Гера охнула еще раз, сильнее, повела бедра чуть вниз и навстречу, желая раскрыться, полностью и почти невозможно. Оборотень шумно вздохнул, втягивая в себя не только лишь запах, но уже и ее вкус. И было в этом его вздохе что-то такое узнаваемое для нее, человеческое и родное, отчего у нее тут же все сжалось внутри.
Зверь чуть замер, дыша в такт ударам ее сердца, и темной тенью скользнул вперед. Она старалась не смотреть, прятала страх за решетками пушистых ресниц и оковами готовых брызнуть последних слез.
Гера видела лишь блеск, когда мокрый горячий красный лист снова вернулся к ней. Растворилась в волнах, растекающихся внутри, пронизывающих теплом и раскаленными иглами наслаждения от шеи и до напряженных пальцев на ногах.
Она отдалась ему, плюнув на все и ловя эту ночь, страшную, опасную и прекрасную.
Он касался ее как хотел. То накрывал широкой шероховатой простыней, то проводил самым кончиком, мешая между собой себя и ее, сейчас превратившихся во что угодно, кроме глупо звучавшей влаги. В розовое благоухающее масло, в сладкий первый мед, в утреннюю луговую росу, в текущие капли дождя на пионовом бутоне.
Гера закрыла глаза и слушала звонкую песню, эхом отдающуюся внутри нее после каждого прикосновения и становящуюся все сильнее.
Стук сердца как ход часов. Ее собственные давно шли вместе с висевшими в вестибюле. Минуты сплетались в дни, дни растворялись в месяцах, месяцы плавно перетекали в саму жизнь. Другую, изменившуюся, полноцветную, странную и страшную, и такую… настоящую.
В прошлой она смущалась сама себя, своей естественной красоты, бывшей всюду, а не только в милом лице и вырезе платья. Боялась желаний, боялась слов о них, боялась мыслей, не вяжущихся с общими. Не желала ощущать себя женщиной полностью, покорно следовала навязанному кем-то. Не раскрывалась не только душой, но даже боялась раскрыться телом. Чтобы не оттолкнуть, чтобы не показаться странной или испорченной.
Здесь, в мягком полусвете ламп, рядом с горой мускулов и запахом зверя, такие мысли умирали не родившись. И стук часов ее жизни, отдающийся уже даже не первый год, нравился Гере куда больше прочих, оставленных за спиной.
Нравился всем, включая свои желания и отношения к самой главной сути ее женственности. Той, где сейчас влажно и обжигающе двигалось ужасное чудовище, остановленное лишь ее секретом, ее красотой, вкусом и запахом. И теперь Гера точно знала одно: она прекрасна везде. Везде.
Тепло раскручивалось как торнадо. Подхватывало на мягких крыльях и тут же ныряло вниз, заставляя вздрагивать от острых режущих моментов предвкушения, которое было сильнее даже такого долгожданного финала. Зверь, сейчас бережно ласкающий ее между бесстыдно широко разведенных бедер, мокрых внутри от ее желания и от него самого, уже не хотел убивать. Магия женщины боролась с кровавым колдовством полной луны. И потихоньку побеждала.
Она смущалась себя, когда-то давно. И потому не могла понять единственного раза, когда глаза мужчины не отрывались от того места, где он только что был. Ей хотелось свести ноги вместе, не давая ему рассматривать, словно бы там, меж разведенных гладких бедер, у нее было что-то постыдное. Хотелось переключить его внимание, скорее прикрыть наготу.
Но он на удивление вдруг стал первым в жизни, кто оказался мягок и нежен. И первым, кто указал на то, как в глазах мужчины тихо и мирно может плескаться только лишь наслаждение от видимого им. Первым, кто объяснил одним лишь взглядом, что женское естество может и должно быть тем, на что можно смотреть и смотреть. Хоть целую вечность.
И именно этот нежный, чувственный, окруживший ее заботой мужчина, становился в полнолуние диким зверем. Способным убить, разрывая на части когтями, любого, кому не посчастливилось попасться ему на глаза. Насмешка судьбы, не иначе. Она так и подумала в ту ночь, когда ей впервые открылась его страшная пугающая тайна.
Гера закрыла глаза и отдалась ощущениям. Влажная и едва шероховатая пытка охватила ее полностью. Мерно гудящее дыханием чудовище пока забыло жажду крови. Новая, заставляющая зверя изредка взрыкивать, жажда тоже переливалась блеском влаги. Но другой. И женщина желала ее уже не меньше чудовища.
Горячее, мокрое, неторопливое и быстрое алое мучение продолжалось. Язык оборотня скользил по бедрам, по животу, по дрожащим мускулам ее уже совершенно мокрого зада. Задерживался, замирал, заставляя чуть стонать, желать возвращения, и почти умолять его направить к полыхающему огню, желающему разгореться во всю мощь.
Зверь глухо ворчал, скользил, замирая в самые нужные мгновения. Гера не смотрела вниз, не смотрела в стороны. Она просто лежала, полуприкрыв глаза и впиваясь пальцами в ворс ковра. Волна за волной накрывали все сильнее. Заставляли разводить ноги еще и еще шире, призывая зверя вернуться и достать каждый, самый скрытый тайник стонущей плоти.
Она тихонько охнула, когда зверь сжалился. Когда он коснулся темных лепестков, налившихся желанием и переливающихся блеском. Запах крови, почти засохшей кое-где на ранах, добавлял остроты и пряности странному и страшному, происходящему в полутьме.
