Я киваю.
Мальчик отодвигает карандаши: на сегодня все, и снова встает рядом с инструментами. Он хочет вернуться к ремонту. Заняться делом.
Вечером я снова иду в ресторан «Лимбо». Два дня подряд там подавали одно и то же блюдо, но теперь добавилось еще одно, и владелец предлагает выбрать.
— Мы расширили меню, — говорит он и спрашивает, хочу ли я суп с галушками или блюдо в горшочке, как вчера.
Я выбираю суп.
Замечаю, что, как многие жители города, он часто говорит о себе во множественном числе. А между тем других работников и посетителей в ресторане я не видел.
Суп с галушками, плавающими в бульоне, приносят быстро. Пока я ем, хозяин, по обыкновению, стоит у стола с полотенцем на плече. Затем начинается монолог. О том, чем я занимался, что общаюсь с актрисой, что меня видели на футбольном поле и что к морю я спускался не по улице.
После этого он замечает, что я побрился. От его взгляда также не ускользает, что на мне та же красная рубашка, что и в прошлый раз, из чего он заключает, что мне нужна одежда. Он предлагает использовать свои связи и поговорить с хозяином соседнего магазина одежды.
— Он закрыт и не закрыт. У хозяина есть небольшой склад, нужно позвонить и сделать заказ. Сколько рубашек вам нужно? Может быть, что-то еще? Ремень?
Если же нужен костюм, можно пошить у знакомого его знакомого. Он и сам носит сшитые на заказ костюмы. Сейчас на нем только рубашка, но пиджак висит на вешалке в гардеробе. Он приносит пиджак и надевает. Когда он демонстрирует мне подкладку, я вижу в кармане пистолет. Он быстро снимает пиджак и относит его на вешалку.
Вернувшись, говорит:
— Было бы здорово проснуться, никого не убив.
Секунду подумав, добавляет:
— Ведь неизвестно, сохранится ли перемирие.
Мое внимание привлекает фотография молодоженов на стене. Мне приходит в голову, что свадьбу устраивали в этом ресторане. Я не помню, чтобы у нас с Гудрун была свадебная фотография. Мы женились холодной и дождливой весной, и на Гудрун было голубое платье. С открытой спиной, очень красивое, как мне тогда казалось.
Спрашиваю хозяина о фотографии.
— Моя дочь, — отвечает он, отворачивается и вытирает полотенцем уголки глаз.
Затем возвращается к отчету. Как он слышал, я бродил один по пляжу и, кроме того, взял на себя различные работы в отеле «Тишина».
Я никак не реагирую.
— Мы слышали, что у вас есть черный скотч и вы можете все отремонтировать, — продолжает он.
Вид у него такой, словно он хочет, чтобы я все отрицал.
А еще, по его словам, он узнал, что я отремонтировал лампу.
— Значит, вы разбираетесь не только в трубах, но еще и в электричестве.
— Это ремонт на скорую руку, — говорю я.
После супа он приносит кофе. Придвигает стул и садится напротив меня. Хочет, чтобы я кое-что сделал и для него, и снова заводит разговор о двери со створками.
— Wings door, — настаивает он.
Выясняется, что хозяин сделал новый рисунок двери, более детальную версию предыдущего:
— С размерами.
Он достает листок бумаги из нагрудного кармана и аккуратно разворачивает его, ладонью смахивает крошки со стола и кладет рисунок предо мной. Замечаю, что он добавил штриховку и цифры.
Говорит, что улучшил рисунок, и добавляет:
— Точно так же, как мы стараемся улучшить меню.
Я спрашиваю, достал ли он инструменты. Он отвечает, что работает над этим.
— Напомните, какие это были инструменты, — просит он тихо.
Судя по его виду, он плохо разбирается в сути ремесла. Поэтому я поворачиваю рисунок и сообщаю ему, что хочу нарисовать на обороте. Чтобы я не испортил продукт его творчества, он приносит чистый лист бумаги, и я делаю зарисовки нескольких инструментов шариковой ручкой с логотипом отеля «Тишина».
Он кивает.
Потом хочет нарисовать еще что-то.
На это уходит некоторое время, и я осматриваюсь. Кошки нигде не видно.
Он пододвигает лист бумаги ко мне. Кажется, это разводной ключ и рулон скотча.
— Раковина протекает, — поясняет он.
И обещает в следующий раз предложить мне мясо, сваренное с черносливом.
— Старый рецепт. Speciality. От моей бабушки.
Он снова вытирает полотенцем уголки глаз.
Перед уходом я кладу на стол деньги и говорю, что мне нужны две рубашки.
На следующий вечер на столе лежат две аккуратно сложенные рубашки. Одна белая в клетку, как полотенце, такие носят банковские служащие; другая — розовая.
Мальчик приходит, садится и открывает набор бумаги для рисования.
В последующие дни он заполняет один за другим листы практически одинаковыми рисунками либо черного, либо красного цвета. Бумага перемещается вместе с ним из номера в номер, и он сразу же приступает к делу, находит стол, усаживается на стул и начинает. Его рисунки похожи на каракули маленьких детей, костры и молнии. Плюс темнота. Вечером он уносит бумагу к себе в номер вместе с черным и красным карандашами. Другие цвета игнорирует.
На четвертый день проводит горизонтальную черту во всю ширину листа чуть выше середины. Несомненно, это горизонт. Потом рисует в верхней части круг, на удивление идеальный, будто ребенок воспользовался циркулем. Мир разделен на две части, и поэтому в рисунке оба цвета, красный и черный. Солнце черное, а внизу, на земле, по-прежнему полыхают большие костры.
В результате от черного и красного карандашей остались огрызки, потом израсходовались и они. Поэтому мальчику поневоле пришлось обогатить свою палитру.
Он приносит новый лист бумаги, высыпает карандаши из коробки и внимательно их рассматривает: ищет подходящий цвет. Сначала выбирает синий и рисует маленький круг. Мы стоим бок о бок, мать и мужчина с дрелью, и следим за созданием возрожденного мира. Затем ребенок снова склоняется над рисунком, закрыв его плечом: он не хочет, чтобы за ним наблюдали. Долго сидит не поднимая глаз, занятый рисованием. Когда выпрямляется, мы видим, что от круга отходят четыре тонкие линии. Сомнений быть не может: он нарисовал крохотного человечка с ручками и ножками.
— Я, — говорит он.
Мама переводит.
Мальчик изучает карандаши в коробке, вынимает оранжевый и тотчас принимается рисовать другой круг, больше первого. К нему добавляются четыре линии, две горизонтальные и две вертикальные. Оставшееся место заполняет большой человек.
— Мама, — раздается из-за стола.
Чтобы довести свое произведение до совершенства, ребенок добавляет маленькие черточки, которые, как лучи, расходятся от горизонтальных линий, по пять пальцев на каждой руке; он очень старается. Он связал человечков вместе, они идут, взявшись за руки.
Мальчик создал двух человек, маленького мужчину и большую женщину, и поместил их под зеленое солнце. В мире наступил первый день.
Он посмотрел на то, что сделал, и увидел, что это очень хорошо.
Его мама улыбается мне. Чем больше я стараюсь не думать о ней как о женщине, тем больше думаю.
Мальчик вообще никогда далеко не уходит.
— Вы не видели Адама? — внезапно спрашивает она. Она сидит над бумагами с числами, видимо бухгалтерия.
Мальчик крутился вокруг матери, а потом вдруг исчез, испарился.
— Он был здесь совсем недавно.
Она выбегает в коридор. Слышу, как зовет мальчика. Я откладываю отвертку и догоняю ее.
— Не имеет смысла кричать, он не отзовется, — объясняет она и открывает шкаф в коридоре. — Он иногда сюда заползает. — В последний раз она нашла сына за стопкой чистого постельного белья и полотенец.
Пока мы обходим номера, она рассказывает, что постоянно боится потерять Адама. Открывает номер за номером и быстро осматривается. Мы заглядываем в ванные, ищем в шкафах и под кроватями.
— Он заползает под столы, под кровати, прячется в шкафы, — объясняет мать. — Постоянно ищет какое-нибудь укрытие, и я боюсь, что он где-нибудь застрянет, найдет место, откуда не сможет выбраться.
Она ползает по полу и ищет под кроватью.
Встает, одергивая юбку.
— У Фифи его нет. Не понимаю.
Мы ищем на обоих этажах. Наконец она стучится к мужчине в леопардовых носках.
Она делает мне знак подождать.
— Я сама.
Стою поодаль в коридоре. Через некоторое время дверь приоткрывается. Я слышу, как она просит прощения за беспокойство и спрашивает, не видел ли он маленького мальчика. Не заходил ли он? Они обмениваются несколькими словами, а потом она вдруг заходит в номер, исчезает из поля зрения. Я слышу их диалог, Май говорит быстро и тихо, и слов разобрать нельзя. Вскоре она выходит, ведя мальчика за руку.
— Они были вместе, — говорит она серьезно. — Он угощал Адама шоколадом.
А потом тихо благодарит меня за помощь.
Прикусив нижнюю губу, она признается, что боится не только за Адама, но и за своего брата. Молодежь повадилась собираться в лесу, и потом приходится собирать то, что от них осталось, а добровольцев немного. Молодежь — именно так сказала эта молодая женщина, совсем как моя мама восьмидесяти трех лет.
Когда мать с сыном ушли к себе, я стучусь к соседу:
— Не приближайся к мальчику.
Он смотрит на меня и ухмыляется:
— Что, влюбился в девочку? А я думал, ты обхаживаешь кинодиву.
Я не удостоил его ответом. Но он заявляет, что у него ко мне дело. Что он как раз меня искал, чтобы кое-что обсудить.
Затем переходит прямо к делу и спрашивает, удалось ли мне увидеть панно.
Не дожидаясь ответа, интересуется, не хочу ли я на него поработать. Достать кое-что.
— А что именно?
Он отпивает из стакана, который держит в руке.
— К чему у тебя есть доступ. Таким, как ты, доверяют, от вас так и веет чистой совестью.
Я стал сотрудником в отеле «Тишина» и обзавелся связкой ключей.
Фифи позвал меня и протянул ее: