– Как же, что-то врала! – легко откликнулась старуха. – Торговля мебелью сейчас в застое, она решила переключиться на фарфор. Осенью здесь, в Амстердаме, творились интересные дела. Как из-под земли появилось несколько больших собраний, о которых никто прежде не слышал. Я-то по фарфору не эксперт, да я вообще не эксперт… И не коллекционер, честно говоря!
Старуха мелко, тускло рассмеялась, словно рассыпав бусы из фальшивого жемчуга.
– Но авторитетные экспертизы показали, что фарфор настоящий. Вот, например, вчерашние «Дети садовника» – из этой же истории! Откуда они вдруг взялись? Неизвестно. Как из воздуха! А какие замечательные отзывы! Правда, одного эксперта я в грош не ставлю, за деньги подпишет что угодно. Я все понимаю, кризис, только нужно ведь и меру знать… – Елена Ниловна тяжело вздохнула. – Все стоит денег, милая, и ложь тоже… Но дороже всего стоит смерть! А двое остальных экспертов уже мертвы. Этим даже я бы поверила… Жаль. – Елена Ниловна вновь вздохнула, покачав головой. – Завидовать грешно, а грешить мне уже поздно, но я позавидовала вчера Дирку. Настоящая серия или поддельная – мне все равно, но деньги прокрутились большие, и Дирк наварит еще, или я его не знаю. Будь с ним осторожна, слышишь?
И Александра, вконец оглушенная этими наставлениями, клятвенно пообещала быть осторожной. Елена Ниловна послала ее кликнуть горничную. Девушка прибежала на зов незамедлительно. Ее лицо порозовело от слез, глаза смотрели беспомощно. Она выслушала Стоговски, исчезла, тут же вернулась с большим каталогом аукциона Бертельсманна. На Александру девушка старалась не смотреть. Стоговски бросила еще пару фраз, и девушка словно растворилась в сумраке и тишине большого дома.
– Не увольняйте ее, прошу вас! – проговорила Александра, с благоговением перелистывая роскошный увесистый каталог. – В сущности, письмо могло потеряться где угодно.
Елена Ниловна, глубоко утонув в кресле, закрыла глаза. Притворялась хозяйка особняка задремавшей или в самом деле ее сморила старческая слабость, было непонятно. Александра склонялась к мысли, что это хорошо разыгранный спектакль. Сунув каталог под мышку, она бросила прощальный взгляд на картину Хальса. В мягком свете, сочившемся сквозь золотистые хрустальные плафоны, полотно выглядело более чем настоящим. Впрочем, это ни в чем не убеждало художницу. Она привыкла к тому, что подделки зачастую выглядят убедительнее оригиналов.
Глава 10
Горничная ждала ее за дверью гостиной. Тихо, не поднимая глаз, девушка сообщила по-английски, что такси ждет. Но Александра медлила.
– Мне очень жаль, – сказала она, так и не придумав, чем утешить девушку. Художница страшно жалела о ретивости Элька. – Надеюсь, письмо найдется.
Горничная встретилась с ней взглядом и тут же отвела его. Она явно колебалась, и Александра, видя это, не торопилась спуститься по лестнице.
– Вы что-то видели вчера вечером?
Художница задала этот вопрос, даже не повинуясь мгновенному порыву – слова будто выскочили сами. Девушка покачала головой, но быстрое дрожание ее век убедило Александру в том, что вопрос попал в цель. Горничная что-то знала и боялась сказать.
– Кто-то рылся в моей сумке, вы видели это! – Теперь Александра говорила утвердительно.
– Не-ет… – протянула девушка. Смотреть на нее было жалко, но художница не сдавалась:
– Видели! Вы боитесь назвать этого человека? Послушайте… Сделаем так. Вы скажете мне, кто это, а я скажу вашей хозяйке, что письмо нашлось. Никто ничего не узнает! Тот человек тоже!
– Нет-нет, – быстро ответила горничная. Ее влажные глаза блестели от слез и волнения. – Я ничего не видела. Вас такси ждет.
– Вам нечего бояться! – уверенно заявила Александра. – Хорошо, я попробую сама. Это Анна? Девушка, которая сейчас была в гостях?
Она сама не знала, почему назвала Анну. Перед ее внутренним зрением мелькнуло лицо белокурой девушки, бесстрастное и наивное. Сейчас эта неземная непроницаемость казалась художнице маской. «Фальшивые шедевры часто бывают убедительнее настоящих…»
– Нет! – воскликнула горничная. Ответ был мгновенным и по всей вероятности, правдивым. Девушка была слишком молода и слишком взволнованна, чтобы умело, расчетливо лгать.
– Но кто-то же взял письмо? Женщина? Мужчина?
Не выдержав, девушка отвернулась и принялась карабкаться по лестнице в мансарду. Дверь наверху на этот раз была отперта. Александра, поколебавшись всего секунду, положила увесистый каталог на нижнюю ступеньку и последовала за горничной.
Комната, в которой она оказалась, переступив порог, была обширной, но словно сдавленной с двух сторон крутым кровельным скатом. В дальнем конце виднелось единственное круглое окно, то самое, в котором вчера вечером Александра заметила так взволновавший ее знакомый силуэт. Вдоль скошенных стен тут и там стояли коробки, ящики, чемоданы. Горничная, оглянувшись с затравленным видом, сделала отрицательный жест, словно показывая, что ничего говорить не станет. Она схватила большую плетеную корзину, стоявшую возле перевернутой гладильной доски, и поставила ее посреди мансарды. Намеренно не глядя на Александру, девушка расхаживала из стороны в сторону, снимая белье, сушившееся на струнах под потолком, и укладывая его в корзину. Женщина, остановившись у входа, следила за ней молча, пока у нее не лопнуло терпение. Это случилось через минуту.
