– Если это из-за меня, то не стоит… – проговорила она.
– В моем доме пропала вещь гостя, – ледяным, менторским тоном оборвала ее Елена Ниловна. – Я не потерплю этого. Пусть ищет письмо. Где угодно, хоть в мусоре. Не найдет – уволю, и потом ее не наймут в этом городе ни в одну приличную семью. Я за этим прослежу!
– Но понятно же, что девушка письма не брала! – воскликнула Александра, угнетенная тем, что из-за нее разыгралась такая драма. – Оно ей не нужно! К тому же письмо было написано по-русски! За что так жестоко наказывать девочку?
– А это уж мое дело, как и за что наказывать прислугу! – отрезала Елена Ниловна. Она говорила все еще негромко, но ее тон сделался угрожающим. Тусклые глаза смотрели на Александру мертво, с жутковатой внимательностью, как глаза засушенной стрекозы. – Я все-таки постарше тебя, моя дорогая…
Это «моя дорогая» было словно сплетено из колючей проволоки. Александра поежилась, ощутив колющий жар в груди и в позвоночнике. К ним приблизились все трое. Эльк шутливо поддел Александру под локоть:
– Сплетничаете?
– Если бы! – ответила Александра. – Эта история с письмом… Горничную хотят уволить!
– В самом деле?… – с досадой протянул Эльк. – Но мы с тобой еще не заглядывали в отель, ты могла его выронить! – И тут же, словно забыв о своих словах, легким тоном добавил: – Я собираюсь тебя похитить, Саша! Дирк предлагает кое-что обсудить… Разговор серьезный. Поедем, поужинаем где-нибудь втроем?
– А я? – немедленно спросила Анна.
– Ты сейчас же вернешься домой, выпьешь молока и ляжешь спать! – шутливо ответил Эльк.
Дирк шепотом бросил дочери что-то куда менее приятное, судя по тому, как изменилось выражение лица Анны. Оно вдруг сделалось жестким, и Александра с удивлением поняла, что эта красавица может выглядеть отталкивающе. Впрочем, спорить Анна не стала. Слегка пожав изящными плечами, она отвернулась и отошла к окну, словно ее вдруг что-то заинтересовало на улице. Елена Ниловна кивнула, заметив по-английски:
– Вы поезжайте в ресторан, а Сашу я пришлю позже, на такси. Адрес оставьте горничной. Анну тоже до дома довезут.
С ней никто не спорил, хотя угол рта у Элька заметно дернулся. Мужчины попрощались и галантно расцеловали морщинистые руки хозяйки. Дирк приветливо улыбался Александре, она отвечала заготовленной улыбкой… Но хотя от этого человека зависело ее дальнейшее московское существование, художница отчего-то была не в силах радоваться. Она вдруг, словно воочию, увидела Варвару. Та встала рядом, на фоне синей стены, увешанной картинами, в своем неизменном голубом бархатном пиджаке, в рубашке с жабо из пожелтевших кружев, в которые была наискось воткнута булавка с рубиновой головкой, похожей на каплю крови. Варвара не трещала по своему обыкновению, а молча чего-то ждала, слегка склонив голову набок, отчего ее лицо наполовину закрыли волосы. Видение было настолько отчетливым, что Александру передернуло, словно от близости чего-то чуждого, жуткого в своей явности.
– Ты тоже мерзнешь, – заметила ее движение Елена Ниловна. Они остались одни – Анна пошла проводить мужчин. – И я зимой сама не своя. Не хотелось бы умереть зимой… – Старуха испустила скрипучий смешок. – Жить лучше с молодым мужем, а помирать лучше летом! – заключила она, даже как будто не совсем в шутку. – Ты-то не замужем? Не отвечай, по глазам вижу, что одна. На Элька не рассчитывай, он никогда не разведется. Этот слишком долго не решался жениться, все высчитывал. У него сердца нет, это деловой человек, автомат. Не люблю таких. По мне, пусть мужчина будет дурак дураком, женится пять раз, глупостей натворит, пусть пьет, пусть врет – все можно простить, главное, чтобы добрый был! А мне всю жизнь попадались умные подлецы… – Она хохотнула. – Да сядь, что стоишь! Я не люблю, когда рядом что-то маячит…
Александра молча придвинула стул и присела рядом с креслом, где покоились эти циничные, хихикающие мощи, завернутые в плед. Елена Ниловна продолжала:
– Поговорим о делах! О мужчинах вовсе говорить не стоит, это пустой разговор, для дурочек. Мужчины все одинаковые, поверь моему опыту. Есть чуть лучше, чуть хуже, но без них можно прожить, а без денег нельзя. Как ты считаешь?
– Согласна. – Александра невольно улыбнулась. – Деньги мне сейчас очень нужны.
– Ну вот. – Выпростав из складок пледа руку, старуха с удовлетворением похлопала собеседницу по колену. – И мне нужны. Мое предложение ты услышала – попробуй продать этого Хальса. Разрешаю сфотографировать… Да, впрочем, возьми у меня каталог Бертельсманна, Хальс там со всеми регалиями и экспертными заключениями. У тебя ведь нет каталога?
– Он мне сейчас не по карману, – призналась Александра. – С удовольствием возьму, конечно.
– Насчет суммы договоримся, очень дорожиться не стану, мне хочется наверняка продать! – Елена Ниловна говорила ласково и спокойно, словно по писаному. Казалось, она заранее продумала каждую фразу. – Вот я всегда так – сперва мне нужно, уж так нужно, пополам готова порваться, только бы свое получить! А потом и глаза бы не смотрели. Потому и замужем была столько раз!
