– Притормози еще, – сказал Юрковский.
Михаил Антонович замолчал и притормозил еще. Юрковский щелкал затвором. Михаил Антонович помолчал и позвал в микрофон:
– Алешенька, ты нас слушаешь?
– Слушаю, – басом отозвался Быков.
– Алешенька, у нас все в порядке, – торопливо сообщил Михаил Антонович. – Я просто хотел поделиться. Очень красиво здесь, Алешенька. Солнце так переливается на камнях… и пыль так серебрится… Какой ты молодец, Алешенька, что отпустил нас. Напоследок хоть посмотреть… Ах, ты бы посмотрел, как тут камушек один переливается! – От полноты чувств он снова замолчал.
Быков подождал немного и спросил:
– Вы долго еще намерены идти к Сатурну?
– Долго, долго! – раздраженно сказал Юрковский. – Ты бы шел, Алексей, занялся бы чем-нибудь. Ничего с нами не случится.
Быков сказал:
– Иван делает профилактику. – Он помолчал. – И я тоже.
– Ты не беспокойся, Алешенька, – сказал Михаил Антонович. – Шальных камней нет, все очень спокойно, безопасно.
– Это хорошо, что шальных камней нет, – сказал Быков. – Но ты все-таки будь повнимательнее.
– Притормози, Михаил, – приказал Юрковский.
– Что это там? – спросил Быков.
– Турбуленция, – ответил Михаил Антонович.
– А, – сказал Быков и замолчал.
Минут пятнадцать прошло в молчании. Космоскаф удалился от края Кольца уже на триста километров. Михаил Антонович покачивал штурвал и боролся с желанием разогнаться посильнее, так, чтобы сверкающие обломки внизу слились в сплошную сверкающую полосу. Это было бы очень красиво. Михаил Антонович любил делать такие вещи, когда был помоложе.
Юрковский вдруг сказал шепотом:
– Остановись.
Михаил Антонович притормозил.
– Остановись, говорят! – сказал Юрковский. – Ну?
Космоскаф повис неподвижно. Михаил Антонович оглянулся на Юрковского. Юрковский так втиснул лицо в нарамник, словно хотел продавить корпус космоскафа и выглянуть наружу.
– Что там? – спросил Михаил Антонович.
– Что у вас? – спросил Быков.
Юрковский не ответил.
– Михаил! – закричал вдруг он. – По вращению Кольца… Видишь, под нами длинный черный обломок? Иди прямо над ним… точно над ним, не обгоняя…
Михаил Антонович повернулся к экрану, нашел длинный черный обломок внизу и повел космоскаф, стараясь не выпускать обломок из визирного перекрестия.
– Что там у вас? – снова спросил Быков.
– Какой-то обломок, – сказал Михаил Антонович. – Черный и длинный.
– Уходит, – сказал Юрковский сквозь зубы. – Медленнее на метр! – крикнул он.
Михаил Антонович снизил скорость.
– Нет, так не получится, – сказал Юрковский. – Миша, смотри, черный обломок видишь? – Он говорил очень быстро и шепотом.
– Вижу.
– Прямо по курсу на два градуса от него группа камней…
– Вижу, – сказал Михаил Антонович. – Там что-то блестит так красиво.
– Вот-вот… Держи на этот блеск… Не потеряй только… Или у меня в глазах что-то такое?
Михаил Антонович ввел блестящую точку в визирное перекрестие и дал максимальное увеличение на телепроектор. Он увидел пять округлых, странно одинаковых белых камней, а между ними – что-то блестящее, неясное, похожее на серебристую тень растопыренного паука. Словно камни расходились, а паук цеплялся за них расставленными голыми лапами.
– Как забавно! – вскричал Михаил Антонович.
– Да что там у вас? – заорал Быков.
– Погоди, погоди, Алексей, – пробормотал Юрковский. – Здесь надо бы снизиться…
– Начинается, – сказал Быков. – Михаил! Ни на метр ниже!
Взволнованный Михаил Антонович, сам того не замечая, уже вел космоскаф вниз. Это было так удивительно и непонятно – пять одинаковых белых глыб и совершенно непривычных очертаний серебристая тень между ними.
– Михаил! – рявкнул Быков и замолчал.
Михаил Антонович опомнился и резко затормозил.
– Ну что же ты? – не своим голосом закричал Юрковский. – Упустишь!
Длинный черный обломок медленно, едва заметно для глаза наползал на странные камни.
– Алешенька! – позвал Михаил Антонович. – Здесь в самом деле что-то очень странное! Можно я еще немножко спущусь? Плохо видно!
Быков молчал.
– Упустишь, упустишь, – рычал Юрковский.
– Алешенька! – отчаянно закричал Михаил Антонович. – Я спущусь! На пять километров, а?
Он судорожно сжимал рукоятки штурвала, стараясь не выпускать блестящий предмет из перекрестия. Черный обломок надвигался медленно и неумолимо. Быков не отвечал.
– Да спускайся же, спускайся, – сказал Юрковский неожиданно спокойно.
Михаил Антонович в отчаянии посмотрел на спокойно мерцающий экран метеоритного локатора и повел космоскаф вниз.
– