Он дернул за шнур звонка, и почти в ту же секунду дверь отворил широкоплечий верзила в сине-красной ливрее — с полным лицом и мутным масляным взглядом.
— Это Тит, мой слуга, И ваш страж, дорогая. Не думайте, что ваша юность или страдания смогут вызвать в нем жалость. Он находит удовольствие в муках других.
Тит кивнул, жадно пожирая Мадлен глазами.
— Пятеро прибыли, — сообщил он хозяину, не отрывая от девушки взгляда. — Когда я ее получу?
— Завтра же ночью, Тит. После меня. Она будет твоей, ты сделаешь с ней все, что захочешь.
Он сказал это так, будто обещал ребенку конфету.
— Веди сюда остальных. И не забудь о служанке.
С поклоном, исполненным наглости и раболепия, лакей отступил за дверь.
Сен-Себастьян мгновение постоял в раздумье, затем подошел к огромному сундуку, стоявшему у дальней стены. Он откинул тяжелую крышку, покопался в недрах укладки и снова закрыл ее, прежде чем повернуться к Мадлен. Вокруг одной руки барона теперь был обмотан бич, а в другой он держал короткий предмет, который выглядел как метелка, связанная из тонких бамбуковых прутьев. Сен-Себастьян повертел в пальцах этот предмет.
— Думаю, это лучше всего, — сообщил он Мадлен словно бы по секрету. — Кожу не разрывает, но производит отменный эффект.
Мадлен ощутила, что ее вновь охватывает волна гнетущего ужаса, и разозлилась сама на себя. Она ведь почти поборола свой страх, нельзя поддаваться на штучки этого негодяя. Но ужас не проходил, а мраморный стол, казалось, сделался еще холоднее.
— Хорошо, — одобрил Сен-Себастьян. — Было бы жаль, если бы вы слишком скоро сломались. Именно ваше сопротивление придает ощущениям пикантную остроту.
Он легонько стукнул метелкой себя по руке.
Дверь снова открылась, и в комнату стали входить мужчины. Мадлен задохнулась от унижения и стыда. Первым вошел де Ла Сеньи с выражением похотливого предвкушения на лице, за ним следовал усмехающийся Шатороз. Эшил Кресси одарил Мадлен презрительным взглядом и повернулся к Боврэ, возле которого словно приклеенный топтался де Ле Радо.
Шатороз прошествовал прямо к мраморному столу и поклонился Мадлен.
— Рад встрече, мадемуазель, — приветствовал он ее с величайшей учтивостью. — Вы не представляете, как я восхищен, увидев вас в таком положении.
— Мы все рады видеть вас в таком положении, — согласился де Ла Сеньи. — И смиренно надеемся познакомиться с вами поближе.
Шевалье тоже подошел к столу и наклонился, чтобы получше все рассмотреть.
— Нет, это просто очаровательно! — развязно заявил он.
Мадлен промолчала, но лицо ее запылало.
Сдавленный крик у двери заставил ее обернуться. Тит втаскивал в комнату бедняжку Кассандру.
— О, Боже всемилосердный и все святые! — причитала она.
— Тит, — крикнул Сен-Себастьян, — да заткни же ей рот!
— Да, господин, — отозвался Тит и ребром ладони ударил Кассандру по шее. Удар был тяжел: пожилая служанка мешком рухнула на пол и осталась лежать.
Мужчины столпились вокруг мраморного стола. Они хранили молчание, напоминая школяров, ожидающих учительских наставлений.
Долго им ждать не пришлось. Сен-Себастьян, шевельнув ноздрями, томно произнес:
— Полагаю, нам следует перевернуть нашу красавицу. Этим, — он показал метелку, — лучше всего обрабатывать зад и ляжки. Вы, Донасьен, возьмите ее за руки, а вы, мой дорогой барон, — он коротко поклонился Боврэ, — за ноги. Остальные отвяжут ее и снова привяжут. Действуйте осторожнее, она может и укусить.
Эшил с любопытством смотрел на бамбуковую метелку, лицо его выражало явственный интерес.
— Это тот самый гребень, Сен-Себастьян?
— Мне неприятно разочаровывать вас, Эшил, но гребень не будет использоваться еще несколько дней. Нет, это совсем другое. Как оно действует, я вам сейчас покажу.
Мадлен извивалась, брыкалась, пыталась кусаться, но все это ей нимало не помогло. Ее со смешками, словно большую куклу, перекатили со спины на живот и вновь привязали. Теперь голова девушки свешивалась с края стола, а ноги, опять широко разведенные в стороны, вдруг жутко заныли. Она заскрипела зубами, когда Сен-Себастьян, деловито ощупав ее лоно, приступил к обещанному уроку.
— Это делается так. Бить надо быстро, но очень легко, не распаляясь, а просто постукивая, — объяснял он, нанося удары. — Ерунда, скажете вы. Но подождите. Через пару минут вы увидите, как эффективно это китайское изобретение. Я всегда находил, что китайцы — гениальный народ.
Мадлен уже начинала в том убеждаться. К местам, раздражаемым легкими прикосновениями бамбуковых прутьев, прихлынула кровь. Она струилась все жарче, и ягодицы девушки на глазах у затаивших дыхание зрителей покраснели. Кожа на них стала натягиваться, чувствительность ее возрастала с каждым новым ударом.
— Вот видите? — спросил Сен-Себастьян, опуская метелку. — Еще десять минут в том же духе, и попка нашей милой Мадлен увеличится вдвое. Она начнет испытывать жуткие муки даже от касания перышка или капли воды.
