Она помолчала с минуту, затем продолжила:
— Я знала одну девушку по имени Ренегонда Шамлисс, мы вместе учились. Ее отец — граф Этендани. Она побывала с ним во многих местах: в Турции, в Риме, в Стокгольме и даже в России. После учебы отец повез дочку в Индию. Добрые сестры ахали над ее несчастной судьбой. А я ей завидовала, да и сейчас продолжаю!
Не заметив опасных искорок во взгляде Мадлен, Шеню-Турей рассудительно произнес:
— Естественно, сестры правы. Граф Этендани всегда слыл оригиналом. Верх легкомыслия — таскать за собою ребенка, особенно если долг призывает тебя в дикие или глухие края. Болезни, грязь и прочие неудобства. Поверьте, во всех этих экзотических землях отсутствует элементарный комфорт.
— Вы, сударь, шутник, — усмехнулась Мадлен. — Что значит какой-то комфорт перед возможностью повидать дальние страны?
Маркиз ответил довольно сухо:
— Полагаю, мадемуазель, туда незачем ездить. Вполне можно удовольствоваться общими сведениями о жизни в этих краях. Но вам, конечно, виднее. Я никому не навязываю ни свое мнение, ни себя.
Обида, прозвучавшая в голосе спутника, казалось, развеселила Мадлен. Откинувшись на спинку сиденья, она рассмеялась.
— Ну вот, вы уже пытаетесь воздействовать на меня. А все потому, что и сама я пытаюсь оставаться примерным ребенком и не выходить из воли отца. Кстати, он сообщил, что вы хотите на мне жениться и ждете решительного ответа. Что ж, я отвечаю: это невозможно, маркиз.
— Вы разбиваете мое сердце, — процедил сквозь зубы Шеню-Турей.
Мадлен покачала головой.
— Нет. Подумайте. Что меня ждет в браке с вами? Какое-то время вы будете искать моего общества, потом вернетесь к своим развлечениям и любовницам, а я сделаюсь предметом жалости и насмешек, как множество жен. О нет, подобная перспектива мне попросту ненавистна!
Казалось, маркиза ничуть не расстроил отказ. Для человека с разбитым сердцем он выглядел очень самоуверенно.
— Прекрасно, мадемуазель. Поскольку мое предложение вас не прельщает, придется вам побеседовать с другими людьми, преследующими куда менее благородные цели.
Он испытующе заглянул ей в глаза и с мрачным удовлетворением обнаружил в них первые признаки беспокойства.
— Возможно, брак со мной и не сахар, но кто поручится, что вам уготован лучший удел? Не будем гадать, мадемуазель, и попробуем это проверить.
Маркиз постучал тростью в потолок кареты.
— Что вы делаете? — удивленно спросила Мадлен.
— Меняю свои планы. — Он окликнул кучера: — Я передумал, Анри. Везите меня в первый адрес.
— Что это за адрес? И что вы задумали, сударь?
Шеню-Турей неприятно улыбнулся.
— Я отвезу вас к тем, кто давно претендует на вас.
— К кому? — костяшки пальцев Мадлен побелели, болезненный страх сжал ее сердце холодной рукой. Ей почудилось, что она вновь находится в ночных окрестностях Сан-Дезэспора.
— К барону Клотэру де Сен-Себастьяну и его хорошим друзьям. Они обещали мне… определенное вознаграждение, если я привезу вас к ним. Я сказал, что сделаю это только в том случае, если вы мне откажете. Вы сами избрали свою судьбу, мадемуазель.
Маркиз расположился поудобнее, скрестил свои красивые ноги и принялся вертеть в руках трость.
Мадлен почувствовала, что слабеет, и с немалым усилием попыталась собрать свою волю в кулак.
— Это, во-первых, подло, а во-вторых, очень глупо, маркиз. Мы сейчас не где-нибудь, а в Париже. Если я закричу, мне немедля помогут. Перестаньте шутить. Отвезите нас с горничной в дом моей тетушки, и я тут же забуду обо всей этой неприглядной истории.
Она понимала, что лжет, она знала, что первым делом непременно расскажет обо всем Сен-Жермену.
— Вы можете кричать, мадемуазель. Если, конечно, не боитесь огласки. — Маркиз сделал быстрое движение рукой, и из рукоятки его трости выскочило тонкое лезвие. — Но мне почему-то кажется, что вам не захочется кого-то там звать.
Мадлен стиснула зубы. Мерцание стали ее странным образом успокоило. Итак, ей вздумали угрожать! Она взглянула на побелевшее лицо горничной и сказала:
— Ничего он не сделает, милая. Думаю, я сейчас с ним договорюсь.
С невольной гордостью девушка ощутила, что голос ее совсем не дрожит, и окинула Шеню-Турея изучающим взглядом.
— Могу я узнать, зачем вы это делаете? Какую награду предполагаете получить?
Шеню-Турей покачивал тростью, наслаждаясь опасной игрой.
— Да не все ли вам это равно, дорогая? Самовлюбленный болван! Как же тебя обмануть, как сыскать к тебе ключик?
— Но… почему именно я? Сен-Себастьян меня даже не знает. Я слышала, что у него есть какие-то счеты с отцом…
— Вот именно, счеты. Сен-Себастьян имеет право на вас.
Маркиз запустил свободную руку в карман камзола, вытащил из него плоскую фляжку и вежливо протянул Мадлен.
— Позвольте почтительно предложить вам выпить вина.
— Благодарю, — отказалась Мадлен. Маркиз рассмеялся.
