– Габи, перестань! – возмутился Василий.
– Не мешай мне наслаждаться тем, что я вижу вас всех вместе, – отмахнулся он. – Я на очереди следующий, вам пора к этому привыкнуть. Вы могли бы быть моими детьми, я всех вас одинаково люблю. Тебя, Василий, я помню новорожденным, я читал гордость в глазах твоего отца за то, что у него есть сын, я видел, как ты бегал с голой попкой по этому двору, и наблюдал за тем, как ты становишься мужчиной. И вот я снова тебя вижу, когда… Мой мальчик, мой партнер по кухне, – обратился он к Шарли, – ты безупречный мастер, талантливый, щедрый, о лучшем преемнике я и не мечтал, хотя я не многого ждал от тебя, когда ты только пришел. А ты, мелкая…
Он нежно улыбнулся мне, а я схватила его морщинистую руку.
– Я наблюдал, как ты выбираешься из своей скорлупы и становишься потрясающей красавицей. Ты вкалываешь, не жалея себя, зато ты возвращаешь «Даче» ее лучшие времена… Сегодня вечером я жалею только об одном.
– О чем, Габи, дорогой?
– О том, что нет музыки и я не увижу тебя танцующей с клиентами, как это до тебя делала Маша.
Он прижал меня к груди.
– Поскольку ты не собираешься оставить нас прямо сейчас, я рада пригласить тебя в следующую среду на большой летний праздник, который я решила устроить в память о Джо и Маше. На нем я станцую с тобой.
Он поцеловал меня в макушку и стиснул еще крепче. За столом все умолкли. Тишину нарушили вызывавшие меня клиенты. Я извинилась, встала, попрощалась с Габи, заставив его пообещать, что он приедет сюда через несколько дней, и направилась в холл легкой походкой и с улыбкой на губах. Мне понравился этот вечер, он согрел меня, несмотря на пронизанную ностальгией атмосферу. За столом недоставало Джо и Маши, но сам ужин был воплощением теплого гостеприимства «Дачи». И впервые после смерти Джо я тоже его ощутила.
Поговорив с клиентами, я осталась на ресепшене, чтобы разобрать бумаги и подготовить все на завтра. Я занималась этим с полчаса, когда пришел Василий. Он облокотился о стойку, включил – видимо, по привычке – ночник матери и надолго остановил на нем грустный взгляд.
– Шарль проводит Габи, так безопаснее.
– Классная идея, но наш Габи сегодня был в ударе, – ответила я с улыбкой. – Он получил настоящее удовольствие от того, что провел с тобой часть дня, и вечер удался. Давно мы не видели его таким веселым.
Он улыбнулся мне в ответ и устало провел по лицу:
– Помню, каким он был двадцать лет назад… Я не ожидал, что он настолько постареет.
– Его раздавила смерть твоего отца, – объяснила я и тут же разозлилась на себя, хоть это и было правдой.
– Ничего удивительного.
Тяжелая тишина продержалась несколько секунд, затем он усмехнулся:
– Сообщение о большом летнем празднике взбодрило его. Мама мне не говорила, что ты собираешься соблюсти традицию, невзирая на смерть отца и ее отъезд.
– Ты недоволен?
Моя реакция как будто удивила его.
– Вовсе нет! – искренне заверил он. – Я просто не думал, что когда-нибудь снова буду присутствовать на празднике «Дачи»… Как-то странно.
Произнеся эту загадочную фразу, он отошел от стойки:
– Ты еще остаешься?
– Нет, пора закрывать лавочку!
Он расплылся в улыбке, широкой на этот раз.
– Ты права. Спокойной ночи, Эрмина, и до завтра.
Он, не мешкая, направился в сторону родительского крыла, покачивая головой, словно продолжал беззвучный диалог с самим собой.
Глава двенадцатая
После недавних ярких событий обыденность последующих дней казалась даже странной: никаких неожиданных гостей, никаких новых работ на территории, никаких воспоминаний былых лет. Я радовалась спокойствию, которое, впрочем, сильно смахивало на затишье перед бурей. Василий мог ничего не говорить, я и так догадалась, что он успешно справился с разницей во времени. Когда я утром приходила на кухню, полный кофейник не ждал меня на столе.
Я вернулась к своим рабочим привычкам, но при этом меня не покидала мысль, что где-то по «Даче» бродит Василий. Он закончил последние переделки в дровяном сарае, заказал дубликаты ключа и принес их мне на стойку. Он проводил много времени в отцовском гараже, занимаясь большой уборкой, которую так и не сделал Джо. Я не пыталась понять, зачем ему это нужно. Он здоровался с гостями, беседовал с ними, отдавая едва заметное предпочтение иностранцам. Иногда, чаще по утрам, он заходил в отель с наушниками, разговаривая по телефону, и тут же закрывался в апартаментах Джо и Маши. Вечером мы пересекались на кухне у Шарли и часть ужина сидели за столом вместе. Он взял на себя ночник в холле, чтобы я могла из ресторана идти прямиком на маслобойню. Я привыкла к его присутствию, он снова вписался в мир «Дачи».