— Мы это проделаем? — алчно спросил Боврэ.
— Пока, думаю, нет. Но определенно попробуем это, прежде чем с ней покончить. Повышенная чувствительность ее ягодиц лишит нас множества удовольствий. Согласитесь, что развлекаться с особой, поминутно теряющей от боли сознание, довольно-таки скучно. Отложим китайскую плеть на потом.
Он собрался продолжить лекцию, но ему помешали. Французское окно, выходящее на террасу, с грохотом распахнулось, и в помещение ворвался Робер де Монталье. По полу веером разлетелись осколки стекла и обломки выбитых рам.
— Стоять! — крикнул Робер де Монталье, приставив мушкет к плечу и твердой рукой прицелившись в Сен-Себастьяна. Из-за его плеча с любопытством поглядывал на собравшихся граф Жервез д'Аржаньяк.
Мужчины, стоящие возле стола, пришли в явное замешательство, а Шатороз в испуге присел. Одного Сен-Себастьяна, казалось, ничуть не смутили новые обстоятельства — он, судя по искоркам, мелькнувшим в его глазах, даже развеселился.
— Добрый вечер, маркиз, — сказал барон, убедившись, что Робер не намерен спустить курок тут же. — Вижу, вы решили к нам присоединиться.
— Отойди от нее, негодяй!
— Ну уж нет. — Сен-Себастьян указал на Мадлен. — Ваша дочь — моя собственность, милый. Вы передали все права на нее мне, так что я могу делать с ней все, что угодно.
— Ты не можешь так поступать с ней, подлец! В глазах Робера полыхнуло безумие, голос его сорвался на крик.
— Почему? Потому что тебе самому этого хочется? — Барон обвел рукой своих компаньонов. — Уверен, эти господа подождут. Ты получишь ее… после меня. Право, Робер, удовольствия я тебе не испорчу.
Он игриво подшлепнул Мадлен, шлепок отозвался в ней болью. Она вскрикнула, Монталье задрожал.
— Отпусти ее, Клотэр, — хрипло сказал он. — Отпусти ее, и я останусь. Не важно, что вы потом будете делать со мной и как много времени это у вас займет. Я останусь.
— Конечно останешься, — любезно согласился Сен-Себастьян и в притворном удивлении склонил голову набок. — В самом деле, уж не думал ли ты, что тебе позволят уйти? Я полагаю, в письме все сказано ясно. Ты лучше других должен знать, что мои слова не расходятся с делом.
Жервез, по дороге успевший основательно приложиться к бутылке, подслеповато прищурился и вышел вперед.
— Боже святый, — с трудом выговорил он. — Что это вы тут творите?
— Готовим жертву к обряду.
Сен-Себастьян пренебрежительно отмахнулся от графа, что, впрочем, нимало того не смутило. С настырностью алкоголика, достигшего воинственной стадии опьянения, Жервез забубнил:
— Законами Франции возбраняется совершать такие обряды. Барон, позволяя себе подобные действия, вы можете оказаться в пренеприятнейшем положении. Немедленно развяжите ее.
— Уймитесь, Жервез, — огрызнулся Сен-Себастьян. — Сейчас говорят не с вами.
— Ах, сукин сын! — рявкнул вдруг д'Аржаньяк, выкатывая глаза. — Если все вдруг примутся раздевать благородных барышень, привязывать их к столам и пороть, до чего докатится наше общество? — В приступе праведного негодования он обвел взглядом присутствующих. — Согласитесь, нас ждет анархия, господа!
Не обращая внимания на нудеж перебравшего графа, Сен-Себастьян сказал:
— Я человек нетерпеливый, Робер. Чем дольше ты будешь продолжать всю эту мелодраму, тем менее я буду с тобой любезен.
— Отойди от моей дочери, — ледяным голосом произнес де Монталье.
— И не подумаю.
Сен-Себастьян, не оборачиваясь, приказал:
— Тит, если этот глупец застрелит меня, я поручаю тебе расправиться с ним, но не сразу. Способ убийства можешь избрать сам. Остальным повелеваю повиноваться распоряжениям Тита.
Он дал слуге знак выйти из зоны прицела.
— Убийства, — заявил Жервез, хотя на него никто не смотрел, — подлежат разбирательству магистрата. — Он с достоинством повернулся и, хрустя битыми стеклами, двинулся к пролому в стене. — Задержите их, Робер. — Граф приостановился, покачиваясь и заложив руки за пояс. — Я погляжу, нет ли поблизости караульного офицера. Час, правда, поздний, но должен же кто-нибудь…
Сен-Себастьян, разматывая бич, произнес:
— Встаньте в сторону, господа.
Бич взвился в воздух как что-то живое и хищное, его тонкий кончик впился в горло Жервеза. Граф икнул и откачнулся назад, кровь залила его кружевное жабо. Сен-Себастьян подался вперед, словно рыбак, вываживающий крупную рыбу, затем резко дернул свое орудие на себя. В тишине, воцарившейся в комнате, раздался звук, похожий на треск сломанной ветви. Словно марионетка, у которой обрезали нити, Жервез рухнул на пол и там затих.
На мгновение все замерли. Затем с губ Робера сорвался вопль:
— Умри же, злодей!
Дуло его мушкета грозно качнулось. Раздался оглушительный грохот, порох взорвался, но пуля ушла в потолок, ибо проворство барона было ошеломляющим. Кончик его бича вырвал из рук Робера ружье, и оно с сильным стуком врезалось в шкаф со старинными музыкальными инструментами.