Острейшие белые кинжалы, изредка касались друг друга. Костяные бритвы стучали опасностью, добавляли бурлящему возбуждению чуточку того самого, спрятавшегося, ужаса. Делали его настоящим, заставляли вздрагивать…
Хотя Гера уже знала, чувствовала каждой клеточкой свою полную победу. Как? Ответ давали легкие сладкие скольжения между ее дрожащих в изнеможении бедер и все более горячей волне ожидания. Касающийся ее кончик самого нежного языка, принадлежащий чудовищу. Он давал ответ лучше каких-либо слов.
Пробегал, скользя, по разошедшимся складкам. Раздвигал тонкие раскрытые лепестки еще больше. Касался гладкой кожи на вздрагивающем лобке. Дразнил, заставляя выгибаться навстречу, жаждать безотрывных сильных ласк.
Гера тяжело дышала, кусая губы и хрипло постанывая. Да, ее зверь уже побежден и сейчас играет с ней, заставляя просить о полном доказательстве. Остром, быстром, болезненно-прекрасном, заставляющем плевать на силу крика и бьющим по всему ее изнывающему телу тугими плетьми.
Язык оборотня замер внизу, замер, двинулся вперед, вытягиваясь упруго и сильно. Раздвинул ее розовую последнюю преграду, оказался на несколько мгновений внутри и шевельнулся, наполняя тягучей слюной ее лоно.
Гера вздрогнула, от стиснутых зубов до напряженных пальцев ног. Охнула, невозможно шире раскрывшись и подаваясь навстречу. Горячий, упругий и настойчивый язык исследовал ее изнутри, касаясь каждого миллиметра упругой и слегка ребристой поверхности, заставляя крепко сжимать его мышцами изнутри. И затем вышел, медленно и ласково.
Двинулся вверх, пройдясь перевернутой английской «V», замирая в главной пульсирующей точке. И еще, и еще, и еще… Одинаково нежно, сильно, ритмично, страстно…
Гера глухо и низко застонала. Прямая электрическая вспышка, готовая разорваться внутри и разбежаться повсюду. И ей не стоило говорить, не стоило показывать. Ее Зверь уже все понял.
Он рисовал по ней, как по раскрытой книге. Запятыми и точками, расставляя их одним лишь языком. И сейчас готовил концовку.
Начал ее с точки. С мокрой сильной точки в самом верху, на тонкой упругой перемычке, сразу после смыкающихся и налившихся лепестков Геры, раскрывшихся уже полностью. Она выгнулась назад, поднимаясь и двигаясь навстречу ему. И Зверь не стал мучать дальше.
Медленно, сильно и трепетно, широко прижимая язык, выписал вопросительный знак, закрутив кончик верхнего изгиба точно где надо. Нажал, чуть двинувшись по кругу и замер.
И она закричала. Закричала, чувствуя пульсацию в каждом кончике каждого пальца, в каждой напряженной жилке, в каждом вздрагивающем и плавящемся от удовольствия мускуле. Кричала, кончая даже кожей, рассыпаясь на тысячи искр чертовых фейерверков, вдруг разбежавшихся перед глазами. Кричала, принимая свое счастье и свою победу.
Гера еще стонала, когда серая густая шерсть коснулась ее кожи. Остро кольнули кончики волосков, обожгло горячее мускусное дыхание. Она вдохнула запах своего Зверя, узнавая в нем любимого.
Мощные передние лапы, уже меняющиеся, уже становящиеся такими ласковыми руками, пока еще оставались чудовищными. И невероятно сильными. Она послушно сделала все, так желаемое им. Попробовала расслабить даже полыхающий и вздрагивающий наслаждением низ живота. Потому что знала, что ее ждет. Ее последняя боль и последний страх.
Слюна оборотня заживляет почти любую рану. Гера знала это. Знала, как ей будет хорошо… потом. Но сейчас боялась. Страшилась, но боролась, ожидая его. Зная, как станет больно, как будет… а-а-а…
Он вошел в нее одним мощным рывком. Жадно и грубо, не умея сдержаться именно в первый момент. Раскаленный и огромный, как и положено чудовищу. Стальной, мощный, вздувшийся венами, он ощущался всеми ее дрожащими нежными стенками. Вонзился зазубренной саблей, изогнутой и расширяющей к рукояти, росшей из железных мускулов его тела.
Гера вскрикнула, желая удержать, не пустить, оттолкнуть…
Слюна оборотня заживляет почти любую рану. И она, оставшаяся в ее лоне, сейчас влажно и бесстыдно хлюпающая внизу, помогла. Растеклась заботливой нежной прохладной пленкой. Остро защекотала, заживляя и убирая боль. Охладила и дала начало новому наслаждению.
Гера знала это, слыша в мокрых звуках уже себя, выступающую густо и постоянно. И даже видела, не удержавшись и взглянув вниз.
И застонала, восхитившись, видя блеск прекрасного доказательства его мужественности, выходящего из нее и устремляющегося назад. Неудержимо и властно, с силой и скоростью, не доступной обычным людям. Она отдалась этим сильным толчкам, до боли заламывая руки, мечущиеся по его телу, и часто задышала.
И, как всегда, пропустила самое главное. Когда ее пальцы скользили по гладкой коже. Не задерживались в шерсти, пусть и такой нежной для нее. Волоски густейшой шубы Зверя разлетались, рассыпаясь невесомой серебряной пылью, и пропадали, раскрывая спрятанное под ней.