– Добрый день, кирие, – поздоровалась Эрика.
Старик отложил газету и ответил на приветствие.
– Вы с большой земли? – спросил он. – Что-то раньше я вас тут не видел.
– Я действительно приехала сюда недавно. Но живу не в поселке, а там, внизу.
– Это где же – внизу? – старик приподнял седые кустистые брови. – Вроде там домов нету. Правда, я давненько с холма не спускался. Мне и тут неплохо, – он рассмеялся. – Неужели на берегу домов понастроили? Странно, внуки ни словом не обмолвились, а они каждый день там ездят… Хотя молодежь нынче не особо разговорчивая, не то что мы, старики.
– Я живу в отеле «Персефона». Мы с мужем его купили и теперь приводим в порядок.
– «Персефона»? – старик покачал головой. – Не слыхал.
– Раньше он по-другому назывался.
– Я только «Жемчужину Коса» знаю. Работал там лет тридцать назад. За садом тамошним ухаживал. Я ведь к растениям со всей душой. С ними проще общий язык находить, чем с людьми.
– Наш отель рядом с «Жемчужиной Коса». Мы с ними практически соседи.
– Так это тот, что с большим парком?
– Да. Как он раньше назывался, не знаете?
– Знал, да запамятовал.
Старик с трудом поднялся, с явным намерением уйти в дом.
– Подождите, кирие! Всего один вопрос…
– Пора лекарство принимать. Дочка будет браниться, если пропущу прием.
Он начал медленно подниматься по ступенькам.
– Вы что-то знаете? Знаете, но не хотите говорить? – воскликнула Эрика с отчаянием в голосе.
Старик обернулся и пристально посмотрел на нее.
– Уезжали бы вы оттуда, моя милая. И чем скорее, тем лучше, – сказал он и исчез за тюлевой занавеской, прикрывающей вход в дом.
Эрика беспомощно смотрела ему вслед. Она не уходила – просто не могла заставить себя уйти. Так и стояла напротив дома, ожидая, что старик передумает и вернется, но тут в окне появилась сурового вида женщина и спросила, что, собственно, ей тут нужно. Эрика медленно пошла по дороге, чувствуя спиной недоброжелательный взгляд женщины.
Свернув на боковую улицу, она остановилась в тени старого платана. Мысли в ее голове скакали, словно резиновые мячи. Почему старик ушел так внезапно? Что побудило его посоветовать ей уехать из «Персефоны»? То же самое сказала и официантка таверны. Эрика почувствовала, что сойдет с ума, если не узнает правду, что бы за этой правдой ни стояло.
«Торговая» улица была застроена каменными домами, на первых этажах которых помещались магазинчики и таверны, а на верхних – жилища хозяев. Из кафе, в котором варили замечательный кофе с пряностями, все столики были вынесены и расставлены под полосатыми тентами, хотя Эрике больше нравилось внутри, в темном зале с низким потолком и старинными гравюрами на беленых стенах. Но сейчас она прошла мимо, не обращая внимания на притягательный запах кофе, в иных обстоятельствах побудивший бы ее войти внутрь.
Эрика не знала, куда идет и зачем. Она забыла, что обещала Роберту купить пену для бритья и что ей нужно купить кое-что для себя. Она дошла почти до самого конца улицы, когда ее взгляд упал на вывеску «Домашние варенья».
Повинуясь внезапному импульсу, Эрика переступила порог и оказалась в небольшом магазинчике, всё пространство которого занимали полки, уставленные разнокалиберными банками с привязанными к горлышкам картонными ярлыками. Солнце, попадая через открытую дверь, выхватывало из полутьмы то золотистый мандарин в сиропе, то дольку фиолетового баклажана, уваренного до консистенции цуката, то изумрудно-зеленый джем из киви.
Эрика любила греческое варенье, приготовленное по особому рецепту, делающему дольки сочными, пропитанными прозрачным сиропом. Персефона каждый год варила несколько видов такого варенья в начале осени. Но из фруктов, которые продавались в лондонских супермаркетах, варенье получалось не таким вкусным и ароматным, как то, что Персефоне удавалось купить в районе, где жила греческая диаспора и куда варенье доставляли с Родоса или Крита.
Когда глаза Эрики привыкли к полутьме, она разглядела за прилавком, втиснутым в дальний конец зала, древнюю старуху, дремлющую на стуле. Закутанная в шаль, с всклокоченными седыми волосами, морщинистой шеей и изуродованными артритом руками, неподвижно лежащими на прилавке словно два музейных артефакта, она производила отталкивающее впечатление.
Протиснувшись по узкому проходу между двух рядов заставленных банками стеллажей, Эрика подошла к прилавку и кашлянула. Старуха не пошевелилась. На миг Эрику посетила страшная мысль, что та умерла во сне. Но тут старуха испустила руладу храпа, и Эрика от неожиданности отскочила назад.
– Простите, – сказала она и повторила уже громче. – Простите, пожалуйста!
Старуха открыла замутненные катарактой глаза и уставилась на Эрику.
– А? – надтреснутым голосом сказала она. – Что? Что вы хотите?
– Вы продаете варенье? – задала Эрика наиболее глупый из всех возможных вопросов.
– Не только варенье. Ещё мед. Чудесный мед с острова Тасос. Он с тимьяном. Вы любите тимьян?
