ее обозрение богатые ризы, принесенные прихожанами в дар святой. А вот и сам мсье кюре, торжественный, в ослепительном одеянии, еще не виденном в Монсо, только что прибывшем из Парижа. Кадила, клубы ладана, блеск золота и серебра, мерцание свечей, чудесное благоухание – вот что такое большая праздничная служба. Исполненное чувства пение, увы, не отличалось стройностью, к тому же певчие несколько гнусавили. У меня вызвал также легкий протест некий кожаный напоминающий спираль инструмент, жестоко фальшививший и звучавший немилосердно громко. Под конец службы, когда статуя святой благополучно вернулась на свое место, настал момент невыносимого волнения. Приехал ли главный викарий? Приедет ли он? В следующий момент сомнения разрешились: сначала появились мальчики в белом, затем мужчины в белом, затем даже несколько мирян и наконец бок о бок с кюре скромно шагал сам главный викарий. Он, долгожданный, приехал! Цветущий и живой, главный викарий был истинно верующим, он одолел в это утро двадцать миль ради покровительницы города и ее паствы. Он вкусил роскошный праздничный обед с кюре, он встретится с мэром и другими важными членами муниципального совета. Чудесную проповедь произнес главный викарий, преисполненную высшей истины, а помимо всего прочего, особый лоск придавали ей его парижские манеры. Ведь он не провинциал, и у него прекрасная перспектива сделаться епископом, и не такая уж отдаленная. В общем, великий день и великолепный праздник!
Вскоре после полудня присланная из Дезьера calèche[28] отъехала от дома в северной части города. В ней находились мадам Лемуэн, мадемуазель Фаншонетта и я. В последний момент старая дама решила поехать в Дезьер и там ожидать развития событий.
Спустя час мы медленно въезжали по мощеной дороге в город, который оказался больше и солиднее, чем Монсо.
На въезде в город стояла застава с чиновниками и взимали octroi[29]. Мы сразу же резко повернули вправо, направляясь к тихой и уединенной гостинице, именовавшейся «Сын Франции». В «Сыне Франции» обосновались мадам Лемуэн и ее спутница, я же отправился пешком в «Три золотые короны» по своим собственным делам.
Очутившись в этом заведении, я с самым беспечным видом навел справки. Прежде всего мне хотелось узнать, в котором часу принят у них табльдот, а затем – не могу ли я устроиться у них на ближайшую ночь. Что касается обеда, объяснили мне, я, к сожалению, опоздал к первому табльдоту, в час дня. Но по счастливому стечению обстоятельств в пять будет другой – для удобства тех, кто приехал на праздник издалека. Комнату себе я могу даже выбирать; слуга откровенно признался, что постояльцев немного.
– Тяжелые времена, – заметил я, улыбнувшись. – Признайтесь по чести, наберется ли их у вас с полдюжины?
– Мсье может поверить, что как раз столько или почти столько.
– И кто же, – спросил я, указывая пальцем на висевшие рядом ключи от комнат, – стоит у вас?
– Ну, это мсье Пти, адвокат, и мсье sous-lieutenant[30], а еще… ах, да… мсье Фалькон, но он не на полном пансионе, и мсье Рабб, преподаватель языков и изящной словесности, и…
– Чудесно, – заключил я. – Если кто-нибудь из них придет обедать, я буду доволен.
– Конечно придут. Мсье Рабб всегда обедает здесь.
Меня заинтересовал мсье Рабб, преподаватель языков и словесности. Мне хотелось бы встретиться с ним за обедом и завести знакомство. И я беспечно зашагал по улице, раздумывая, что за человек этот мсье Рабб, как вдруг меня обуяло беспокойство по поводу паспорта. Паспорт, ради всего святого на свете! Все ли с ним в порядке? Проставлены ли необходимые печати и отметки? Можно ли их поставить в такой глуши, как Дезьер? Где бы я мог узнать об этом? Я остановил прохожего и самым вежливым образом начал расспрашивать его, как найти паспортное бюро. Прохожий затруднился с ответом – с подобными вещами редко приходится сталкиваться, но ему кажется, я могу навести справки в полиции.
– Хорошо, но где же полиция?
– А! На Rue Pot d’Etain (то есть на улице Оловянного Горшка), туда можно попасть, если пойти прямо.
– Спасибо. Огромное спасибо!
И я поспешил на улицу Оловянного Горшка и сразу же обнаружил здание полиции, у дверей которого болтался жандарм. Двое других сидели под окном, наслаждаясь вечерней прохладой. Я подошел к жандарму и спросил, нельзя ли получить разрешение побеседовать минут пять с мсье шефом. Он долго смотрел на меня, скребя пальцами подбородок. Затем окинул меня взглядом с головы до ног и под предлогом, что хочет стряхнуть пушинку, заглянул мне за спину. Его собратья тем временем поднялись со скамейки и подошли поближе, рассматривая меня и почесывая подбородки. Я повторил свою просьбу, чтобы меня отвели к мсье шефу. На что часовой, явно не зная, как это расценить, жестом пригласил следовать за ним и привел меня в маленькую комнатку в глубине дома. Дверь за мной закрылась, и я оказался наедине с господином, сидевшим за столом, – лысым и довольно полным, одетым в дорожную шляпу с бантом и старый коричневый мундир. В целом он разительно напоминал служащего королевской почты из какого-нибудь глухого городка в старые добрые времена почтовых карет.
У меня состоялся довольно любопытный разговор с мсье шефом, длившийся не менее получаса. Несмотря на сходство со старинным почтмейстером, начальник полиции оказался человеком удивительного такта и знаний. Как иначе он мог бы занимать это место? Удивительно, но он показал мне несколько собственноручных заметок, сделанных в последние два-три дня. Прежде чем я ушел, мы договорились, что мсье шеф не станет сегодня обедать дома, а придет отведать стряпню в «Трех золотых коронах». Он будет обедать примерно в то же время, что и мы, но прикажет подать еду в отдельный кабинет. Если он примкнет к общему столу, это никого не отяготит, так как он человек легкий и остроумный.
– Но с некоторыми странностями, – добавил он и выпроводил меня.
Без десяти пять или около того я поднимался по лестнице «Трех золотых корон». Оказалось, лейтенант уже был там и расхаживал взад и вперед. Это был господин на государственной службе, занимавшийся проверкой, как я понял, постоянных клиентов владельцев подобных заведений. Мы приветствовали друг друга низкими поклонами, затем занялись предположениями относительно грядущего обеда. Вскоре к нам присоединился господин с круглым багровым лицом, поглощенный земельными интересами, а манерами напоминавший мирового судью, а затем щеголеватый коротышка, имевший разительное сходство с известными портретами мсье Тьера и отличавшийся цветистой речью. Он вступил в беседу с господином земледельцем и с живостью, подняв указательный палец, отстаивал какие-то интересы местного значения.
Спустя некоторое время появился хозяин «Трех золотых корон» и объявил, что подают суп. Это означало, что больше никто не придет или, по крайней мере, что никто не ожидается. А как же преподаватель языков и словесности, где он? Я был настолько заинтересован в появлении мсье Рабба, что ощущал беспокойство и то и дело поглядывал на дверь. Более того, по звукам, доносившимся из-за перегородки, я знал, что там обедает господин, который тоже дожидается прихода мсье Рабба. Возможно, у мсье Рабба свои причины не желать встречи со мною? Я всерьез беспокоился и с тревогой вспоминал о худощавой бледной даме, поселившейся в «Сыне Франции».
Подали суп. Засуетились ловкие слуги, и какое-то время не было слышно ничего, кроме звяканья ложек о фарфор. Мсье Пти – я уже давно понял, что именно он походил на портреты Тьера, – болтал за всех. Его острый указательный палец был направлен то в грудь соседа, то в тарелку, то вертикально приставлен к собственной ладони. Для большей убедительности он жестикулировал ножом и вилкой, салфеткой и даже стулом.
Ему удалось отвлечь меня от одолевавшего беспокойства. Sous-lieutenant и мсье Фалькон принимали его одобрительно, но не вступая с ним в разговор, поскольку оба были поглощены предстоящими трудами.
Когда собирались уносить суп, мне послышались далекие шаги на лестнице. Наш хозяин тоже уловил их, он жестом приказал Антуану не уходить и оставить суп для мсье Рабба. Сердце мое забилось сильнее. В комнату вошел с низким поклоном и с извинениями господин – жарковато сегодня, да еще он так торопился! – и вытер платком лоб. Ах, Фаншонетта! Несмотря на фальшивую плешь до самого затылка, несмотря на отсутствие усов и гладко выбритые щеки, на мягкий шейный платок со множеством складок, спускающийся на грудь, на связку печаток, длинный черный сюртук с потертым воротом, я мог бы поручиться, что ты мгновенно узнала бы мсье Рабба в уютном немецком городке у подножия гор! Я бы различил его в тысячной толпе.
Он входил в круг друзей мсье Пти, поскольку тот сердечно приветствовал его при появлении. Очень милым человеком оказался мсье Рабб, он чудесно развлекал нас все остальное время за обедом, если бы только не привычка время от времени скалить зубы и если бы воображение не рисовало мне на его лице соломенные усы. Он с одобрением отозвался об утренней праздничной мессе и похвалил замечательную проповедь мсье викария – какое полное, живое изложение и какая польза для прихожан! Затем он принялся обсуждать с мсье Пти различные финансовые вопросы, проявив при этом некие познания в этой области. Лейтенант был слишком занят, чтобы разговаривать.
Наконец мсье Пти, взглянув на часы, обнаружил, что должен спешить по важному делу, и с поклоном удалился. Лейтенант встал из-за стола примерно в то же время, ему вспомнилось одно маленькое кафе на площади. Таким образом, за столом остались господин земледелец, я и мсье Рабб, который с приятной улыбкой заметил, что знает об особого разлива вольнай в хозяйских подвалах и сейчас прикажет подать его нам на пробу. В эту минуту за перегородкой кто-то задвигался, и вскоре появился, приветствуя всех поклонами, мой приятель – начальник полиции, держа в одной руке газету, а в другой стакан и бутылку вина. Он попросил разрешения присоединиться к компании. Признаюсь, я едва узнал мсье шефа. Он совершенно преобразился, сделался похож на богатого горожанина в воскресной одежде. Никакой потертой дорожной шляпы или коричневого мундира. Кроме того, в его речи проступил местный акцент. Мсье шеф уселся на стул, дружелюбно огляделся, и я понял, что пришло время действовать.