В тот день я делала свой обычный обход, проверяя, во всех ли вазах с цветами свежая вода, и столкнулась с Василием в коридоре последнего этажа. Его абсолютно не смутило, что я застала его за обследованием отеля. Он объяснил, что ему никогда не попадались фотографии ремонта на этом этаже и было любопытно, как все получилось. Я сказала, что без ключа ему не удастся оценить размах перемен. Я спустилась в холл, посмотрела, не ждут ли меня, после чего поднялась к нему с мастер-ключом. Открыв дверь, я пропустила его вперед. Он обошел помещение, изучая каждую деталь, и, судя по выражению его лица, был по-настоящему впечатлен, его восхищение было искренним.
– Я даже представить себе не мог такой потрясающий результат, просто не верится. Как вспомню, что тут было раньше!
– Классно тут было! – ответила я, как всегда почувствовав ностальгию по двум годам в своей голубятне.
Он посмеялся над моей явно неадекватной реакцией, которая, однако, была криком души. Любая критика в адрес моего убежища, моего рая, была мне нестерпима. Но он этого знать не мог.
– Твоя комната была здесь? – Василий указал правильное направление.
Я кивнула, меня тронуло, что он помнит. Он прошелся по номеру, открыл окно, выходящее во двор, и свесился вниз. Долго молчал, после чего повернулся ко мне, и я встретила его пронизывающий взгляд.
– Тебе было удобно следить за всеми, кто приходил и уходил.
– Ага, – пробормотала я.
– Тебя, наверное, часто будил булочник с его доставкой, правда?
Я была уверена, что ему хочется выяснить, помню ли я его отъезд.
– И не только булочник, – ответила я.
– Ты помнишь…
Василий снова стоял ко мне спиной, подняв лицо к небу и глубоко втягивая в себя воздух. А потом вдруг постучал костяшками пальцев по подоконнику:
– Не удивлюсь, если этот номер не часто пустует.
С улыбкой, словно и не было только что никаких намеков, он снова прошел по комнате к двери. Перерыв на воспоминания завершился, и я почувствовала облегчение, потому что мне не понравилось смятение, которое неизменно охватывало меня, если речь заходила о времени, когда он еще был здесь. Потом я долго приходила в себя.
– Прими мои поздравления! Я знаю, что за этот успех мы… «Дача» должна благодарить тебя. Завершай свой обход, отпускаю тебя. И спасибо за экскурсию.
– Пожалуйста.
Через несколько часов я снова увижу детей. Я была очень рада, хотя, честно говоря, не успела по ним соскучиться. Удачно, что приезд Василия пришелся на ту неделю, когда дети были с Самюэлем. Иначе вряд ли я бы все разрулила. А теперь я успела освоиться, скажем так…
Василий ворвался в холл. У меня округлились глаза от удивления, когда я увидела его в костюме, безупречно выглаженной рубашке, тщательно выбритого – только сейчас я заметила, что после приезда сюда он отпустил бороду, – с ноутбуком в руке и папками под мышкой.
– Эрмина, извини, пожалуйста, не можешь ли пустить меня в кабинет на час или два?
– Эээ… да… конечно… только заберу то, что может понадобиться.
– Спасибо.
Он прошел к столу, отодвинул мои бумаги и ручки, разбросанные как попало, и постарался максимально аккуратно сложить их в сторонке. Он был напряжен, явно торопился, и это резко контрастировало с той небрежностью, которая появилась у него в последние дни.
– Все в порядке?
Он раздосадовано улыбнулся:
– Через несколько минут у меня начинается совещание, а я, сказать по правде, начисто о нем забыл. Гостиная и кухня родителей – не самая подходящая обстановка, если я хочу убедить собравшихся, что я хоть и далеко, но по-прежнему крепко держу бразды правления.
Он был на пределе, его взвинченность бросалась в глаза, он сжимал и разжимал кулаки, стараясь сохранить невозмутимость. Таким я его не видела ни разу за всю эту неделю.
– Я прослежу, чтобы тебя не беспокоили. Удачи.
Следующие два часа я слышала, как Василий то и дело повышает голос и переходит с английского на другой, абсолютно неизвестный мне язык и обратно. Я не разбирала ни слова из того, что он говорил, но тон был резким, язвительным, временами даже агрессивным. Потом голос в кабинете умолк, но Василий еще долго оттуда не выходил. Такое мгновенное возвращение к профессиональной жизни ткнуло носом в реальность не только его, но заодно и меня. Как и он, я начала забывать, что его жизнь не здесь. Он приехал, чтобы уладить проблему с «Дачей», а затем снова уехать. Но в этом направлении мы не продвинулись ни на шаг…
Я уже перестала ждать Василия, когда ближе к вечеру он наконец появился. Красные глаза, усталое лицо осунулось и помрачнело, рукава рубашки закатаны. Я осторожно покосилась на распахнутую дверь кабинета: его ноутбук был еще открыт, вокруг разложены бумаги. Похоже, он еще не закончил работу. Василий подошел ко мне, вертя головой так, что похрустывали шейные позвонки, и облокотился на стойку напротив меня.
– Извини, Эрмина, я утратил представление о времени и забыл, что лишил тебя кабинета.
Он вяло помассировал виски и лоб и заявил, что, к его удивлению, привычка к вольной жизни на открытом воздухе вернулась очень быстро, и теперь ему трудно сидеть весь день взаперти в четырех стенах. Потом он надолго замолчал и вдруг стукнул кулаком по стойке и судорожно вздохнул, как будто пытался заглушить рвущийся наружу гнев.