– Какая прелесть! – сказала она. – А я и не знала, что колючка цветет. Красиво как – красное с синим…
– Колючка дает цветок очень редко, – медленно сказал Феликс. – Известно, что она цветет раз в пять марсианских лет.
– Нам повезло, – сказала Наташа.
– Каждый раз, когда цветок осыпается, на его месте выступает новый побег, а там, где был цветок, остается блестящее колечко. Такое вот, видите?
– Интересно, – сказала Наташа. – Значит, можно подсчитать, сколько колючке лет… Раз… Два… Три… Четыре…
Она остановилась и посмотрела на Феликса.
– Тут восемь ободков, – сказала она неуверенно.
– Да, – сказал Феликс. – Восемь. Цветок – девятый. Этой трещине в цементе восемьдесят земных лет.
– Не понимаю, – сказала Наташа и вдруг поняла. – Значит, это не наша база? – сказала она шепотом.
– Не наша, – сказал Феликс и выпрямился.
– Вы об этом знали! – сказала Наташа.
– Да, мы об этом знаем, – сказал Феликс. – Это здание строили не люди. Это не цемент. Это не просто холм. И пиявки не зря нападают на двуногих прямостоящих.
Наташа несколько секунд глядела на него, а затем повернулась и закричала во весь голос:
– Товарищи! Сюда! Скорее! Все сюда! Смотрите! Смотрите, что здесь есть! Сюда!
Кабинет директора системы Теплый Сырт был набит до отказа. Директор вытирал лысину платком и ошалело мотал головой. Ареолог Ливанов, утратив сдержанность и корректность, орал, надсаживаясь, стараясь перекрыть шум:
– Это просто уму непостижимо! Теплый Сырт существует шесть лет. За шесть лет не разобрались, что здесь наше и что не наше. Никому и в голову не пришло поинтересоваться Старой Базой!..
– А что там интересоваться! – кричал Азизбеков. – Я двадцать раз проезжал мимо. Развалины как развалины. Разве мало развалин оставили после себя первопоселенцы?
– А я там был года два назад! Смотрю, валяется ржавая гусеница от краулера. Посмотрел и поехал дальше.
– А сейчас она там валяется?
– Да что там говорить? Посередине Базы стоит с незапамятных времен тригонометрический знак. Тоже, может быть, марсиане ставили?
– Следопыты просто опозорились, срам на них смотреть!
– Ну почему? Это же они и открыли!
Начальник группы Следопытов Опанасенко, прибывший всего несколько минут назад, огромный, широкий, ухмыляющийся, обмахивался сложенной картой и что-то говорил директору. Директор мотал головой.
К столу пробирался, наступая всем на ноги, Пучко. Борода у него была взъерошенная, очки он держал высоко над головой.
– Потому что в системе творится тихий бедлам! – фальцетом закричал он. – Скоро ко мне будут приходить марсиане и просить, чтобы я им починил танк или там краулер, и я им буду чинить! У меня уже были случаи, когда приходят незнакомые люди и просят починить! Потому что я вижу – по городу ходят какие-то неизвестные люди! Я не знаю, откуда они приходят, и я не знаю, куда они уходят! А может быть, они приходят со Старой Базы и уходят на Старую Базу!
Шум в кабинете внезапно затих.
– Может быть, вы хотите пример? Пожалуйста! Один такой гражданин сидит здесь с нами с утра! Я о вас говорю, товарищ!
Пучко ткнул очками в сторону Феликса Рыбкина. Кабинет взорвался хохотом. Опанасенко сказал гулким басом:
– Ну-ну, Захар, это же мой Рыбкин.
Феликс покачал головой, почесал в затылке и искоса поглядел на Наташу.
– Ну и что же, что Рыбкин? – закричал Пучко. – А я откуда знаю, что он Рыбкин? Вот я и говорю, нужно, чтобы всех знали… – Он махнул рукой и полез на свое место.
Директор встал и громко постучал карандашом по столу.
– Хватит, хватит, товарищи, – строго сказал он. – Повеселились, и хватит. Открытие, которое сделали Следопыты, представляет огромный интерес, но мы собрались не для этого. Схема Старой Базы у нас теперь есть. Облаву начнем через три дня. Приказ на облаву будет отдан сегодня вечером. Предварительно сообщаю, что начальником группы облавы назначается Опанасенко, его заместителем – Ливанов. А теперь прошу всех, кроме моих заместителей, покинуть кабинет и разойтись по рабочим местам.
В кабинете была только одна дверь в коридор, и кабинет пустел медленно. В дверях вдруг образовалась пробка.
– Радиограмма директору! – закричал кто-то.
– Передайте по рукам!
Сложенный листок бумаги поплыл над головами. Директор, споривший о чем-то с Опанасенко, взял и развернул его. Наташа увидела, как он побледнел, а потом покраснел.
– Что случилось? – пробасил Опанасенко.
– С ума можно сойти, – сказал директор с отчаянием. – Завтра сюда прибывает Юрковский.
– Володя? – сказал Опанасенко. – Это хорошо!
– Кому Володя, – с тихим отчаянием сказал директор, – а кому генеральный инспектор Международного управления космических сообщений.
Директор еще раз перечитал радиограмму и тяжело вздохнул.
5«ТАХМАСИБ». ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ИНСПЕКТОР И ДРУГИЕ
Мягкий свисток будильника разбудил Юру ровно в восемь утра по бортовому времени. Юра приподнялся на локте и сердито посмотрел на будильник. Будильник подождал немного и засвистел снова. Юра застонал и сел на койке. Нет, больше я по вечерам читать не буду, подумал он. Почему это вечером никогда не хочется спать, а утром испытываешь такие мучения?
