не знает. Но основная версия — это действительно ее таблетки.
— Тело еще на месте?
— Да. Но скоро его увезут в Университетский центр Лозанны на вскрытие.
Джошуа вошел в комнату миссис Делейн. Та все еще лежала на кровати. Простыня накрывала ее до самой шеи. Она была немного бледна, но в целом могла сойти за спящую. Джошуа заметил тапочки под стулом. На спинке висели вчерашние вещи, они были аккуратно сложены. Обычная ночь в доме престарелых, но в данном случае — последняя.
Рядом с ней и правда лежал пузырек со снотворным, почти пустой, как заметил Джошуа. Еще на столике был почти пустой стакан воды. Джошуа закрыл глаза и представил, как эта маленькая старушка ложится в кровать, принимает лекарства и спокойно засыпает.
Зачем ей снотворное? Побеспокоил ли ее их визит, случившийся на прошлой неделе? Они напомнили ей о похищении Кэтрин Александер, которую она любила как собственную дочь. Достаточно ли было этого, чтобы растревожить сон пожилой женщины? Джошуа не видел причин винить себя, он просто выполнял свою работу. Однако это дело тридцатилетней давности до сих пор не растратило свой яд, оно отравляло всех причастных, в том числе и его самого.