– Значит, вы так боитесь этого человека, что предпочитаете потерять место?
– Я не понимаю, – ответила девушка, повернувшись спиной. Ее голос прозвучал глухо. Она нервными движениями складывала негнущуюся, перекрахмаленную и пересохшую скатерть. Полотно ломалось на сгибах с хрустом, как галета. – Не понимаю.
– Понимаете! – отрезала Александра. – И боитесь. Или вам запретили говорить? Хотя бы – мужчина или женщина?
Осененная внезапной догадкой, от которой у нее запылало лицо, она сипло выдавила:
– Эльк Райнике?!
Александра как наяву видела сейчас крошечный дворик перед входом в особняк Стоговски, себя у калитки, Элька на крыльце. «Он вынес мне куртку и сумку, когда я захотела уйти. Он вынес вещи, а эта девушка шла за ним по пятам, с зонтом… Она могла заметить…»
Горничная обернулась. Свет единственной лампы, висевшей на коротком проводе под потолком, падал на ее лицо сверху, отчего лоб казался непомерно выпуклым, а глаза ушли в тень. Красноречивее всего на этом лице были сейчас губы – они поджались, сурово вытянувшись в нитку.
– Эльк Райнике? – повторила девушка, словно не веря своим ушам. – Нет, конечно. Нет! Я никого не видела.
И вновь склонилась над корзиной, уминая уложенное белье.
– Но послушайте… – Александра начинала терять надежду. – Вы же сами себя выдаете, когда говорите, что это не Анна и не Эльк Райнике. Значит, вы знаете, кто это был!
– Не знаю, – упрямо ответила та.
– Раз не хотите говорить, то будете уволены, и я не смогу этому помешать. Очень жаль.
– Вас ждет такси! – вновь напомнила девушка, закрывая наполненную корзину крышкой и рывком поднимая ее с пола.
Держа свою ношу на весу, чуть перегнувшись набок, она теперь смотрела прямо в глаза художнице, внимательно и хмуро. От ее дежурного доброжелательства не осталось и следа. Александре вспомнилось, что говорил об Амстердаме Эльк. «Этот город молниеносно меняет маски… Это кружит голову, раздражает нервы. Многие ненавидят Амстердам за многоликость!» Александра глубоко вздохнула, словно просыпаясь от тяжелого сна:
– Простите. Я поеду, вы правы, такси ждет уже слишком долго.
Губ девушки коснулась тень улыбки. Глаза не улыбнулись – они смотрели все так же пристально, тяжело. Александра, не находя в себе решимости повернуться, уйти, а значит, отказаться от шанса что-то узнать, еще раз обвела взглядом мансарду. В Москве, в доме на Китай-городе, в ее собственной мастерской не было никаких удобств. Углы там заросли паутиной, повсюду громоздился хлам, щелястые дощатые стены были насквозь прогрызены крысами, источены жучком… И все же там было по-своему уютно, на всем лежала печать человеческого присутствия. А это помещение казалось нежилым – ни тахты, ни кресла, ни стула. Негде было даже присесть на минуту.
– Кто-нибудь здесь живет? – спросила художница, берясь за дверную ручку. Она бросила взгляд вниз. С этой позиции хорошо была видна открытая дверь синей гостиной. Оттуда не доносилось ни звука.
– Никто! – Перехватив корзину поудобнее, девушка покачала головой.
– А вчера здесь была какая-то женщина, – возразила Александра.
– Вы ошибаетесь! – Горничная была захвачена врасплох этим утверждением. На этот раз испуганной она не выглядела, но была озадачена. – Здесь никто не живет. Сюда поднимаюсь только я, иногда!
– Женщина с такой вот прической! – Александра собрала над ушами короткие хвостики из волос, показывая, какая прическа была у тени в окне. – Это была та женщина, которая привезла в гостиную торт? В черном костюме, из кондитерской? Может, она переодевалась здесь?
Горничная смотрела на нее ошеломленно и испуганно. «Я кажусь ей помешанной! – догадалась Александра. – Она же попросту меня боится!»
– Нет-нет, – проговорила девушка, ставя корзину на пол и копаясь в накладных карманах короткого холщового передника, повязанного поверх джинсов. – Вот, видите ключ? Хозяйка только час назад дала его мне, чтобы я сняла белье. Вчера никто не отпирал чердак!
И она прокрутила на пальце кольцо, на котором был прицеплен ключ.
– Но кто-то здесь был! – возразила Александра. – Я видела кого-то в окне! Здесь горел свет! Возле окна стояла женщина… Она курила… Я очень хорошо ее видела!
Горничная смотрела на Александру так, словно с трудом понимала английский. Возможно, ее и впрямь смущало произношение гостьи – она пристально, с напряжением во взгляде следила за ее губами, когда художница говорила. Александра повторила:
– Здесь кто-то был! Кто мог вчера отпереть эту комнату?
– Если хозяйка дала кому-то ключ… – Произнеся эти слова, горничная вдруг запнулась, словно испугавшись чего-то. – Спросите у нее!