Энтон почувствовал, как отсеченная голова питона скользнула вдоль его торса. Несколько секунд, показавшихся Энтону вечностью, оставшаяся часть туловища — что-то около десяти футов — еще жила: билась и изгибалась, то ослабляя хватку, то с новой силой стискивая Кариоки. Энтон продолжал полосовать ее, спасая друга. Наконец все стихло.
Оба юноши рухнули на берег, под дождем, дрожа и задыхаясь. Страх уходил медленно, постепенно. В свете занимающегося утра стало видно: рубашка на Энтоне разодрана; вся грудь — в омерзительно розовой слизи. Охотники искупались в ручье. Энтон окинул взглядом то место, где только что разыгралась кровавая схватка. Развороченный, словно по нему прошелся плуг, берег являл собой месиво из сломанных веток, шкур убитых животных и окровавленных кусков питона; чешуя оливкового цвета переливалась в рассветных лучах. Хищная голова наполовину покоилась в воде. Обрывки кожи и раскромсанной плоти обрамляли ее кроваво-красным воротником.
Энтон не был ранен, только ребра вновь напомнили о себе. Зато Кариоки стонал и прижимал ладонь к лицу. Уже находясь при последнем издыхании, питон повредил ему левый глаз. Энтон зажал лицо друга ладонями — как в тот раз, когда Эрнст «штопал» его на ферме «Гепард» — и большими пальцами разлепил веки. Энтон всмотрелся в глаз. Зрачок остался круглым, но нижняя часть роговой оболочки покрылась царапинами и помутнела.
Кариоки промыл глаза. Энтон оторвал от того, что было его рубашкой, один рукав и, тщательно прополоскав, забинтовал левый глаз Кариоки.
— Следуй за Тлагой обратно в лагерь, Кариоки, — произнес Энтон, подбирая копье, винтовку и то, что осталось от их одежды. — Завтра мы отправляемся в деревню твоего отца. Оставим бонго до следующего раза. Этот лес слишком опасен для моего чернокожего друга.
В лагере Кариоки лег на берегу ручья и опустил голову в воду. А когда поднял, обратился к Энтону с вымученной улыбкой.
— Вечно твоя помощь немного запаздывает, Тлага. — Энтон так и не понял, шутит Кариоки или говорит серьезно. — Ну, а теперь тебе придется поискать особый древесный гриб — киранги. Он растет только на старых стволах бамбука. А я пока разведу огонь.
День уже клонился к вечеру, когда Энтон подошел к самому большому островку бамбука, на который он обратил внимание неделю назад, когда они вошли в лес. Инстинкт подсказал ему передвигаться как можно тише; он шел, пригибая голову, под сломанными стволами, стараясь сохранить равновесие, ступая по скользким упавшим веткам, и безотчетно избегая опираться на стволы: они могли оказаться гнилыми. Голова его то и дело подпрыгивала и ныряла, как у дятла: он боялся поранить лицо об остроконечные побеги.
На краю просеки стояло несколько очень высоких бамбуков, задыхающихся в цепких смертоносных объятиях виноградных лоз и лиан. Энтон вспомнил наставления Кариоки — искать самые старые деревья.
Он нашел древесный гриб у основания самого высокого дерева — сначала в виде похожей на тончайшее кружево плесени, а затем — в виде губки. И, прислонив «меркель» к поваленному стволу, достал немецкий нож.
Уже собравшись соскоблить «губку» на кусочек кожи дамана, который он носил в кармане шорт, Энтон услышал на другом конце поляны треск ломаемых сучьев. Взявшись одной рукой за винтовку, он осторожно выглянул из зарослей бамбука.
Он застыл, как вкопанный. Сначала в бледных лучах заходящего солнца блеснули янтарным блеском кончики рогов. Наконец показались и сами великолепные черные рога длиной около трех футов, закрученные спиралью. Два больших овальных уха подрагивали, прислушиваясь к тому, что не дано услышать человеку.
На поляну вышел роскошный самец винторогой антилопы.
Бонго оказался куда массивнее, чем представлял себе Энтон, — с крутым, словно горб, загривком, могучей шеей и сильными задними ногами. На лоснящихся густо-каштановых боках отчетливо выделялись двенадцать вертикальных белых полос. Животное повернуло голову в сторону бамбуковых зарослей. Энтон увидел на каждой щеке по два больших белых пятна и еще одно — меж глаз животного. В голове мелькнуло: «Отмеченный Богом».
Бонго легко повернулся на черно-белых ногах и стал ощипывать высокие кусты. Энтон вспомнил другое животное, которое так же мирно лакомилось листочками, — старого зайца в Виндзорском парке. Того самого, из-за которого он очутился в Африке.
Гигантский самец продолжал есть. Энтон убрал нож в ножны. Приноравливая свои движения к мерному постукиванию друг о друга бамбуковых стволов и шороху листьев, поднял винтовку. Зверь глубоко погрузил величественную голову в крону дерева. Энтон снял предохранитель. Гуго фон Деккен был бы доволен. Идеальный выстрел в сердце с расстояния в сорок ярдов.
Бонго повернул голову в профиль и потряс тяжелыми рогами. На янтарных кончиках рогов еще мелькали отблески заката.
Он был слишком прекрасен, чтобы его убить. Энтон опустил винтовку.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ1920
Глава 20
Все четверо сидели на веранде, наслаждаясь выпивкой и горячими индийскими пирожками с горохово-луковой начинкой. По подъездной аллее приближались две атлетические фигуры в плащах из обезьяньих шкур.
