вно обнищавшие аристократы, расставшиеся и со стадами, и с землей, и с фамильным серебром, обносившиеся, побитые жизнью, они все еще цепко держались за свои титулы. Любой акт общения сопровождался сложнейшим церемониалом, поскольку им необходимо было оберегать свою честь.
— Буду стараться.
Первый ход сделала Марлин, выложив посреди доски слово «пеш».
— Сокращения разрешаются? — уточнил я.
— На знак писать «пеш. переход». Хаоле поставить такой знак, — отбрила меня Марлин, доставая из носка еще три буквы. Спор окончен.
Зацепившись за ее «п», Пи-Ви сделал «паф», зато Кеола продлил «пеш» и вышла «пешка». Я сделал из нее «спешку», выставив по вертикали «сила». Марлин попрекнула меня, что я зря трачу гласные, и присоседилась к моей «а» — «ама».
— На Гавайях это лодка с уключинами, — пояснила она, не дожидаясь моих возражений.
— Гавайские слова допускаются?
— Мы на Гавайях.
— Их нет в словаре.
— Посмотри в гавайском словаре, — присоветовал мне Кеола, ставя «луа», что означало на гавайском «туалет» и «по-большому». Одна сторона доски начала заполняться гавайскими словами: лоло, манао, пуна, куму. Потом Марлин выложила приветствие hi, а Кеола, добавив по букве спереди и сзади, сделал из него shim.
— Это слово, паря, — заявил он, прежде чем я успел рот раскрыть.
— Пиджин, — подхватила Марлин, глядя на меня с вызовом. — Пиджин — тоже язык. Если ты его знать, ты более лучше играть.
— Shim — английское слово, — уточнил Кеола. — Это используется в конструкциях.
Он не слишком уверенно произнес «в конштрукциях», и я подверг его ход сомнению. Никто не поддержал Кеолу, поскольку слово было не на пиджине.
— Жаль, что у нас нет словаря, — посетовал я.
Кеола пропустил ход.
Пи-Ви поставил less, Кеола присобачил к нему спереди fut. Futless?
— Это значить «сбитый с толку», — вместо Кеолы ответила мне Марлин. — На Гавайях.
— Писаешь мне на ногу и говоришь, будто идет дождь, — проворчал я.
Я тоже чувствовал себя вполне futless к тому времени, как закончилась игра, а Марлин с мрачным торжеством принимала поздравления. Я остался на последнем месте, уступив даже Кеоле, чей уровень развития, на мой взгляд, граничил с дебилизмом. Еще большее изумление я испытал, когда, вернувшись в офис, заглянул в словарь и — стыд и позор! — обнаружил там слово shim: Кеола оказался прав — это элемент прокладки, клиновидный кусочек дерева или металла, используемый, как он и говорил, «в конштрукциях».
На следующий вечер, когда мои работники закончили смену, я вновь попросился в игру. Место Пи-Ви на этот раз занял Трей, Марлин глядела все так же угрюмо. Трею не понравился мой «бордюр», мне его «хихи», но мне пришлось допустить и это, и многое еще: «ойё», «гас», «йя» и «ето». Кеола лидировал с большим отрывом. Трей выставил «алл» и зыркнул на меня.
Я не стал оспаривать это нововведение, но с торжеством превратил его недослово в «валлийский».
Марлин заурчала, качая головой.
— Это прилагательное. Относится к Уэльсу.
Марлин торопливо пролистывала «Словарь американской культуры». Она приволокла его с собой в пластиковой сумке на случай, если повторится такая ситуация, как накануне с shim. Сунув толстый том прямо мне под нос, она с торжеством сообщила: нет такого слова.
Проиграв спор, я заодно потерял и ход. Когда опять настала моя очередь, я выставил «эрго».
— Забавно как-то звучит, — поставил под сомнение мое слово Кеола, но я полистал словарь и предъявил ему:
— Это значит «следовательно» на латыни.
— Латынь! Телигентно! — фыркнула Марлин, выставляя пау.
— Я знаю, на Гавайях это слово означает «конец», — кивнул я, — но точно могу сказать: в словаре такого слова нет.
— Чертов расистский словарь! — взорвалась Марлин. — В школе учительница нас колотить, когда мы говорить гавайские слова.
— Вероятно, она хотела, чтобы вы научились говорить по-английски.
— Она быть глупая хаоле, как и ты! — Глаза Марлин сверкали от злости.
Трей пока что поставил «Дион» и пояснил скромно:
— Селин[54].
Марлин, все еще кипя, отозвалась о ней так:
— Сука хаоле. Лицо как кобыла.
— Такая кобыла я бы трахать, — размечтался Кеола.
Трей объявил, что игра окончена, и присыпал мои раны солью:
— Игра пау.
Мы сосчитали свои очки, Трей оказался первым, Марлин заняла второе место, Кеола третье, а я — снова последнее.
В третий вечер Марлин играть отказалась, но Милочка сказала, что любит скрэббл — для меня это было новостью. Итак, мы с Милочкой, Пи-Ви и Кеола вновь уселись вокруг доски, передавая друг другу носок, вытаскивая буквы, создавая слова, которые мало походили на слова, — jim, hink, dred, carni. Мне было все равно. Я радовался, глядя, как на моих глазах рождается новый лексикон. Пи-Ви попытался меня остановить, когда я выложил очередное латинское словечко — quod — и был разочарован, отыскав его в словаре. Он пропустил ход, но все еще был впереди, ибо он знал (а я нет), что ern — это морской орел, ai — трехпалый ленивец, a dzho — разновидность яка.
Сделав с помощью «а» в ai «фига», Милочка сказала:
— Это настоящее слово, богом клянусь, — и, протиснув большой палец между указательным и средним, выбросила кукиш вверх — я-то узнал этот жест, но откуда ей он был знаком?
— Серфингисты все время так делать, — закивал Кеола, — которые из Бразилии.
Кеола сделал roop, Пи-Ви — fi (часть hi-fi, по его мнению), я ломал себе голову, что делать с буквой х, и выставил, наконец, ахе, тут Кеола заметил, что на другой стороне доски я мог бы сделать axle. Пи-Ви поставил casa, слово если не латинское, то испанское, но я не стал спорить, поскольку он на одну клеточку не дотянул до красного квадратика, утраивавшего цену слова. И тут Милочка заняла этот уголок буквой l, сделав casal, прибавила себе тройную сумму очков и сказала:
— Буквы кончаться. Я выиграть.
— Погоди-ка погоди, — заспорил я.
Милочка захихикала и пояснила:
— Casal — это большая кровать. Двойная большая кровать. «Кинг-сайз».
Я воззрился на свою супругу, а Кеола подлил масла в огонь:
— На которой вы делать пум-пум.
— Бразильское слово, — продолжала Милочка. — Как «фига».
— Откуда ты все это знаешь? — возопил я.
— Умная очень, вот и все.
Я почувствовал, как прихлынула кровь, жаром заливая лицо, и предпочел не спрашивать о бразильском серфингисте, который выучил мою жену всем этим словам. Пи-Ви, тихонько листавший словарь, вовремя отвлек общее внимание и всех потешил, отыскав в словаре мое имя.
— Пример употребления! — провозгласил он, тыча в меня пальцем и поворачивая страницу так, что все могли прочесть мою фамилию. — Его приводят в пример, как надо говорить, а он все проигрывает!
Больше я не садился за эту игру — не только потому, что, играя в скрэббл, я обнаружил, что мои работники меня недолюбливают, а у моей жены есть прошлое, но и потому, что вполне усвоил мысль, высказанную Кеолой мне в утешение:
— Право, паря, не все твои слова есть в словарь.
55. Любовь — девчонка
Недели через две после отъезда Рейн Бадди позвонил, извинился перед Лайонбергом за то, что навязал ему гостью, и пригласил выпить.
— У меня сейчас полно дел, — отнекивался Лайонберг.
Унижение и гордыня цепко держали его в плену, он не мог ничем заняться, собственные мысли сделались ему ненавистны. Из суеверия он соблюдал свои ритуалы, бродил по дому и около, пытаясь довести до конца хоть одно из обыденных дел, но чаще бессильно опускался в кресло и хмуро озирал лужайку перед домом. Лайонберг не хотел обзаводиться новыми привычками, встречаться на пляже с Бадди, ездить в город, лакомиться «Бадди-бургерами» в отеле. Прежде он не предавался безделью, но то, что происходило с ним теперь, было хуже праздности. Будто он получил обширную травму мозга — вроде бы так доктора говорят, когда человеку со всего маху дадут по голове. И сердце тоже болело, и, о чем бы он ни думал, сердце болело все сильнее.
Он боялся произнести вслух вопрос, вертевшийся у него на языке, но все же отважился:
— От Рейн что-нибудь слышно?
— Вернулась в свою стихию, — фыркнул Бадди. — Наверное, работает в столовой, старикам помогает.
— Значит, она по-прежнему в той столовой?
Он дал маху: Бадди понятия ни о чем не имел, его Рейн не интересовала. Свободный человек.
Раньше Лайонбергу было уютно у себя дома, но теперь он сделался не то чтобы несчастлив, но беспокоен, начал вдруг припоминать какие-то случаи из раннего детства, когда взрослые что-то обещали и не держали слова. «Как-нибудь покатаю тебя на лодочке», — сулил дядя, но это «как-нибудь» так и не наступало; «Будешь вести себя хорошо, куплю тебе бинокль», — говорила мама, но бинокль у него так и не появился. Сколько раз мальчика заставляли ждать, томиться, он терял терпение, уже догадываясь, что никто ему ничего не даст, придется самому устраивать свою жизнь в огромном, многолюдном и равнодушном мире.
Что ж, мимолетный роман пришел к концу. Лайонберг вновь принялся перебирать свои сокровища, надеясь обрести утешение. По какому праву Рейн заставила его усомниться в их ценности? Эта коллекция — цель и смысл его жизни. Ничего, рисунок Матисса еще можно восстановить.
Несколько дней он злился на Рейн за то, что девушка обнаружила его слабое место, повергла в смятение. Небрежная, поверхностная, самоуверенная девчонка — да, девчонка, чересчур молодая, чтобы что-то понять. Вошла в дом и сразу взяла высокомерный тон. Худшая из кокеток, дразнила, довела до эрекции, взяла в рот, высосала, сказала: «Это не секс» — и покинула его.
Но всякий раз эти размышления заканчивались на том, что девушка прелестна, как цветок, что нет в ней ничего, что не заслуживало бы любви и восхищения. Все дурное в этой встрече исходило от него. Она была невинна, умна и вместе с тем весела и естественна. Он хотел снова увидеть ее. Любовь — девчонка.