В каюте было прохладно, даже холодно. Юра обхватил руками голые плечи и постучал зубами. Затем он спустил ноги на пол, протиснулся между койкой и стеной и вышел в коридор. В коридоре было еще холоднее, но зато там стоял Жилин, могучий, мускулистый, в одних трусах. Жилин делал зарядку. Некоторое время Юра, обхватив руками плечи, стоял и смотрел, как Жилин делает зарядку. В каждой руке у Жилина было зажато по десятикилограммовой гантели. Жилин вел бой с тенью. Тени приходилось плохо. От страшных ударов по коридору носился ветерок.
– Доброе утро, Ваня, – сказал Юра.
Жилин мгновенно и бесшумно повернулся и скользящими шагами двинулся на Юру, ритмично раскачиваясь всем телом. Лицо у него было серьезное и сосредоточенное. Юра принял боевую стойку. Тогда Жилин положил гантели на пол и кинулся в бой. Юра кинулся ему навстречу, и через несколько минут ему стало жарко. Жилин хлестко и больно избивал его полураскрытой ладонью. Юра три раза попал ему в лоб, и каждый раз на лице Жилина появлялась улыбка удовольствия. Когда Юра взмок, Жилин сказал: «Брэк!» – и они остановились.
– Доброе утро, стажер, – сказал Жилин. – Как спалось?
– Спа…си…бо, – сказал Юра. – Ни… чего.
– В душ! – скомандовал Жилин.
Душевая была маленькая, на одного человека, и возле нее уже стоял с брезгливой усмешкой Юрковский в роскошном, красном с золотом халате, с колоссальным мохнатым полотенцем через плечо. Он говорил сквозь дверь:
– Во всяком случае… э-э… я отлично помню, что Краюхин тогда отказался утвердить этот проект… Что?
Из-за двери слабо слышался шум струй, плеск и неразборчивый тонкий тенорок.
– Ничего не слышу, – негодующе сказал Юрковский. Он повысил голос. – Я говорю, что Краюхин отклонил этот проект, и если ты напишешь, что это была историческая ошибка, то ты будешь прав… Что?
Дверь душевой отворилась, и оттуда, еще продолжая вытираться, вышел розовый бодрый Михаил Антонович Крутиков, штурман «Тахмасиба».
– Ты тут что-то говорил, Володенька, – благодушно сказал он. – Только я ничего не слышал. Вода очень шумит.
Юрковский с сожалением на него посмотрел, вошел в душевую и закрыл за собой дверь.
– Мальчики, он не рассердился? – спросил встревоженный Михаил Антонович. – Мне почему-то показалось, что он рассердился.
Жилин пожал плечами, а Юра сказал неуверенно:
– По-моему, ничего.
Михаил Антонович вдруг закричал:
– Ах, ах! Каша разварится! – и быстро побежал по коридору на камбуз.
– Говорят, сегодня прибываем на Марс? – деловито сказал Юра.
– Был такой слух, – сказал Жилин. – Правда, тридцать-тридцать по курсу обнаружен корабль под развевающимся пиратским флагом, но я полагаю, что мы проскочим.
Он вдруг остановился и прислушался. Юра тоже прислушался. В душевой обильно лилась вода. Жилин пошевелил коротким носом.
– Чую, – сказал он.
Юра тоже принюхался.
– Каша, что ли? – спросил он неуверенно.
– Нет, – сказал Жилин. – Зашалил недублированный фазоциклёр. Ужасный шалун этот недублированный фазоциклёр. Чую, что сегодня его придется регулировать.
Юра с сомнением посмотрел на него. Это могло быть шуткой, а могло быть и правдой. Жилин обладал изумительным чутьем на неисправности.
Из душевой вышел Юрковский. Он величественно посмотрел на Жилина и еще более величественно на Юру.
– Э-э… – сказал он, – кадет и поручик. А кто сегодня дежурный на камбузе?
– Михаил Антонович, – сказал Юра застенчиво.
– Значит, опять овсяная каша, – величественно сказал Юрковский и прошел к себе в каюту.
Юра проводил его восхищенным взглядом. Юрковский поражал его воображение.
– А? – сказал Жилин. – Громовержец! Зевес! А? Ступай мыться.
– Нет, – сказал Юра. – Сначала вы, Ваня.
– Тогда пойдем вместе. Что ты здесь будешь один торчать? Как-нибудь втиснемся.
После душа они оделись и явились в кают-компанию. Все уже сидели за столом, и Михаил Антонович раскладывал по тарелкам овсяную кашу. Увидев Юру, Быков посмотрел на часы и потом снова на Юру. Он делал так каждое утро. Сегодня замечания не последовало.
– Садитесь, – сказал Быков.
Юра сел на свое место – рядом с Жилиным и напротив капитана, – и Михаил Антонович, ласково на него поглядывая, положил ему каши. Юрковский ел кашу с видимым отвращением и читал какой-то толстый переплетенный машинописный отчет, положив его перед собой на корзинку с хлебом.
– Иван, – сказал Быков, – недублированный фазоциклёр теряет настройку. Займись.
– Я, Алексей Петрович, займусь им, – сказал Иван. – Последние рейсы я только им и занимаюсь. Надо либо менять схему, либо ставить дублер.
– Схему менять надо, Алешенька, – сказал Михаил Антонович. – Устарело это все – и фазоциклёры, и верòикальная развертка, и телетакторы… Вот я помню, мы ходили к Урану на «Хиусе-8»… в две тысячи первом…