— Ну, не надо, — успокаиваю я ее, как ребенка, который боится темноты.
— Сердце так близко.
— Ну, не надо, — повторяю я, обнимая ее.
Дверь в коридор открыта. Я замечаю, что в проеме стоит мальчик и поочередно смотрит на каждого из нас. Он бегал к дяде, чтобы подавать ему плитку и перемешивать раствор, а теперь вернулся. Я выпускаю ее и отворачиваюсь. Несмотря на то, что я никак не могу разобраться в самом себе, я неплохо чувствую другого человека.
Мальчик спешит к маме.
Я собирался сказать совсем другое, но вместо этого спрашиваю:
— А где этот дом, в который вы собираетесь переезжать?
Она несколько раз упоминала дом, где намеревалась жить вместе с другими женщинами. Семь женщин, если я правильно помню, с тремя детьми. И Фифи.
Май рассматривает меня. Как будто перед ней незнакомый человек. Я и в то же время кто-то другой.
— Если хочешь, я посмотрю, что там можно сделать.
Она долго молчит, затем произносит:
— Тебе повезло никого не убить.
Дом находится недалеко от центра, и по дороге Май объясняет мне, что женщины, которые собираются там поселиться, долго скитались и сейчас нашли себе временное жилье. И у них почти не осталось вещей.
— У одной из них есть бумаги, подтверждающие ее право собственности на этот дом, и она пригласила других к себе жить. Будет семь женщин и три ребенка. И еще Фифи. Двое мужчин, двадцати и пяти лет, дядя и племянник, пережившие войну.
Она также сообщает, что некоторые из женщин будут помогать заниматься отелем, когда снова приедут туристы.
Дом кирпичный, трехэтажный, на улице уцелел только он, все другие взорваны. Большой запущенный участок, вьющиеся, до верхнего этажа растения. Май говорит, что родственник одной из женщин помогал им с ремонтом, но о нем уже давно ничего не слышно.
— Видимо, уехал из страны, — заключает она.
Во дворе можно сделать детскую площадку. Хотя в доме много разбитых стекол, на первый взгляд он относительно целый, и фундамент, похоже, в порядке. Стены не повреждены, и полам требуется лишь небольшой ремонт, однако в доме нет ни воды, ни электричества, ни отопления. Водопровод и канализация отключены, но самая большая проблема в том, что дом не значится в новом плане развития города.
— Мы сейчас боремся за то, чтобы его включили, — произносит Май.
В доме совсем нет мебели, только матрас на полу в одной комнате, там явно кто-то живет. Дом можно отремонтировать, но мне потребуются инструменты и материалы. Кроме того, нужно наладить водопровод, канализацию и электричество. При помощи немного незаконных приспособлений можно подключить временное электричество и приступить к неотложным работам. Для начала следует закрыть дом от дождя и животных, заменив разбитые стекла. Я осматриваюсь и вижу, что оконные переплеты целы.
— Я с удовольствием тебе помогу, вам, женщинам. Всё не смогу, но кое-что сделаю.
Мы с Май на втором этаже, я заканчиваю замерять окна. Чувствую, что ее что-то беспокоит.
— Я хочу тебя предупредить, прежде чем ты встретишься с другими женщинами. — Май прислоняется к стене. — Дело в том, — продолжает она, — что совершенно точно так же, как мы не обсуждаем, кто что делал, не спрашивают и о том, в какую передрягу кто угодил.
— Понимаю.
Она вся как на иголках.
— Не спрашивают мужчину, убивал ли он, или женщину, сколько раз над ней надругались.
— Тебе не нужно беспокоиться, я ни о чем таком не спрашиваю.
— И нельзя, увидев ребенка, интересоваться, не родила ли его женщина, изнасилованная солдатом другой армии.
— Разумеется, нет.
Май поправляет выбившуюся прядь волос, убрав ее под резинку.
— Все женщины подвергались насилию во время войны, — продолжает она, не глядя на меня.
Она так молода, думаю я, а уже столько пережила.
— Солдаты не стучатся и не просят разрешения стрелять.
— Нет, конечно.
Она снова поправляет волосы.
— Единственный путь к спасению — это делать вид, что мы живем обычной жизнью, что все в порядке. Притворяться, что не видишь разрушения.
Я замечаю у нее в ушах маленькие сережки с жемчугом, которые она время от времени трогает руками, словно хочет убедиться, что они на месте.
Говорю ей, что серьги очень красивые.
— От мамы.
Май явно собиралась что-то добавить, но передумала.
Она смущена.
— Несмотря на страх, я хорошо помню звезды на ночном небе. И луну тоже.
В отеле я вырываю из тетрадки последнюю страницу и составляю список того, что нужно сделать в доме и что для этого требуется.
Вижу, как сосед промелькнул в коридоре, значит, он вернулся. Стучусь в девятый номер.
Когда он открывает, я, не дожидаясь приглашения войти, протягиваю ему список.
Сосед говорит, что знаком с подрядчиком, который строит в округе. Вопрос в том, что он получит взамен.
— Ничего.
Ничего? Так не пойдет. Услуга за услугу.
— Не в этом случае. Ты сделаешь это, ничего не получив взамен. Удовольствия ради.
— Ты должен соблюдать правила игры.
— Нет, ты скажешь подрядчику, своему другу, что иначе он обратит женщин против себя.
Такого он явно не ожидал:
— Я скажу подрядчику, моему другу, что иначе он обратит женщин против себя?
Сосед повторяет мои слова. Я вижу в этом знак того, что он задумался. Затем он говорит:
— Дом не включен в план развития города. Кое-кто, вероятно, не захочет, чтобы ты вмешивался в их дела.
И продолжает:
— Ты собираешься отремонтировать всю страну? Вооружившись дрелью и скотчем? Думаешь, можешь склеить то, что сломано?
Его последние слова воскресили в моей памяти тарелку в цветочек с золотой каймой, которую я в детстве разбил, а затем склеил. Пришлось немало потрудиться, особенно над каймой, но у меня все получилось. Поэтому для меня стало полной неожиданностью, когда через некоторое время мама все-таки тарелку выбросила.
— Твой рулон скотча не сделает мир лучше, — слышу я голос соседа.
Два дня спустя на стойке меня ждали записки. Парень протянул мне сложенный листок:
Начались работы по очистке сточных вод.
В следующем послании я сообщил ему размеры окон и стекол.
Ответ пришел на следующий день:
Товары доставят в понедельник.
Тогда я смогу начать работать с окнами.
Мы переписываемся целую неделю.
Пришло напольное покрытие.
В последнем сообщении написано: Территорию очистили от мин (двор безопасен).
Мальчик у Фифи в купальне, помогает ему соединять части тел и искать три пропавшие груди. Мы с Май передвигаем платяной шкаф. Вдруг она спрашивает:
— Ты женат?
— Нет, разведен.
— У тебя есть дети? Кроме дочери, которую ты на днях упоминал?
— Нет.
— Сколько ей?
— Двадцать шесть.
Неожиданно для себя я говорю, что Лотос не моя дочь.
Уточняю для ясности:
— Я не ее биологический отец.
Долго примеряю к себе эти слова — биологический отец.
— И давно ты один?
— Шесть месяцев.
Если бы она спросила, как долго я одинок, я бы ответил: восемь лет и пять месяцев.
Именно об этом ее следующий вопрос, об одиночестве:
— Тебе не одиноко?
— Бывает.
Она медленно приближается и оказывается теперь почти вплотную ко мне.
— Тебе не хочется почувствовать тепло другого тела?
Я молчу, но затем отвечаю:
— Это было так давно.
— Как давно?
— Довольно давно.
— Больше двух лет?
Должен ли я ей довериться?
Делаю глубокий вдох и признаюсь:
— Восемь лет и пять месяцев.
«И одиннадцать дней», — мог бы добавить я.
Она касается меня, и я чувствую, как, словно полная луна, растет близость между нами.
Сказать ей, что не могу? Что боюсь?
Я растерян.
— Ты ровесница моей дочери.
— Я старше ее. Старше тебя. Мне двести лет, и я уже все видела. Кроме того, она ведь не твоя дочь.
— Нет, она все равно моя дочь.
Я мог бы добавить, что она — единственная Гудрун Лотос Йонасдоттир во всем мире.
— Но я не она.
Сердце колотится.
— Да, ты не она.
Стараюсь думать не медля.
— А как насчет молодых людей, твоих ровесников?
— Их нет. Просыпаешься, смотришь на того, кто лежит рядом на подушке, и думаешь: он убил человека. Но я спросила не поэтому, — добавляет она тихо.
Что я могу ей сказать?
Что я не тот, кто ей нужен. Что своего мужчину она обязательно встретит и сразу же его узнает, потому что он тогда уже перекует мечи на орала. И начнет класть плитку.
— Мне нужно время.
— Сколько?
Не то чтобы вопрос был не важным, просто я не знаю ответа.
Сегодня в ресторане «Лимбо» блюдо в горшочке — какое-то мясо с лапшой. Я чувствую вкус перца и тмина, вынимаю из горшочка лавровый лист и кладу на край тарелки.
Хозяин сразу же придвигает стул для разговора. Сообщает, что узнал, что я, оказывается, много помогаю женщинам. Он перечисляет раковины, телевизоры, антенны, стиральные машины.
— Весь город судачит. Я слышал, вы вовсю ремонтируете их дом.
Некоторое время он молчит с серьезным видом.
— Такие новости быстро разлетаются.
— Да, они попросили о помощи.
Я мог бы добавить: женщина просит, и я делаю. Так принято у нас дома.
— Это может создать проблемы.
— В смысле?
— Как-то нехорошо получается. Что вы помогаете только женщинам. Это далеко не всем нравится. Некоторых даже обижает.
Вид у него такой, будто он вот-вот заплачет.
Он прерывает свою речь, чтобы успокоиться.
— Есть мужчины, которым тоже требуется помощь. В делах нужно соблюдать баланс. Хотя некоторые, похоже, этого не понимают.