Я горячо просил его не говорить так и продолжать.
– Тебе, несомненно, известно, – продолжил он, – что я приехал сюда отыскать тело дядюшки Стивена и вернуть его в Англию, чтобы похоронить в семейном склепе. Известно тебе и то, что поиски пока были бесплодны. Попробуй не задумываться особо, насколько непонятен тебе смысл всего этого предприятия, и прочти вот эту газетную заметку. Видишь, там отчеркнуто. Пока это единственное найденное мной упоминание роковой дуэли, в которой пал дядюшка. Я хотел бы, чтобы ты прочел и высказался, как тебе представляется, стоило бы мне поступить.
С этими словами он протянул мне старую французскую газету. Содержание заметки так глубоко врезалось мне в память, что я и по сей день могу точно воспроизвести все, что непосредственно относится к дальнейшей истории.
Начиналась статья с предисловия редактора, посвященного великому любопытству, которое вызвала в обществе роковая дуэль между графом Сен-Лу и мистером Стивеном Монктоном, джентльменом из Англии. Затем автор подробнейшим образом описывал завесу таинственности, которой событие было окутано с самого начала, и выражал надежду, что публикация некоего документа позволит получить новые свидетельства из более надежных источников. Документ был найден в Париже среди бумаг месье Фулона – секунданта мистера Монктона, – скоропостижно скончавшегося от чахотки вскоре после возвращения с дуэли. Рукопись не была завершена и обрывалась на самом интересном месте. Причины этому установлено не было, как и не увенчались успехом тщательнейшие поиски второй ее части среди бумаг усопшего.
Далее в статье цитировалась и сама рукопись.
Это было соглашение, составленное секундантами мистера Монктона и графа Сен-Лу, месье Фулоном и месье Делвилем. В нем содержались условия дуэли. Сверху стояли место написания и дата: «Неаполь, 22 февраля», а сам документ был разделен на семь или восемь параграфов. В первом говорилось об основании и сути ссоры, им было «чрезвычайно постыдное поведение обеих сторон, не достойное повторения вслух, да и вообще упоминания». Во втором параграфе говорилось, что получившая вызов сторона выбрала пистолеты в качестве оружия, а бросивший вызов (будучи великолепным фехтовальщиком) со своей стороны настоял стреляться таким образом, чтобы для решения дела потребовалось не более одного выстрела с каждой стороны. Секунданты, предвидя смертельный для одной из сторон исход встречи, договорились, что о дуэли не должна знать ни единая живая душа, а место не будет известно заранее даже самим участникам. Также пояснялось, что эти меры предосторожности понимаются сторонами как необходимые после недавнего обращения папы римского к властям Италии о безобразно участившихся дуэлях и необходимости применения к дуэлянтам самых строгих наказаний в соответствии с буквой закона.
В третьем параграфе подробно описывались договоренности о том, как именно драться.
Секунданты заряжают пистолеты на месте. Стреляться с тридцати шагов, а чей выстрел первый – бросить монету. Выигравший делает десять шагов – до заранее отмеченной черты – и стреляет. Если он промахивается или нанесенная им противнику рана не смертельна, второй участник волен перед выстрелом подойти хоть на все двадцать шагов, и стрелять. Таким образом, одного раунда будет достаточно, чтобы все решить, и как участники, так и секунданты давали торжественное обещание придерживаться уговора.
Четвертый параграф гласил, что секунданты договорились установить место дуэли за пределами Неаполитанского королевства, но решить, где именно, по обстоятельствам. В оставшихся параграфах, насколько я помню, обсуждались дальнейшие предосторожности, которые следует соблюдать, чтобы никто не узнал о предстоящем событии. Участники, каждый со своим секундантом, должны были выехать из Неаполя раздельно, несколько раз переменить кареты и встретиться в некотором городке, а если встреча в городке не состоится, то на определенной почтовой станции по дороге из Неаполя в Рим; с собой иметь мольберты, краски и складные стулья, чтобы сойти за художников, направляющихся на пленэр; до места дуэли добираться пешком без помощи проводников, чтобы те не выдали тайны. Завершали этот удивительный документ столь же подробные договоренности о том, как скрыться выжившему участнику дуэли и секундантам. Под текстом стояли инициалы обоих секундантов.
Чуть ниже инициалов начиналось новое повествование с пометкой «Париж», которое, судя по всему, и должно было содержать в подробнейших мелочах отчет о том, как прошла дуэль. Весь текст был написан почерком покойного секунданта.
Месье Фулон, автор документа, высказывал свою уверенность в том, что обстоятельства могут сделать отчет о недружеской встрече графа Сен-Лу и мистера Монктона чрезвычайно важным документом. И как один из секундантов был готов свидетельствовать, что дуэль прошла в полном соответствии с условиями соглашения, а оба участника повели себя как люди отваги и чести (!). Далее он уведомлял, что передаст этот документ в надежные руки со строгим наказом открыть, только в том случае, если без этого никак невозможно будет обойтись.
После такого вступления месье Фулон сообщал, что дуэль состоялась через два дня после заключения соглашения. Это произошло в местности, куда случай забросил участников. (Но ни конкретного места, ни даже области не упоминалось.) Стрелявшиеся заняли позиции согласно договоренности, Сен-Лу выиграл жребий и, сделав положенные десять шагов, выстрелил в мистера Монктона. Выстрел попал в цель, однако мистер Монктон, шатаясь, смог пройти шесть-семь шагов в сторону графа и выстрелил в ответ, но не нанес никакого вреда. После чего упал замертво. Мсье Фулон утверждал, что вырвал из имевшегося у него блокнота листок, коротко описал, как погиб мистер Монктон, и приколол записку к одежде убитого; это было необходимо в соответствии с планом, разработанным для того, чтобы секунданты могли избавиться от тела, не угодив при этом в полицию. В чем именно заключался этот план и что именно случилось с трупом мистера Монктона, так и осталось неизвестно, потому что на этом месте повествование неожиданно обрывалось.
Оставалось только примечание, где автор газетной заметки рассказывал, как именно к нему в руки попал приведенный документ, и повторял то, что уже сказал во вступлении редактор – продолжения текста не было найдено. Итак, я пересказал все, что прочел в газете, и что на тот момент было известно о смерти мистера Стивена Монктона.
Когда я вернул газету Альфреду, он был слишком взволнован, чтобы говорить, и только жестом напомнил мне, что с нетерпением ждет моего мнения о прочитанном. Я оказался в чрезвычайно сложном положении. Невозможно было предсказать, что будет, не прояви я должной осмотрительности. Поэтому лучшее, что я мог сделать, – попытаться осторожно расспросить Альфреда, прежде чем высказывать какое-то определенное мнение.
– Ты позволишь мне задать несколько вопросов, прежде чем я смогу дать какой-либо совет? – спросил я.
– Да, да, спрашивай о чем хочешь, – нетерпеливо кивнул он.
– Ты часто виделся с дядюшкой, когда тот был жив?
– Пару раз в жизни, когда я был еще ребенком.
– Тогда, наверно, особой теплоты к нему ты не испытывал?
– Теплоты? Да я бы сгорел со стыда, если бы испытывал к нему хоть что-нибудь, отдаленно похожее на теплоту. Где бы он ни оказался, он покрывал позором наш род.
– Скажи, а присутствует ли семейный интерес в твоем стремлении найти его останки?
– Среди прочих, может быть, но почему ты спрашиваешь?
– Я слышал, что ты обратился в полицию, чтобы они помогли тебе в поисках, а вот рассказал ли ты полицейскому начальству, как важны для тебя эти поиски, дал ли ты им вескую личную причину, чтобы руководители обеспечили должное рвение подчиненных для участия в твоем необычном деле?
– Я не должен объясняться. Я щедро плачу им за работу, а взамен получаю только самое возмутительное безразличие всех участвующих. Тут я не знаю никого и практически не говорю по-итальянски – то есть беспомощен. Власти, что здесь, что в Риме, делают вид, что помогают мне, полиция – что расспрашивает свидетелей и разыскивает место дуэли, чего я от них и требую, но не более. Надо мной смеются и оскорбляют чуть ли не в лицо.
– А не приходило ли тебе в голову – учти, я ни в коем случае не собираюсь оправдывать бездействие властей и ни в коем случае не думаю так сам, – что они могли решить, будто ты не до конца честен с ними насчет цели своего визита?
– Не до конца честен?! – воскликнул Альфред, вскочив. Он тяжело дышал и сверлил меня безумным взглядом. – Не до конца честен?! Это ты считаешь, что я что-то скрываю. Не отпирайся, это ясно. Так. Ни слова больше, сначала ты должен увидеть собственными глазами. Иди сюда – на минуту, всего на минуту.
Я отправился за ним в спальню. Сбоку от кровати стоял длинный ящик, футов семи с небольшим в длину, сколоченный из некрашеных досок.
– Открой крышку и загляни, – сказал Монктон, – а я подержу свечку, чтобы ты все рассмотрел.
Я подчинился и с ошеломлением уставился на содержимое – это был богато украшенный свинцовый гроб с фамильным гербом Монктонов и надписью старинным шрифтом «Стивен Монктон». Под именем были указаны даты жизни и обстоятельства смерти усопшего.
– Это гроб, в котором я собираюсь перевозить тело, – прошептал Альфред мне в ухо. – Похоже, что я не до конца честен, говоря, что приехал за трупом дяди?
Это уже не на шутку отдавало безумием, и я не нашелся, что ответить.
– Да, да, теперь я вижу, что тебя, по крайней мере, убедил, – продолжал Монктон. – Давай теперь вернемся в гостиную и поговорим, не подозревая друг друга в лжи.
Вернувшись в гостиную я машинально отодвинул стул дальше от стола, чтобы сесть. Я был настолько ошеломлен и так напряженно раздумывал, что мне теперь сказать Альфреду и как вообще себя вести, что совершенно забыл о том, как он настойчиво просил меня сидеть именно в этой точке, когда мы зажигали свечи. О чем он тут же мне напомнил.