– Уже?
– Я тебе говорил, что не стоит тянуть… и я по-прежнему так считаю, с каждой минутой мне даже хочется этого больше и больше, вопреки всему, что из этого вытекает.
Можно не уточнять. На моем прекрасном будущем расплылась жирная клякса – это будущее омрачалось его отъездом. Вот она, причина грусти: мое владение «Дачей» и его отъезд неразрывно связаны. Я решила, что неразумно следовать за переменами в настроении и предаваться печалям, застыв посреди двора.
– Извини, мне нужно к Шарли.
Я отступила на несколько шагов, но продолжала смотреть на него: он был огорчен. Я развернулась и убежала на кухню. Он не попытался меня догнать.
Я толкнула тяжелую дверь и проникла в логово своего лучшего друга.
– И что теперь, я должен называть тебя хозяйкой? – воскликнул Шарли.
– Не болтай глупости!
– Я так рад за тебя, ты заслужила. Но, не стану скрывать, я рад и за нас. Подозреваю, что ты не выставишь нас за дверь!
– Вы с Амели нужны мне, вы же всегда будете здесь? Не уйдете?
– Конечно нет! Мы вместе пришли, Эрмина, вместе и уйдем!
Я взволнованно обняла его:
– Спасибо, Шарли.
Дрожащий голос выдал меня.
– Да в чем дело?
– О, так много всего… Я все же побаиваюсь, что не справлюсь… и еще…
– Еще Василий? – спросил он шепотом, как будто опасаясь моей реакции.
– Да…
– Я уверен, что в конце концов у вас с ним все будет хорошо.
Я отпустила Шарли и нашла в себе силы улыбнуться ему. Не стану я отравлять его радость, такую понятную, естественную, которую я должна была бы полностью разделить с ним. Почему все так странно складывается?
– Ты прав! За работу!
– Слушаю и повинуюсь!
Я заставила себя засмеяться и сбежала с кухни.
Василия я нашла у бассейна, и мы, оба одинаково истерзанные, долго молчали, стоя рядом. А потом взялись за работу. Все утро нам было трудно разговаривать. Наш обмен обрывочными репликами касался только конкретных деловых вопросов. Чувствительных тем мы избегали. Его отъезд. Мы. Как и в дни, предшествовавшие большому летнему празднику, он курсировал между своей сингапурской работой в кабинете и управлением «Дачей» бок о бок со мной. Мне хотелось надавить на него, пусть скажет, что у него на душе, что он скрывает. Я сердилась, но не могла не наблюдать за ним исподтишка, и пока он был здесь, я наслаждалась его присутствием.
Ему доставляло удовольствие заниматься делами «Дачи». Почему он предпочел расстаться с родительской гостиницей? Он говорил, что она у меня в крови, но я не одна такая. У него она тоже в крови. Я это видела, видела собственными глазами с первой минуты его возвращения. «Дача» так же делала его счастливым, как и меня, он был здесь у себя дома. Все подталкивало его к тому, чтобы остаться, больше не уезжать. Целиком поглощенная новостью, которую услышала вчера вечером, и ее гипотетическими последствиями, я не успела задуматься о том, что такое для Василия продажа мне «Дачи». И дело не в том, что он отдавал ее именно мне, а в самом расставании с ней. Это означало потерю того, что связывало его с родителями, с сестрой, с прежней жизнью, со своей историей. Зачем такие крайние меры? Даже если он уедет, я могла бы и дальше управлять отелем для него, мне не нужно было становиться владелицей, он мог сохранить «Дачу» за собой, а заодно и связь со своей землей и корнями, раз уж ему посчастливилось их иметь. Но нет, он предпочел перерезать пуповину, соединявшую его с этим местом, к которому он был накрепко привязан несмотря на более чем двадцатилетнее отсутствие.
Около часа дня я услышала во дворе голоса Алекса и Роми. Я велела им прийти на террасу ресторана к обеду. Их пунктуальность или, вернее, их желудки, изнывавшие от голода, развеселили меня. Я взяла с собой мобильный телефон ресепшена и вышла к ним во двор. Отсутствие рядом со мной Василия явно не обрадовало дочку. Увидев, что я одна, она уперла руки в бока и нахмурилась:
– А Вася не будет с нами есть?
– Не знаю, сбегай предложи ему, если хочешь. Он в кабинете.
Она испарилась, не дав мне времени передумать, а через несколько минут победоносно вернулась, таща Василия за собой.
– Твоя дочка была настойчивой.
– Правильно сделала.
Он сбежал по ступенькам крыльца, Роми отпустила его и помчалась вперед, а он дотронулся ладонью до моей спины и наклонился ко мне:
– Прости, что мучаю тебя.
– Давай радоваться украденным минутам.
За весь обед я не проронила ни слова, потому что разговор шел на русском. Я не обижалась, поскольку даже Алекс преодолел свое недоверие к Василию и разговаривал на Машином языке, причем отлично, судя по восхищенной реакции собеседников. Я наслаждалась, слушая язык, говорить на котором не умела, но который давно полюбила: мне нравились его интонации и звучание, напоминавшие о Маше, а теперь еще навсегда связанные с Василием. Я смотрела на них троих, точнее, я пожирала их глазами. Хотела запечатлеть эту картину в памяти, в сердце. Привязанность моих детей к Джо и Маше с легкостью распространилась и на Василия, словно он был их частью – что, кстати, чистая правда. Комок стоял у меня в горле весь обед. Сидевший рядом Василий наверняка это заметил. Он несколько раз нарушал границы, которые сам для нас установил, и гладил под столом мою ногу – его жест был одновременно подбадривающим и властным. Я трепетала и пребывала в смятении.