— Алан Квотермейн собственной персоной! И Амбопа, будь я проклят! — воскликнул Пенфолд, обращаясь к жене и Васко Фонсеке с сестрой.
На рабочем столе рядом с креслом Адама Пенфолда ждали пузырьки с разноцветной эмалевой краской и пять оловянных фигурок, среди которых четверо были персидскими стрелками из лука, а одна — греческим воином. Богато инкрустированный щит грека уже почти высох. Скоро он сможет воевать.
— Кто это — Алан Квотермейн? — поинтересовалась Анунциата, не отводя глаз от приближающейся фигуры англичанина в плаще из звериной шкуры. — У него такие же плечи, как у этого?
— Квотермейн — отважный герой «Копей царя Соломона», — ответила Сисси. — Этакая романтическая чушь, привлекающая английских мальчишек в Африку. Адам обожает такие вещи. Правда, мое сокровище?
— Истинная правда, дорогая. — Пенфолд перевел взгляд на Анунциату и стряхнул с кисточки из шерсти импалы немного бронзовой краски.
— А Амбопа был негром, слугой Квотермейна. Расхаживал в чем мать родила.
— Вообще-то Амбопа был сыном короля и верным другом Квотермейна, — нехотя поправил Пенфолд, сознавая бессмысленность своей попытки. Он вгляделся в двоих мужчин. — Кажется, этого чернокожего дикаря я уже встречал — не припомню, где.
Не доходя до отеля, мускулистый африканец с кожаной повязкой на глазу свернул с аллеи и устремился в деревню.
— А по-моему, белый — тоже дикарь, — лениво заявил Фонсека, стряхивая с мятого белого пиджака сигарный пепел. — Он практически босой. Копыта моей лошади — и то чище.
— Почему бы тебе не спросить у него самого, дорогой братец?
Анунциата пристально разглядывала рослого молодого человека с потрепанным вещевым мешком и начищенной, без единого пятнышка, двустволкой.
— Здравствуйте, — сказал Энтон, приподнимая коричневую шляпу.
— Приветствую вас, сэр, — живо откликнулась португалка, выпрямляясь в плетеном кресле и рукой поправляя блестящие черные волосы. — Мое имя — Анунциата Фонсека. Мой брат, присутствующий здесь Васко Фонсека, жаждет выяснить: вы случайно не дикарь?
— Возможно, мэм, но предоставим ему самому судить об этом — после того, как он задаст мне соответствующий вопрос, — беззлобно ответил Энтон, наслаждаясь их обществом после затянувшегося пребывания в буше. — Меня зовут Энтон Райдер.
— Добро пожаловать в «Белый носорог». Я — Адам Пенфолд, — представился владелец отеля, ощущая некоторую неловкость из-за перемены в Анунциате. Тем не менее, он с дружелюбной улыбкой протянул Энтону руку. — Похоже, вам не мешает выпить. Оливио! Оливио!
— Может, присядете? — предложила Сисси, указывая на свободный стул рядом с собой. — Отобедайте с нами. Если, конечно, не боитесь скуки.
— Спасибо, мэм. — Энтон опустил на пол вещмешок, повесил на перила меховой плащ и сел на ступеньку. — Если здесь есть где умыться и переночевать, буду счастлив составить вам компанию.
— Вечно ты весь вывозишься в краске! — попрекнула Сисси мужа. — И все кругом пачкаешь.
Энтон смотрел, как Пенфолд закручивает крышки на бутылочках, и вспоминал Зебру.
У женщин нет ни стыда, ни совести, думал Оливио, стоя на своем посту под барсучьей головой с перекинутым через руку полотенцем и время от времени шепотом отдавая приказы официантам.
На его глазах хозяйка с Анунциатой на все лады изощрялись перед молодым англичанином, соперничая между собой, как две мартовские кошки. Уже нарядившиеся к обеду, после появления парня они рванули в свои комнаты — наводить красоту. Но одной это не пошло на пользу.
Румяна на щеках леди Пенфолд ничуть не омолодили ее, а лишь подчеркнули лошадиную форму головы. Зато Анунциата — с замиранием сердца подумал карлик — распахнула врата ада. Шелковая кремовая юбка вздымалась, как волны вокруг корабля. Ворот был расстегнут на одну пуговку больше, чем обычно. Если бы Анунциата была бутылкой шампанского, пробка так и вылетела бы в потолок.
— Из какой вы области Англии? — спросила Сисси Пенфолд, вперяя в молодого человека манящий взгляд. Обычно ей не составляло труда установить это по выговору. Опять же — предлог для привлечения внимания.
— Отовсюду понемножку, мэм.
«Что только эта стерва о себе воображает?» — мысленно возмутился Оливио, наполняя бокал хозяина и вытирая горлышко бутылки. Если этому огородному пугалу удалось попользоваться его собственными милостями, она уже возомнила, будто способна заарканить такого парня!
— Называйте меня Сисси, — жеманно улыбнулась леди Пенфолд, от чего сухая кожа на ее физиономии натянулась еще больше. Запах — вот чем ее всегда привлекали молодые мужчины! От этого пахло медом. Так и хочется всего обнюхать! — Вы ездите верхом?
— Да.
— Чудесно! Участвуете в сафари? Или в соревнованиях?
— Скорее в загородных ярмарках, — туманно ответил Энтон. Ему было неловко и немного смешно от такого ажиотажа.