– Чем это вы там занимаетесь? – В голосе Шарли сквозили панические нотки. – Вы совсем свихнулись?!
– Здесь совсем не страшно! – возразила я.
Он расхохотался:
– Я отправил последних клиентов спать и собираюсь последовать их примеру! И не вздумайте жаловаться, если завтра у вас не будет сил!
Я послала ему воздушный поцелуй, а Василий помахал. Шарли посмотрел на нас с широкой улыбкой, насмешливо помотал головой и ушел к своей машине. Я посмотрела на нашу гирлянду. Она больше не болталась в пустоте, а была прочно привязана к ветке.
– Ну и как? – спросил Василий.
– Супер!
– Тогда я режу веревку, и мы об этой гирлянде забываем.
Я быстро спустилась вниз. Василий еще ненадолго остался наверху, любуясь пейзажем. Хотя в полной темноте за «Дачей» ничего было не разобрать, он хорошо представлял себе, что ищет: гору Ванту, потом городок Гульт в направлении Лакоста и дальше Люберон.
Он набрал побольше воздуха в легкие, словно хотел надышаться давно покинутым им Провансом, чтобы вернуться к жизни. Спустившись наконец-то ко мне, Василий придирчиво оценил свою работу и задумался.
– Когда я был маленьким, – сказал он, – накануне большого летнего праздника, когда все уже было готово, а мы засыпали на ходу, отец усаживал нас с сестрой на ступеньки крыльца, а сам уходил и включал иллюминацию. Мать присоединялась к нам, и они вдвоем говорили о той ночи, когда родилась идея «Дачи».
Его глаза блестели, улыбка трогала до слез. Я молчала, чтобы не разрушить магию оживавшего прошлого. Много бы я отдала, чтобы у меня тоже сохранились в памяти подобные картинки из детства! После долгих секунд молчания он пристально всмотрелся в меня, хотя мыслями был где-то далеко.
– Выпьешь со мной на крыльце последний бокал?
Его предложение меня потрясло – он пригласил меня в свои воспоминания.
Через несколько минут я ждала его на ступеньках, и вдруг весь двор осветился. Я весело засмеялась, как ребенок при виде фейерверка. Желтые огни среди зеленой листвы напоминали светлячков, а белые и розовые Машины олеандры проступали легкими вкраплениями изысканных фантазий, тишину нарушал только шорох насекомых во тьме – я в конце концов научилась их не бояться, – нежное тепло воздуха ласкало кожу, а вокруг было роскошное, озаренное пространство «Дачи», принадлежавшее сейчас только нам, но наполненное всеми улыбками и смехом, которые оно впитало за эти годы, всей любовью, которая здесь жила. Сегодня вечером «Дача» была феерически красивой. Настоящая декорация для кинофильма. Она увлекала меня в мечты, в путешествия, в детство, которого у меня никогда не было. Почувствовав подступившие слезы радости, я обхватила руками колени, очарованная этой красотой. «Дача» всегда представлялась мне великолепной, но настолько великолепной – еще никогда.
Я попала в рай. В рай света, неги, сладкой ностальгии. Подумать только, я сидела на том самом месте, где Джо и Маша решили создать свою гостиницу. До сих пор я об этом не задумывалась. Как будто ждала, пока Василий пригласит меня сюда. Почему? Он вышел из холла, и я незаметно вытерла уголки глаз. Он протянул мне бокал с вином и сел рядом. Долго смотрел на меня с отрешенной улыбкой, я не шевелилась. Не смогла бы, даже если бы захотела. Я тонула в его взгляде, он у него был точь-в-точь как у матери. Такой же золотисто-зеленый, правда, более жесткий, более пронзительный. Мне показалось, что он хочет поговорить со мной, но у него не получается, он никак не может. А потом он разрушил волшебство и перевел дух, будто хотел проснуться, и стал молча любоваться двором.
– «Дача» по-прежнему такая же красивая… Не ожидал, что она так же завораживает, как и раньше.
– Ты не скучал по ней?
Его взгляд затерялся где-то вдали.
– Этот вопрос я предпочитаю себе не задавать.
– Почему? – прошептала я.
Мой вопрос раздосадовал его.
– Не люблю я всякие «почему», Эрмина. Не умею на них отвечать. И не хочу.
Он резко встал и заходил взад-вперед перед крыльцом, все больше нервничая.
– Не подумай, что я увиливаю… просто… приезд выбил меня из колеи гораздо сильнее, чем я себе представлял. Мне кажется, я счастлив, что я здесь… И не хочу, чтобы разные «почему» отравляли завтрашний день и большой летний праздник.
Он остановился возле меня, я подняла к нему глаза, он снова заглянул в них, и мое сердце забилось быстрее.
– Ты не обязана соглашаться, но позволь мне почувствовать себя счастливым еще несколько часов… А потом я попробую ответить на твои «почему». Хоть не уверен, что способен на это.