— Если вы не осушите эту посудину, я убью вашу горничную. Идет?
Он вскинул клинок. Лицо пожилой женщины помертвело.
— Пейте же, не упрямьтесь, Мадлен!
— Не надо, девочка, — белыми губами шепнула Кассандра, но Мадлен уже подносила горлышко фляжки к губам.
— Вино низкого сорта, маркиз. Она вернула фляжку хозяину.
— Для моих целей сойдет. Наркотик скоро подействует, дорогая.
Мадлен вздернула подбородок.
— Что ж, хорошо. По крайней мере, я избавлюсь от вашего общества. Мне надо было сразу же вам отказать. Но вы втерлись в доверие к батюшке, а я не осмелилась ему возразить. Теперь я сомневаюсь в его здравомыслии. — Она обернулась к Кассандре: — Я не буду устраивать сцен. Тебе ничто не грозит. Не беспокойся, когда я потеряю сознание. Шеню-Турей заманил нас в ловушку. Нам просто не повезло.
Горечь в ее словах заставила маркиза крепче сжать трость.
— Поплачьте, милая, возможно, я и разжалоблюсь…
— Что? Вы, кажется, сомневаетесь, хорошо ли оплатят ваш труд?
Она сама поразилась звучавшей в ее словах злости.
Хотя ответный взгляд Шеню-Турея свирепо блеснул, в душе он не ощущал враждебности к дерзкой девчонке. Кинься она ему в ноги, он, возможно, еще подумал бы, отвозить ли ее к Сен-Себастьяну. Гордячке, пожалуй, стоит напомнить, кто она есть.
— Сен-Себастьян имеет право на вас. И ваш отец это знает. Я не совершаю несправедливости, отвозя вас туда.
Встревоженная Кассандра, видя, что девушка засыпает, принялась растирать ей платком запястья и лоб. Она тормошила Мадлен, но та в полусне отталкивала ее руки.
— Не пугай меня, моя девочка, — в ужасе шептала служанка.
— Никто не имеет прав на меня, — удалось наконец выговорить Мадлен. Преувеличенная четкость ее речи указывала, что наркотик начал свою работу.
— Но вы ошибаетесь, мадемуазель. Есть документ — я сам видел его. Ваш батюшка расписался в нем собственной кровью.
Маркиз легко подцепил шнуровку ее корсажа острием своего клинка, и мягкая материя беззвучно распалась, обнажив девичий торс, защищенный теперь лишь корсетом. Он увидел, как неловко она пытается отшатнуться, и испытал злобную радость.
— Этот документ, счастье мое, ваш отец подписал еще до того, как вы появились на свет. Находясь в материнской утробе, вы уже принадлежали барону.
В глазах Мадлен потемнело, но осознать слова негодяя она все же смогла и ощутила глубокое отвращение.
— Отец… отдал… меня?..
Все закружилось в ее голове, все понеслось и повалилось куда-то. Мадлен уже не чувствовала прикосновений Кассандры и не видела вялой усмешки Шеню-Турея, наблюдавшего, как она теряет сознание.
Записка алхимика Беверли Саттина к князю Францу Иосифу Ракоци, написанная по-английски.
4 ноября 17 43 года.
Его высочеству князю Францу Иосифу Ракоци Трансильванскому Беверли Саттин шлет свои почтительные поклоны.
С сожалением должен сообщить, что мы сделали неприятное открытие, касающееся Ае Граса. Я доложил бы об этом устно, но мне не удалось застать вас у себя.
Сегодня Доминго-и-Рохас был на Рю де ла Син-Шат, где располагаются лавки наших поставщиков. Как правило, мы ведем себя более осторожно, покидая ваши владения. Но поскольку стояло раннее утро, Доминго-и-Рохас не счел нужным маскироваться и, как оказалось, сглупил. Он (Доминго-и-Рохас) зашел в лавку старика Валенара за кое-какими ингредиентами, необходимыми нам в нашей работе. Пока Валенар отпускал товар, в лавку вошел еще один посетитель, закутанный в плащ до бровей, увидев Доминго-и-Рохаса, незнакомец словно бы испугался, и Доминго, поговорив с Валенаром, ушел.
Ему (Доминго-и-Рохасу) пришлось подождать. Когда же закутанный в плащ человек вышел из лавки, Доминго-и-Рохас последовал за ним. Человек шел быстро, словно бы опасаясь, что может быть узнанным. Представьте же себе его (Доминго-и-Рохаса) замешательство, когда незнакомец прямиком направился в «Логово красного волка». Там он скинул плащ, и стало ясно, что это Ле Грас!
Ле Грас засиделся в таверне. Он много пил и громко хвастал, что молчание в наши дни дорого стоит. Надо только уметь продать его и остаться живым. Доминго-и-Рохас наблюдал за ним сквозь маленькое окошко, а когда увидел, что тот сильно напился, со всех ног кинулся к нам, чтобы обо всем рассказать.
Итак, Ле Грас не уехал в Америку и не умер. В том, что он узнал Доминго-и-Рохаса, сомнений нет никаких. Кое-что в его (Ле Граса) речах показало Доминго-и-Рохасу, что он знает о нас и о вас больше, чем мы с вами о том полагали. Опасность, которую представляет этот мошенник, весьма велика.
Ваше высочество, позвольте мне нижайше просить вас обеспокоиться этим. И мы, и вы теперь под ударом, придите и ободрите нас.
Ваш слуга мною предупрежден, он сообщит вам обо всем, если вы увидите его раньше, чем прочтете это послание.
Писано в полдень.
Всегда ваш и готовый к услугам