– Все прошло не так, как тебе хотелось, или я не права? – Я искренне посочувствовала ему.
Он извинился за свою вспышку, которая напомнила мне те, что зачастую случались у Джо. После этого он начал объяснять, хоть я и не просила, что его группа в настоящее время работает над приобретением гостиничной сети в Азии, запуском которой он, скорее всего, займется в ближайшие месяцы. Пренебрегая недовольством акционеров, он взял «отпуск», чтобы проводить тело матери во Францию. Перед отъездом Василий напряженно трудился, чтобы согласовать как можно больше пунктов контракта, и пообещал продолжить работу на расстоянии. Руководство возложило на него частичную ответственность за проволочку с завершением сделки и посчитало, что он застрял в Провансе слишком надолго. Василий злился не только на себя – из-за укоров профессиональной совести, – но и на упреки начальства в отсутствии на рабочем месте. Заодно я узнала, что он никогда не брал отпуск или всего на пару-тройку дней, да и то только тогда, когда Маша и Джо приезжали к нему на два месяца. Значит, вся его жизнь сводилась к работе, и, если я правильно понимала, так было все эти годы после его отъезда из Прованса. Он не отрицал, что отлучиться сразу на несколько недель – некоторый перебор для его привычного графика, но полагал, что заслужил этот отпуск. До сегодняшнего дня он успешно действовал в интересах своей компании и дал им возможность много заработать, доходы его группы лились непрерывным потоком, и это в значительной мере было его заслугой.
– Ты приехал всего неделю назад, а они уже хотят, чтобы ты летел в Сингапур? – Я вдруг забеспокоилась.
Он горько усмехнулся:
– Да… но я выторговал немного времени, потому что не сделал… не урегулировал…
Василий погрузился в созерцание холла, рассматривая попеременно то пол, то потолок, затем подошел к двери. Отсюда были видны фонтан и терраса ресторана. Он расправил плечи, словно набираясь храбрости, а потом обернулся ко мне. На его лице была написана озабоченность. Он пытался мне что-то сообщить. Почему нам так тяжело говорить о «Даче»? Эта тема угнетала и его и меня. Мой рот раскрылся сам, помимо воли:
– Ты еще не решил…
Я не смогла закончить фразу.
– Нет… и…
– И что?
– Я не готов уехать…
Он поймал мой взгляд, а я не могла освободиться, вырваться – так же, как раньше в гараже Джо. Но тогда в нем не было твердости, Василий просто недоумевал. А я с каждой секундой теряла почву под ногами, не понимала, чего хочу и на каком я свете. У меня не получалось разобраться в собственных чувствах. И как это часто бывало в последние месяцы, всплыло воспоминание, даже не совсем воспоминание, а скорее ощущение дежавю, эхо какого-то давнего переживания. Двадцать лет назад я была совершенно обескуражена, когда узнала, что он уезжает, причем узнала не от него, а от кого-то другого, между делом, накануне его отъезда, через три месяца после моего появления здесь. Я огорчилась, рассердилась, впала в замешательство. Со временем я об этом забыла. Или просто не хотела еще раз об этом задумываться.
Я собралась спросить его, почему он все же решил задержаться, что было истинной причиной. Мне хотелось, чтобы он заговорил, чтобы мы с ним оба заговорили, чтобы перестали избегать некоторых тем. Поскольку мне все чаще приходило на ум, что дело отнюдь не только в будущем «Дачи».
– Мама!
Я как будто долго задерживала дыхание, а теперь снова задышала. Василий напрягся, но не шевельнулся, напротив, мне почудилось, что он изо всех сил цепляется за стойку, как будто борется с желанием сделать или сказать что-то. Что именно? Я вырвалась из-под его власти, встала, обогнула стойку, не осмеливаясь посмотреть на него, и сосредоточила все свое внимание на детях, которые приехали гораздо раньше, чем я их ждала. Роми промчалась по холлу и прыгнула в мои объятия. Я зарылась в ее волосы, и мне сразу стало лучше, я спустилась с небес на землю. Алекс подошел новой для него разболтанной походкой мальчишки на пороге переходного возраста, две сумки вещей, взятых на неделю, он не то чтобы нес, а скорее волочил за собой. Он рассеянно поцеловал меня, а я поставила дочку на пол.
– Где ваш папа? – спросила я.
– Он привез нас и сразу уехал.
– Что? – возмутилась я.
Я выбежала на крыльцо и успела увидеть, как исчезает пикап Самюэля. Итак, у нас возникли проблемы с общением, мы делали все, чтобы сократить наши встречи, и меня это не удивляло, я сама к этому стремилась. Общий смех, понятные обоим намеки, согласованность реакций расставшихся родителей – всему этому конец. Так и должно было быть, но в данном случае он перешел все границы. Я бы предпочла услышать из его уст, что неделя с детьми прошла хорошо и ничего особенного не случилось. Наш конфликт не отменял нормы если не любезности, то хотя бы общепринятой вежливости. Я ему все выскажу. Я двинулась вперед и приготовилась врезать Самюэлю по телефону, но моментально пригасила вспышку гнева. Алекс и Роми глазели на Василия, который тоже смотрел на них в упор, едва заметно улыбаясь. Я забыла их познакомить. Не успела я вернуться, как Роми уже сделала шаг к Василию.
– Джо и Маша – твои родители?
– Да… А ты Роми, ты – Александр.
Сын с подозрением кивнул. Я не называла их имен при Василии, в этом я была уверена.
– Джо и Маша много мне о вас рассказывали.
Мое сердце застучало быстрее, я окаменела и была неспособна как-то отреагировать или выдавить хоть слово.
– Правда? – с восторгом завопила дочка.
Он ей улыбнулся, на этот раз шире. Она рванулась к нему и обняла за талию. Он обалдел, растерявшись от бурного проявления эмоций Роми – в своем мире Василий вряд ли часто имел дело с детьми. Он неловко положил ладони Роми на плечи.
– Ты продолжишь учить меня русскому, как Маша, раз приехал!
Василий явно был растроган и ошарашен. Он не знал, что Маша учила моих детей своему языку. Я кивнула, подтверждая дочкины слова. Он на секунду прикрыл глаза. Потом взял себя в руки.
– Боюсь, я не такой талантливый, как моя мама, извини…
– Не страшно!
– Как она тебя называла?
– Solnyshko. А как тебя зовут?
– Вася. Но так меня уже давно не называли.
Его голос дрогнул. Пора было вмешаться.
– Все, Роми, отпусти Василия. Ему надо работать. Уроки русского начнутся не сегодня, он пробудет здесь еще несколько дней.
Я усердно избегала встречаться с ним взглядом. Роми нехотя послушалась, и я вздохнула с облегчением. Я взяла за стойкой ключи от дома и дала их Алексу, по-прежнему молчавшему и придирчиво наблюдавшему за незнакомым мужчиной, который так похож на Джо, но при этом не Джо.
– Дети, идите на маслобойню, разложите вещи, а я приду, как только смогу. Отец привез вас раньше, чем мы договорились, и у меня еще не закончился рабочий день, к сожалению.
Сын картинно закатил глаза. Не удивлюсь, если Самюэль накрутил его.
– Эрмина, пойди с ними, – предложил Василий. – Я останусь на ресепшене до прихода смены.
– Нет!
– Я все равно буду работать в кабинете, заодно разберусь, если что… Мне это в удовольствие, честное слово.
Я не хотела от него уходить, наш разговор не закончился, он был озабочен, и мне не нравилось видеть его таким, меня это задевало. Я вдруг осознала это и испугалась. В то же время я мечтала только о том, чтобы побыть с детьми, отдохнуть и обо всем забыть.
– Давай, прошу тебя.
Я сдалась, взяла вещи. Дети ждали меня. Я ненадолго остановилась возле Василия:
– Спасибо, и до завтра.
– Ни о чем не волнуйся, я присмотрю за домом.
У меня тоскливо екнуло сердце. Слово «дом» мучительно больно отозвалось во мне. Я заставила себя улыбнуться Василию и пошла к двери. Роми устроила из нашего ухода полноценный спектакль, повторив много раз по-русски «хорошего вечера», «до завтра» и «спокойной ночи», то есть, похоже, задействовав весь свой репертуар. Мы двинулись к маслобойне. На полпути я остановилась и оглянулась: прислонившись к дверному косяку, Василий внимательно смотрел нам вслед. Он помахал мне, а я в ответ улыбнулась.
Уикенд был горячим. В начале августа, в разгар высокого сезона, невозможно оставить «Дачу» даже ненадолго. Аврал затронул всех, и меня в первую очередь, хотя со мной и были дети. Они к этому привыкли. Если им гарантировались спокойные совместные завтраки и вечера, они мне прощали отсутствие в течение дня. Во всяком случае я разрешала себе в это верить. Я полагалась на их благоразумие, оставляя одних на маслобойне, и они быстро освоили независимость. Правда, ограниченную границами «Дачи», где все их знали и присматривали за ними на расстоянии. Они не были предоставлены самим себе, как та маленькая девочка, какой когда-то была я. Я всегда находилась неподалеку, и они могли найти меня в любой момент. Им позволялось купаться в бассейне, когда там было не слишком много народа и были другие ребята, которые шумели и брызгались. Я бы не допустила, чтобы мои дети мешали отдыхать гостям. Но сейчас главная трудность заключалась в том, что в придачу к управлению отелем я должна была караулить Роми, основным занятием которой было выслеживание Василия по всей территории «Дачи», что стало серьезным испытанием как для моих нервов, так и для нервов ее брата – от него она сбегала так же легко, как от меня. Обычно ее жизнь проходила на участке между маслобойней и бассейном, и я не слишком беспокоилась о ней. Но на этот раз все было по-другому: то она мчалась в одном направлении, то в другом, то носилась по «Даче», проскальзывая между людьми. Стоило мне отвернуться, как она исчезала. Я волновалась, но мне было трудно ее ругать: она стремилась через Василия возвратить себе Джо и Машу. Что же касается самого Василия, то он окончательно обосновался в кабинете, проводил в нем много времени, но при этом участвовал в жизни отеля. Он идеально разбирался в работе на любой позиции, отлично выполнял любые функции и не боялся испачкать руки. А ведь ясно, что он этим не занимался уже давно. Я даже не пыталась отговаривать его. Это было бы пустой тратой времени. Он брался за все, успевая одновременно выполнять свои служебные обязанности в Сингапуре и заниматься родительским отелем, что получалось у него совершенно естественно, словно и не было двадцатилетнего перерыва. Мы пересекались много раз на дню, но нам не удавалось поговорить дольше пары минут. А может, просто он, как и я, делал все возможное, чтобы не возобновлять наш обмен намеками. По крайней мере, с моей стороны так оно и было.