Я чуть наклонила голову, обещая выполнить его просьбу, но не сумела сформулировать причину, по которой так легко сдалась. Мне тоже не хотелось отравлять часы радости, которые нас ждали. И не только из-за «Дачи» и клиентов. Но еще и потому, что мне нравилось, как между нами устанавливается контакт, нравилась дистанция, которую мы держали, многозначительная и искушающая, подпитываемая взглядами и мимолетными улыбками, нравилась атмосфера, удивительно напоминавшая ту, что мы только начали создавать перед его отъездом. А еще мне нравилось, что Василий стал в последнее время раскованным и откровенно наслаждался «Дачей». Мне хотелось получить от всего этого удовольствие, тем более что он прозрачно намекнул: скоро все закончится. Он продолжил вышагивать перед крыльцом и, чтобы занять руки, стал рыться в карманах. Он отчаянно старался восстановить хладнокровие, после того как открылся передо мной так, как никогда прежде. Я присоединилась к нему, но ступала медленно и размеренно. И вдруг я увидела, что он вертит складной нож, открывая и закрывая его, и делает это так же ловко, как Джо. Я подошла к нему и поймала за запястье:
– Это у тебя нож отца?
Он недовольно пожал плечами и протянул его мне, не говоря ни слова. Я погладила нож: никаких сомнений, это «Опинель» Джо. Надрезы на деревянной ручке, ржавчина, навеки въевшаяся в механизм. Буква J[7], написанная шариковой ручкой. Я замерла.
– Гора с плеч! Значит, Маша нашла его! Когда я после похорон убирала библиотеку, он исчез. Я это скрыла от нее, чтобы не тревожить зря. Я могла бы догадаться, что она взяла его для тебя.
Я улыбнулась Василию, давясь комком в горле. Он изменился в лице.
– Ты ошибаешься, она мне его не отдавала. Я сам пришел за ним.
Я перестала что-либо понимать. Он провел дрожащими пальцами по волосам.
– Ты меня слышишь? И не спрашиваешь почему?
– Перетерплю, – невесело улыбнулась я, возвращая ему нож.
Ночью накануне похорон Джо Василий пробыл в «Даче» несколько часов. Мать не велела ему приезжать. Хотя Василий предпочел бы послушаться ее – «никаких «почему»», напомнил он, – он не смог не попрощаться с отцом. Он как будто услышал зов. Поэтому он сел в самолет, пересек полмира, арендовал машину и примчался сюда. Припарковался на дороге, в стороне от гостиницы, и несколько часов ждал, пока стемнеет. Потом дошел пешком до «Дачи». Прячась за деревьями, когда по аллее проезжал очередной автомобиль, он следил за тем, как один за другим гасли огни. Оттуда, где он стоял, были видны окна библиотеки. В конце концов только в них остался едва различимый свет. Тогда он подошел ближе и заметил размытую фигуру, идущую по двору в направлении маслобойни. Он не был уверен, но догадывался, что это я возвращаюсь, просидев у тела Джо допоздна. Когда Василий решил, что я уже дошла до дома, он залез в библиотеку через приоткрытое окно и провел у тела отца всю ночь, до половины шестого утра, когда всегда звонил Машин будильник. Тогда он ушел с ножом Джо в кармане так же, как пришел, через окно, притворив его за собой. Василий ни разу не остановился, чтобы полюбоваться «Дачей» при свете восходящего солнца. Это было выше его сил. Он сел в машину и поехал в аэропорт. Позднее он все же посвятил мать в свою тайну, за несколько часов до того, как ее не стало.
Вопреки всем звучавшим у меня в мозгу «почему», последние мелкие крохи возмущения, остававшиеся до сих пор, бесследно исчезли. По щеке сползла слеза. Василий стер ее большим пальцем, и его ладонь задержалась на моем лице. Мы смотрели друг на друга не отрываясь. Мое сердце стучало слишком быстро. Я как будто задыхалась, но это было приятно. Меня потрясло его признание, как и ладонь на моей щеке, как и огромная радость, которую я испытала сегодня ночью. Я парила над землей, теряла почву под ногами, переставала различать, чего хочу и чего не хочу.
– Спасибо, – прошептала я. – Спасибо, что приехал, чтобы в последний раз увидеть отца, и спасибо, что рассказал мне.
– Я не планировал делиться с тобой, но не жалею, что сделал это.
Мы постояли не шевелясь еще несколько минут, но я не призналась, что мне его не хватало. Зачем говорить? Я ведь и сама не могла объяснить себе это. А потом я все-таки нехотя отошла от него.
– Пожалуй, мне пора на маслобойню, надо проверить, спят ли дети.
Василий мягко улыбнулся. Он был спокоен, будто освободился от всех забот.
– Спокойной ночи.
Никакая сила не могла помешать мне поцеловать его в щеку. Его ладонь на мгновение легла на мою спину. Все произошло так быстро, что я засомневалась, было ли это на самом деле.
– До завтра, – едва слышно произнесла я.
– Да, до завтра.
Глава тринадцатая
«Дача» сияла. «Дача» жила. Все было готово, мы все успели. Солнце садилось, и его лучи, пробивавшиеся сквозь листву каменных деревьев, светили прямо на фасад. К счастью, мистраль поостерегся являться на наш праздник. Столы с белыми скатертями были накрыты. Свечи приготовлены, мы зажжем их, как только понадобится, гирлянды тоже. Музыканты, смеясь, заканчивали настраивать инструменты. Мое сердце обливалось кровью. Год назад здесь были Джо и Маша, живые и веселые. Сегодня я тосковала по ним еще больше, чем обычно, но они будут незримо витать над нами, оберегая наше застолье. Как бы они были рады, что Василий сейчас среди нас.