Александре вспомнились слова Варвары о том, что всех мужей Елена Ниловна умудрялась хоронить, неизменно вступая в права наследства.
– Хальса я купила из сентиментальных соображений… – Елена Ниловна разглядывала картину, о которой шла речь, с таким деревянным бесчувствием, что ее признание в собственной сентиментальности казалось насмешкой. – У меня к нему особенные чувства. Он – совершенство, ведь так, Саша? Он всегда был безупречен. И в дни славы, богатства, и в дни забвения. В богадельне, в Хаарлеме, почти забытый, нищий, больной, он создавал портреты, достойные его лучших дней… Он до конца оставался Франсом Хальсом, великим Франсом Хальсом, независимо от того, платили ему за картину золотом или парой чулок и кисетом табака! Понимаешь, о чем я?
Голос старухи неожиданно потеплел, в глазах, обращенных теперь к Александре, блеснула искра, пробившаяся из-под многолетних наслоений бесчувственного пепла. Художница кивнула:
– Да. Он великолепен…
– Так продай эту картину, – неожиданно заключила Елена Ниловна. – Теперь что касается смерти Вари…
Переход был таким неожиданным, что Александра на миг почувствовала себя оглушенной.
– Обо мне в Амстердаме говорят плохо, меня здесь ненавидят… – спокойно продолжала Елена Ниловна. – Это потому, что мне должны многие, а я – никому! И я не позволяю себя надувать. Ты тоже будь начеку с этими двоими! – Она сделала жест в сторону открытой двери. – За ужином не пей много, слушай, а не болтай. Это – мошенники. Я их знаю как облупленных.
– То есть… с ними нельзя иметь дела? – пробормотала ошеломленная Александра.
Елена Ниловна скривила губы на сторону, словно от зубной боли:
– Да наоборот! С мошенниками на пару можно отлично заработать, это от честных одни проблемы! Но будь настороже. Обо мне они будут говорить только гадости. Признайся, Эльк уже постарался?
Александра отрицательно помотала головой. Елена Ниловна рассмеялась:
– Деточка, ты для меня – открытая книга! Наболтал, конечно. Да мне все равно. Я лучше первая тебе кое-что скажу насчет Вариной смерти, чтобы эти стервятники не насплетничали! Ты ведь знаешь, Варя была вся в долгах, отдавать было уже нечем, кредитор подал на нее в суд? Этот кредитор – я!
И Елена Ниловна причмокнула, словно отведав что-то необычайно вкусное и сочное. Она с удовлетворением наблюдала за ошеломленным лицом собеседницы.
– Я подала на нее в суд, потому что Варя окончательно запуталась и не могла расплатиться, – продолжала она после короткой многозначительной паузы. – Собственно, я могла это сделать несколько месяцев назад, но осенью появилась надежда, что Варя заработает… Я сама натолкнула ее на одно дело с верными людьми. Но она потеряла хватку, всего боялась. А в нашем деле робость вредна… Иногда смертельна!
Старуха закивала, словно восхищаясь собственными глубокомысленными высказываниями:
– Ты видела, милая, когда-нибудь, как волки едят в зоопарке? Не ножом и вилкой, нет. Когтями, зубами рвут! Так вот, она сунулась к волкам с ножом и вилкой, и у нее ничего не вышло. Терять деньги глупо, вот я и подала в суд. Да, я нанесла ей удар… Но последний удар, как видишь, нанес кто-то другой! – Елена Ниловна сделала отрицательный жест указательным пальцем, что-то зачеркивая в воздухе. – Я защищала свои интересы. Я уже стара, надеяться мне, кроме денег, не на что. У стариков нет друзей, запомни! Иначе не гнило бы столько нашего брата по богадельням и больницам! Ну что ты так смотришь?
Александра, не осознававшая, что она смотрит как-то особенно, часто заморгала. Старуха рассмеялась:
– К чему я все это тебе говорю, душа моя… Сейчас за ужином тебя начнут обрабатывать. В том числе на мой счет. Спросят, какое поручение я тебе дала. Этим двоим все надо знать! Ты им скажи, не бойся. Я разрешаю. Пусть их перекосит от злобы! – Елена Ниловна с удовлетворением кивнула. – Они начнут тебя отговаривать, рассказывать про меня ужасы. Могут даже приплести судебный процесс против Вари… А могут…
Старуха сощурилась, сверля замершую слушательницу пронзительным взглядом из-под вялых век.
– Могут сказать, что я способствовала ее смерти. Меня в чем только не обвиняли… Даже приписывали смерти всех моих мужей! Слышала об этом?
– Успела услышать краем уха, – призналась Александра. – Знаете, я оглушена смертью Варвары. Но после того, что вы мне сейчас сказали, ясно одно: кто бы ее ни убил, виноваты не вы. Так что рассказывать мне о вас теперь можно что угодно.
– Почему же ты так решила, милая? – ласково осведомилась старуха.
– Вам ее гибель невыгодна, – спокойно пояснила художница. – Кто с вами теперь расплатится?
– Умница! – победоносно кивнула старуха. – Я в тебе не ошиблась. Ты самую суть поняла.
– А на что же она занимала деньги, в секрете от мужа? – спросила Александра, решив, что между нею и хозяйкой особняка уже возникли некоторые доверительные отношения. – Она не говорила?