А потом нам подали кофе, и тут Василий понял, что опаздывает.
– Надо идти, нотариус уже давно ждет меня.
– Тогда поторопись.
– Мы увидимся сегодня вечером? – Вопрос прозвучал почти робко.
Я ответила улыбкой и прочла на его лице облегчение. Он быстро вышел из-за стола и направился в кабинет за сумкой. В тот момент, когда он выбежал из отеля, я сообразила, что он, скорее всего, уже не встретится с детьми.
– Алекс, Роми, попрощайтесь с Василием. Его, возможно, еще не будет, когда вы уедете.
Мы все быстро вскочили, и я позвала его, когда он уже садился в машину Джо. Мы помчались к нему, он улыбался, наша бегущая троица его забавляла. А я в полной мере проживала эту утопическую сцену, которая, однако, оставляла на сердце рубцы.
– Подожди минутку, – попросила я. – Дети хотят с тобой попрощаться.
Он удивленно сдвинул брови.
– Ну да, папа скоро приедет за нами, – пояснила Роми.
Василий отшатнулся, его лицо замкнулось. Как будто он от полного счастья переместился в зону мучительной боли. Что с ним такое?
– Ты продолжишь учить нас русскому, когда мы на следующей неделе опять будем жить здесь? – спросила дочка.
Он с усилием сглотнул слюну и постарался заговорить.
– Niet, solnyshko, – ответил он, назвав ее тем же ласковым словом, что и Маша. – Когда вы вернетесь, я уже улечу.
Уже?
– Почему? Разве ты не остаешься здесь?
– Нет… я улетаю в Сингапур, я тебе уже объяснял, что живу там.
– Маме будет плохо без тебя. Но ты же еще приедешь?
Василий оставил ее вопрос без ответа. Она бросилась к нему, принялась целовать, изо всех сил цеплялась за него. Он ласково погладил ее по волосам, усердно стараясь не встречаться со мной взглядом, а потом переключил внимание на Алекса:
– Zabot’sia o mame, beregi mamu!
Я, естественно, ничего не поняла, но серьезность сына наводила на мысль, что Василий говорит обо мне, к тому же мне было знакомо русское слово мама.
– Dayu slovo, Vassia.
Скрепя сердце Роми отпустила Василия. Он сел в машину, надел темные очки, закрыл дверцу. Он снова забаррикадировался. Помахав детям в последний раз, он вымученно улыбнулся им и тронулся с места. Роми посылала ему воздушные поцелуи, пока внедорожник не скрылся.
– Я буду скучать по нему. – Ее голос дрожал.
Дочка прижалась ко мне.
– Я знаю, птичка… я тоже. Алекс, что он тебе сказал?
– Попросил заботиться о тебе, он хочет, чтобы я тебя берег.
– Ты и так уже это делаешь, родной мой.
Я обняла сына и держала его крепко-крепко, чтобы не расклеиться. Василий не ответил Роми, потому что не хотел ее огорчать, но мне вдруг все стало ясно. Только что я отдала себе отчет в главном смысле продажи «Дачи». Он продал мне гостиницу, чтобы разорвать все связи с ней. Он никогда не вернется. Ничто больше не держало его здесь, у него не осталось никаких причин для возвращения. Он избавился раз и навсегда от всего, что его мучило. Освободился. Потому что «Дача» наверняка его мучила, угнетала так или иначе, раз он принял такое решение. Скоро он окончательно распрощается с ней. И окончательно распрощается со мной. Через несколько дней он уедет, и я буду твердо знать, что больше никогда его не увижу.
Днем благодаря работе я не слишком активно пережевывала свои грустные мысли. Еще немного, и я бы забыла, что у нас сейчас пик сезона и надвигаются длинные выходные по случаю 15 августа[8]. Впрочем, на наших клиентов можно было положиться – они не преминули мне об этом напомнить, и я мысленно поблагодарила их за то, что теперь моя голова оказалась забита повседневными хлопотами.
Самюэль приехал около шести. Дети ожидали его на ресепшене, рядом со мной. Он был не в рабочей одежде, но все равно не вошел в холл. В последние недели он здесь не появлялся. Раньше такого не бывало, мы встречались гораздо чаще. Дети побежали к нему, Роми с криками восторга повисла у него на шее. Я взяла их сумки и спокойно подошла. Самюэль сразу же спустился по ступенькам крыльца с Роми на руках, как будто подчеркивал, что ноги его в отеле не будет.
– Здравствуй, – сказала я.
– Здравствуй, Эрмина.
Он тоже прятал глаза за темными очками. Однако пятнадцать лет совместной жизни помогли мне прочесть его настроение по лицу. И я поняла, что он нервничает. Поставив Роми на землю, Самюэль попросил детей забрать у меня вещи и отнести в пикап.
– Как прошла неделя?
Он говорил сухо, торопливо, показывая, что не намерен тратить время.