согласия на те действия. Он понимал, что девушка заплатит любую цену за то, чтобы сохранить тайну.
Глаза Эди застилали слезы. Она с трудом осмотрела холл. Никто не нуждался в ее помощи: телефоны не звонили, на крайний случай за дверью был Зейк.
Эди убежала в комнату отдыха и расплакалась, едва закрыв дверь.
— Эди? Все нормально? — раздался знакомый голос.
За барной стойкой сидела Алессандра. Перед ней лежал… какой-то арт-проект. Этот факт, как и неожиданное беспокойство в голосе Алессандры, помогли Эди не расклеиться окончательно.
— Да, — кивнула девушка, быстро вытирая слезы.
Она подошла к Алессандре с такой осторожностью, словно та была ядовитой змеей, а затем взглянула на арт-проект. Это был квадрат со сторонами по сорок пять сантиметров, смазанный клеем и вставленный в рамку. Алессандра прижимала к нему осколки керамических изделий и цветного стекла. Сейчас была готова только половина, но, с точки зрения Эди, произведение напоминало…
— Мозаику делаю, — объяснила Алессандра.
— Не знала, что вы творческий человек, — заметила Эди.
— Не сказать чтобы! — рассмеялась Алессандра. — Просто захотелось попробовать. Это сложнее, чем кажется. Нужно разместить осколки и надеяться, что, отойдя чуть подальше, ты увидишь ту самую целостную картину, к которой стремишься.
— Похоже на лицо женщины. На вас. Это вы?
Алессандра пожала плечами.
— Мне всегда казалась, что моя жизнь — своего рода мозаика. Все эти неровные, несочетающиеся кусочки керамики и стекла похожи на события, что случаются с нами, — сказала она и взяла двумя пальцами осколок матового нефритово-зеленого стекла. — Но стоит разместить эти «кусочки» определенным образом и взглянуть на них с нужного расстояния, как все становится понятным и гармоничным.
Эди задумалась о том, какой была ее жизнь. Она была любимым ребенком двух замечательных родителей и выросла на острове в безопасности, заботе и поддержке. Она училась настолько хорошо, что ее приняли в университет Лиги плюща. Корнеллский университет тоже оказался местом мечты. Эди нравились и само здание, и занятия, и преподаватели, и приглашенные лекторы из Нью-Йорка, Цюриха и Сингапура, и окружающая кампус природа. В мире не было места прекраснее, чем долина реки Каскадилла-Крик осенью.
И тут случилось кое-что ужасное.
Однажды в январе, на третьем курсе, Эди шла в общежитие с лекции по административно-хозяйственному управлению. На скамейке у дверей здания она увидела маму и декана факультета. Заметив девушку, они встали с места — и ей отчаянно захотелось убежать. Эди знала, что ее мама ненавидела ездить на автомобиле вне Нантакета, особенно зимой. В университет и домой девушку всегда отвозил отец — в последний раз всего несколько недель назад. Заставить Лав семь часов ехать из Гианнис-Порта в Итаку могли только чрезвычайные обстоятельства. В лице женщины читались скорбь и ужас. Эди кинула рюкзак на землю и бросилась в объятия мамы — и прежде, чем та сообщила ей горестную новость, поняла, что отец умер.
Десять дней Эди не ходила на занятия. Когда она вернулась, к ней стали относиться как к загадочной девушке, в жизни которой случилась трагедия. О ней узнавало все больше и больше студентов. Эди соболезновали даже те, с кем она раньше была едва знакома, — в том числе и Грэйдон Спайрс, самый популярный и успешный студент гостиничного факультета. Все отмечали самообладание Грэйдона, его харизму, красноречие и умение общаться. Как однажды заметила лучшая подруга Эди, Шарисс, «он всегда говорит именно то, что нужно, — это просто ненормально!» Как выяснила Эди при более близком знакомстве, он еще и идеально подбирал интонацию. Он не болтал попусту или без остановки, не вел бессмысленных светских разговоров. Грэйдон всегда внимательно слушал собеседника, отвечал искренне и продуманно. Стоило ему обратить внимание на Эди и пригласить ее поесть бургеры и попить кофе ночью в «Джекс Грилл» («Думаю, в последнее время тебе не до сна»), как она тут же влюбилась.
Они очень быстро сблизились — по мнению Шарисс, слишком быстро. Ей было обидно, что Эди почти перестала с ней общаться: любой свободный день она проводила с Грэйдоном. Закончив третий курс, они отправились в Ньюпорт, штат Род-Айленд, — работать в отеле «Касл Хилл» все лето. Обоих назначили администраторами, и у них выработалась отличная динамика. Воздух в холле просто искрился, наполнившись с трудом скрываемыми романтическими и сексуальными чувствами между двумя студентами. Эди и Грэйдон по-доброму старались быть лучше друг друга, обслуживая гостей, — тем (и начальству) это только нравилось. Они выбрали общий выходной в среду и занимались всем, что делают парочки в Ньюпорте: обедали в «Аннис», гуляли по Темза-стрит, проходили тропу Клифф Уолк, плавали на небольшой принадлежавшей отелю парусной лодке, катались на велосипедах по парку «Форт Адамс». Эди не верила своему счастью: Грэйдон появился в ее жизни в самый подходящий момент. Она мечтала о жизни с ним после выпуска. Они бы вместе работали в отелях в Австралии, на Аляске, на Азорских островах, поднимаясь по карьерной лестнице в какой-нибудь крупной сети — или даже основали бы собственную. Они бы поженились и вместе растили детей.
Осенью они вернулись в университет, чтобы отучиться последний год. Эди назначили управляющей студенческим отелем — должность очень и очень почетная. Она рассказала об этом Грэйдону, ожидая, что тот подхватит ее на руки и закружит, как в счастливом финале фильма, или сделает с ней селфи и выложит в «Инстаграм»◊ с хештегом #girlboss. Однако на деле все было не так: по Грэйдону было видно, что он завидовал Эди и страшно обиделся.
После этого случая Грэйдон начал просить от нее разные действия в постели. Сначала Эди было не очень комфортно, а после она стала приходить в ужас, но все равно соглашалась — считала себя обязанной извиняться так за свое достижение. Грэйдон записывал все происходящее в кровати на камеру под предлогом, что это «очень возбуждает». Эди хотелось лишь порадовать его — и она слушалась его и произносила те слова, которые он хотел.
От размышлений рядом с Алессандрой и ее наполовину законченной мозаикой Эди отвлек звук уведомления. Еще одно сообщение от Грэйдона — фотография коробки Pocky, длинного японского печенья-соломки в шоколаде. На Эди накатила тошнота. Она убежала в примыкающий к комнате отдыха туалет, не зная, очистить ли ей желудок или заплакать. В итоге она сделала и то и другое, надеясь, что, когда она выйдет, Алессандры в комнате не будет. «Умоляю, забери свою мозаику и уйди!» — подумала Эди.
Мозаика ее собственной жизни по краям выглядела бы мило: осколки розового стекла и расписанного вручную костяного фарфора. В середине же был бы кусок асфальта со стекающим черным гудроном.
Эди вернулась в комнату. Алессандра тут же вручила ей миску мягкого ванильного мороженого с драже M&M’s — любимым лакомством Эди. И когда Алессандра успела это заметить?
— Садись, — сказала женщина. — Скажи, что случилось. Я хочу помочь тебе.
Два месяца они работали за стойкой регистрации бок о бок, и Алессандра всегда относилась к Эди враждебно, словно она была «крестиком», а Эди — «ноликом». Из-за непреклонной холодности Алессандры Эди успела изрядно понервничать, да и, если честно, немного погрустить. И почему она отнеслась к ней с добротой сейчас, когда девушка наконец-то свыклась с ее постоянным равнодушием?
Но Эди так хотелось хоть кому-то рассказать о случившемся, и, кроме Алессандры, слушателей у нее не было. С Шарисс она больше не общалась (спасибо, Грэйдон) и не могла заговорить на эту тему ни с мамой, ни с Зейком, ни тем более с Лизбет.
Эди взяла ложку, чтобы чем-то занять руки.
— Мой бывший шантажирует меня видео, которые снял с моего согласия, когда мы еще встречались. Он запросил у меня тысячу долларов через Venmo и сказал, что, если я не переведу ему деньги, он отправит эти видео всем моим потенциальным работодателям. До этого он угрожал отправить их моей маме.
Алессандра слегка кивнула.
— О, вот оно что.
Судя по всему, она не была ни в шоке, ни в ужасе от услышанного — скорее всего, потому что не видела эти ролики, не слышала сказанного Эди на камеру, не смотрела на снятые действия. «Никто не должен это увидеть! Никто!» Она заплатит ему тысячу долларов, пусть это и сорок часов ее работы.
— Мне придется перевести ему деньги.
Алессандра хмыкнула.
— С какой стати? Ты же понимаешь, что распространение порнографии без согласия всех участников — это преступление, причем тяжкое, четвертой степени[44]? Обратись в полицию.
Эди представила, как звонит в полицию Нантакета и говорит с шефом отделения, мистером Кейпнашем[45]. Ни за что! Вот поэтому женщины и не заявляют в полицию на мужчин, которые издеваются над ними: это унизительно, да и жертву часто саму обвиняют в случившемся.
— Не могу, — прошептала Эди. — Он в другом штате — в Аризоне.
— Город Финикс?
— Марана.
Алессандра округлила глаза.
— Твой бывший работает в «Дав Маунтин»? Я знакома с управляющей — уверена, она сочтет такое поведение крайне неподобающим.
— Я не хочу… я не буду звонить его начальнице.
— Он же угрожает, что опубликует неприличные ролики без твоего согласия, разве не так?
Эди кивнула.
— И вымогает у тебя деньги, — продолжила Алессандра. — Сколько долларов ты ему уже перевела?
Эди опустила голову.
— Эди?
— Полторы тысячи.
— Сколько?! — вскрикнула Алессандра, вскочив со стула. — Мы вернем тебе деньги. Дай мне его номер, я обо всем позабочусь.
— Не могу.
— Эди, я ему такое скажу, что у него волосы дыбом встанут. Притворюсь другим человеком. Знаю, у тебя нет причин мне доверять, но согласись: я могу быть крайне убедительной стервой, когда говорю по телефону, и без труда заставлю этого парня… Как его зовут?