– Не особо. А варенье из томатов у вас есть?
– Второй стеллаж слева, верхняя полка. Достаньте сами, мне тяжело ходить.
– Да, конечно. Не беспокойтесь.
– Осторожней, не разбейте там ничего!
Эрика сняла с полки полукилограммовую банку матированного стекла, внутри которой сквозь гущу сиропа просматривались плотно уложенные дольки помидорных цукатов – настоящее объедение. Для комплекта она прихватила с соседней полки баночку варенья из грецкого ореха и еще одну, из спелых инжиров, и составила всё на прилавок.
Старуха взяла лупу, изучила приклеенные к банкам ценники, подбила сумму на калькуляторе, с трудом нажимая на кнопки скрюченными артритом пальцами, и показала Эрике.
Эрика вынула из кармана купюру и протянула старухе.
– Выговор у вас не островной. Из Афин, что ли? – спросила та, рассмотрев купюру со всех сторон.
– Нет, я местная.
– Что-то раньше я вас тут не видела.
– Я живу внизу, у моря, – пояснила Эрика и добавила с нарочитым спокойствием, уже зная, какой эффект произведут ее слова. – В отеле, который двадцать лет стоял заброшенным, а теперь готовится к новому открытию.
Гречанка вздрогнула и отпрянула назад; на ее лице, словно на лакмусовой бумажке, проступили растерянность и страх.
– Я слышала… – прошептала она едва слышно, словно разговаривая сама с собой. – Да, слышала, но не верила. Не хотела верить.
Эрика наклонилась ближе, чтобы лучше разбирать слова, смысл которых ускользал от нее: старая продавщица шамкала беззубым ртом, что вкупе с местным диалектом делало ее речь невнятной.
– Там происходят странные вещи, – сказала Эрика. – С первого дня, как мы туда въехали.
– Так это вы купили отель? А мне говорили, будто новые владельцы – англичане.
– Мой муж англичанин. Я родилась и выросла в Англии, но моя мать была гречанкой. Поэтому я свободно изъясняюсь на вашем языке.
– Зачем вы это сделали? – старуха сокрушенно покачала головой. – Зачем его купили?
– Но мы ничего не знали. – Эрика помолчала. – Мы и сейчас не знаем. Вы мне расскажете?
Старуха словно бы не слышала. Она полностью ушла в себя, погрузившись в раздумья. Выражение страха на ее лице сменилось печалью.
– Кирия! – позвала Эрика. – Кирия, вызнаете правду?
– Знаю ли я? – горько повторила старуха. – Еще бы! Та давняя история стоила мне потери внучек.
– Давняя? Значит, что-то случилось в отеле перед тем, как он закрылся?
– Не закрылся. Его закрыли. Да, им пришлось это сделать.
– Кому – им?
– Правительству Греции, милочка. Только всё это было засекречено. И всех нас – всех, кто жил на этой оконечности острова – заставили дать подписку о неразглашении.
– Что произошло?
– Вы уверены, что хотите это знать?
Старуха в упор взглянула на Эрику, и ее взгляд оказался неожиданно осмысленным; в нем не осталось и следа прежней апатии.
– Боюсь, у меня нет выбора. Можно мне сесть?
Эрика придвинула к прилавку табурет, предназначенный для снятия товара с верхних полок, и опустилась на него. В этот момент зазвонил ее телефон. Взглянув на дисплей, Эрика увидела номер Гебы Цавахиду, менеджера из кадрового агентства. Нажав на отбой, она отключила телефон.
– Киприде, моей старшей внучке, тем летом исполнилось двадцать три. Она собиралась замуж и хотела заработать на свадебное путешествие, потому что ее жених был небогат. Зиновия только окончила школу. Ей и восемнадцати не было. Она устроилась в отель, несмотря на мои возражения. Хотела стать самостоятельной, как ее сестра. Уверяла, что это только на один сезон, а потом она пойдет учиться дальше. Ей нужны были деньги, чтобы продолжить образование. Она хотела стать переводчицей.
– Они обе погибли? Это был несчастный случай?
– Это было преступление. Самое настоящее преступление, только виновных так и не нашли. Хотя кое-кто утверждал, что не обошлось без вмешательства потусторонних сил. Но я не верю в эту чушь. Ни минуты не верила. – Старуха помолчала. – Обе внучки были на моем попечении. Их отец, мой единственный сын, умер, а невестка повторно вышла замуж и уехала в Салоники. Киприда и Зиновия остались со мной.
– Что с ними случилось?
– Вы хотели сказать, что случилось с теми восьмьюдесятью? – уточнила гречанка со странным, леденящим душу смешком.
– Восьмью… – Эрика запнулась и в ужасе посмотрела на старуху.
У нее мелькнула мысль, что несчастная страдает старческим слабоумием, но продавщица отнюдь не выглядела помешанной. Ее цепкий взгляд свидетельствовал о ясности ума.
– Кто-то умер сразу, другие уже в больнице. Об этом мало кто знает. Я узнала от своей подруги, которая работала медсестрой в госпитале Коса. В тот день была ее смена. Она успела мне рассказать прежде, чем с нее взяли ту подписку. Да она бы в любом случае рассказала, ведь речь шла о моих внучках, единственных, кто у меня остался после смерти Хермолаоса.
– Что произошло?