Его руки с силой сжались на ее бедрах. Движения ускорились, доводя безумную гонку до предела.
И вдруг она стала хватать ртом воздух, растворяясь в электрических волнах, растекающихся по коже. Пронизывающих насквозь раскаленными молниями от шеи и до напряженных пальцев на ногах. Застонала сильно и глубоко, переходя почти на крик и чувствуя, как он стонет вместе с ней. Прижала его к себе ногами из последних сил, чувствуя приближение наивысшей точки наслаждения.
Как и всегда больше всего на свете желая лишь одного — чтобы он наполнил ее своим горячим семенем, таким густым и обжигающим. Как хочет каждая женщина, которая любит всем сердцем. Принять и не отпускать. Быть той, с которой хочется слиться воедино. Той, которая станет сосудом их общей страсти и нежности.
Он смотрел на нее и, казалось, все понимал, поглощая темной бездной своих глаз, и даже когда его выгибало навстречу, заставляя вздрагивать каждым мускулом, сопротивлялся. И когда их обоих уже разрывало от бушующих внутри разрядов, сжимающих до боли напряженные мышцы, он ворвался в нее в последний раз. Глубоко, до предела, заставив сотрясаться от конвульсий. И резко вышел, прижавшись пульсирующим, горячим и липким к ее животу.
Но даже так она была счастливее, чем когда-либо прежде. Даже так, стараясь унять слезы, хлынувшие вдруг из дрожащих век. Даже прикрывая рот, чтоб он случайно не услышал ее жалобных всхлипов, прижимаясь потной грудью к ее плечам.
Даже так…тысячи лет бессмертия стоили для нее меньше одной этой ночи и целой земной жизни рядом с ним.
Она не жалела. Никогда, ни разу не жалела о своем выборе. Даже когда хотела умереть, чтобы прекратить эти страдания. Даже в то мгновение, когда лишалась всего ради него.
— Став павшей, ты потеряешь свои силы, — предупреждал ее Небесный Владыка.
— Мне хватит и того, что я просто буду его видеть, — отвечала она, склонив голову.
И ни разу не отреклась от своих слов.
Даже сегодня, увидев это милое зеленоглазое создание в его кабинете и все поняв по одному лишь его взгляду. Не отреклась и не жалела. Такова была ее судьба. Такова ее участь. Она сама ее выбрала и не могла отступить.
Подставив голову под кипящую воду, Медея стиснула зубы. За эти столетия она научилась терпеть. Любая боль сейчас подойдет. Любая, что хоть на секунду сможет заглушить душевную. Она склонилась ниже, делая шаг вперед и подставляя под струи воды израненную спину.
Глубокие шрамы, бороздками испещрявшие кожу, тянулись от плеч до лопаток. Красные, изъеденные плотными алыми рубцами до глубоких канавок, они расползались по коже, взрезая ее и уродуя. Шрамы краснели от кипятка и затем наливались белым, перечеркивая своими жирными линиями и кривыми углубленными точками изящную спину. Спину, где когда-то на месте ран были большие, сильные, белые крылья Ангела.
Два бокала вина сделали свое дело. Лиза не думала уже ни о каком наказании. Совершенно перестав стесняться, она нарезала круги по кабинету, рассматривая все новые и новые диковинные вещицы.
— Люди порой и не замечают, когда они счастливы. А что такое счастье? Даже ты сам затруднишься с ответом, хотя прожил… Не знаю, сколько ты там прожил? — Она обернулась к Деймону. Он кивнул, будто и не слышал ее слов. — Однако, если ты несчастен, то четко это осознаешь. И понимаешь, что за чувства тобой овладели. Вся штука в том, что счастливым человек должен делать себя сам. Вопреки обстоятельствам. Здесь и сейчас.
Его взгляд остановился на ее изящных запястьях. Задумавшись о чем-то на несколько секунд, хозяин жадно отпил прямо из горлышка бутылки.
— Так ты счастлива? — В его голосе звучала невообразимая горечь.
— Я, — поймав его настроение, улыбнулась Лиза, — еще только учусь.
Снова стало не по себе. Немного жутко. Даже страшно. Захотелось вдруг дотронуться до плеча, чтобы увидеть то, что заставляло этого мужчину сейчас так хмурить брови и тосковать. Увидеть его глазами.
— Учишься? — спросил он сухо.
— Да. — Лиза, преодолев смущение, подошла и села прямо напротив. — Как не откладывать счастье на завтра. В детском доме я постоянно ждала, что за мной вернутся родители. Вот когда это произойдет, непременно буду счастлива. Потом меня выпнули оттуда, и я пожалела, что не ценила того, что имела там: крепкой, пусть и детской, но дружбы, маленькой, пусть и ненастоящей, но семьи из таких же ребят, как я. Ну, и дальше по накатанной. Вот найду работу, и тогда… Куплю машину и обязательно… Встречу мужчину и непременно… Неправильно это — ожидать чего-то призрачного, надеяться на завтра.
Удивительно, но она тонула в этих серых глазах. Колких, пронзительных, но таких… добрых в глубине. Никогда прежде ей не доводилось встречать таких… убитых горем людей, как Деймон. К нему хотелось прикоснуться, хотелось сделать что-то, чтобы ему стало легче, чтобы он мог, наконец, снять свою стальную маску из силы и жесткости. Хотя бы для нее одной.
— Но в этом природа человека, — отозвался он, почему-то глядя в ее глаза пристально и внимательно. Так, как обычно смотрят на звездное небо. Выжидающе, восхищенно, с придыханием и немного мечтательно.
— Ты прав, не умеем мы довольствоваться малым. — Девушка огляделась по сторонам. — Вот разве ты счастлив в окружении всей этой роскоши… Деймон?
Она словно вернула его своими словами к реальности, заставив обреченно выдохнуть и облизнуть пересохшие губы.
— Это хороший вопрос, Лиза. — Мужчина поставил бутылку на стол и взял в руки маленькую фигурку. Ангелок из мрамора с поломанным крылышком. Маленький, пухленький, с большими несчастными глазами. — Каждая вещь в этой комнате несет с собой бессмертие памяти, в каждой заложены воспоминания о том или ином человеке, событии, месте. И, как видишь, за мою долгую жизнь накопилось здесь всего немало. Вообще, человек чувствует себя лучше в окружении дорогих ему вещей.
— А что если именно эти вещи тянут тебя назад? — Она поставила бокал и взяла из его рук фигурку. От нечаянного соприкосновения ладоней по спине пробежал маленький хор поющих мурашек. — Ты застрял в этом прошлом, одеревенел, как фигурка вот этого слона на твоем столе. Окаменел, как это тяжелое пресс-папье из малахита с серебрением. — Поставила фигурку на стол и, улыбаясь, наклонилась к нему. В нос ударил запах морской свежести, манящий, дерзкий. — Ты вообще на улицу выходишь? Хоть иногда?
Выпрямился. Замер. Похоже, она нечаянно нарушила границы дозволенного, и такая близость испугала мужчину. Но ни один мускул на его лице по-прежнему не двигался. Вот что за стойкий оловянный солдатик!
— Ты немного заблуждаешься о масштабах моей деятельности, девочка.
Все, сейчас отчитает или опять покажет своих демонов. Лиза продолжала улыбаться, как ни в чем не бывало. Играть так ва-банк.
— Так мы на «ты» или как?
Он прищурил глаза.
— На «ты».
Она победно сложила руки на груди.
— Тогда перестань всюду совать свое «девочка». Девочка то, девочка это. — Потянулась за бокалом, намеренно оказавшись запредельно близко к его губам. — Да, я немного младше тебя, не такая опытная, но такое обращение выглядит пренебрежительно. — Села. Отпила глоток. — Дядя.
Непоколебимый до сих пор хозяин, наконец, усмехнулся, не отрывая от нее восхищенного взгляда.
— Согласен.
— Тогда договорились. — Протянула бокал. — Как я успела заметить, здесь все дрожат от одного звука твоего имени.
Деймон взял бутылку и чокнулся с ней. Дзынь! Звон поднялся к потолку, оглушая обоих, и растворился в мягком бархате стен.
— И неспроста.
Лизе почему-то было очень уютно и комфортно здесь, в этой комнате, в этом кресле. С ним. Глядя в его глаза.
— Но лично мне теперь не так страшно. — Улыбнулась своей самой доброй и искренней улыбкой. — И, набравшись наглости, я могла бы даже советовать тебе больше дышать свежим воздухом и общаться с… друзьями.
— Я что, похож на человека, у которого есть друзья?
— Тоже верно. — Рассмеялась открыто, по-детски. — Но если хочешь, можем вместе сходить как-нибудь на пляж и подурачиться. Потому что у меня друзей тоже нет. И да, обещаю никому не рассказывать об этом, чтобы не подрывать твой авторитет.
Легкая улыбка, словно ранняя весна, озарила его лицо.
— А ты забавная.
Лиза отмахнулась.
— Ни разу не забавная. Просто с прибабахом.
Улыбка стала ярче. Он теперь явно чувствовал себя более расслабленно.
— И ты так легко в этом признаешься?
Лиза наклонилась вперед, прищуривая один глаз.
— Можно подумать, ты сам не с прибабахом? Сидишь здесь в темноте, страдаешь, от нечего делать пугаешь всех своим грозным видом. Да мы все со странностями. Но ты мне нравишься. — Самой даже стало неловко. Не стоило пить столько древнего вина. Теперь ей хотелось провалиться сквозь землю. — Боже, да что же я говорю? Ой, а здесь уместно поминать Бога?
Понесло, так понесло….
— Не думаю, — окидывая ее печальным взглядом, тихо произнес он, — что нам стоит сближаться.
— Почему? — Улыбка сползла с ее лица. — Мне нравится общение с тобой.
Похоже, дело серьезное. Он вдруг перестал походить на человека: нос подрагивал, шумно втягивая воздух, губы сложились в упрямую тонкую линию. Глаза сверкнули, отливая кроваво-красным.
— Ты забываешь, что я бессмертный.
— Только не нагоняй этой жути, хорошо? Я выпила достаточно вина, чтобы не молчать. — Она сглотнула и поерзала в кресле, дождавшись, пока красные огоньки покинут его взгляд. — Не подумай, я помню все эти фишки с субординацией и прочим. Обещаю слушаться, повиноваться и делать вид, что боюсь тебя, как остальные. Там, на работе. Но сейчас-то мы наедине. И ты говорил что-то про мою, якобы, древнюю кровь. Стало быть, я что-то на вроде тебя?
Дыхание его успокоилось. Руки снова расслабленно легли на подлокотники кресла.
— Да. В некотором смысле.
— Древняя, хм. — Лиза откинулась на спинку кресла, болтая ногами, и глядя в потолок. — Ведьмы из меня не выйдет, добрая я и наивная.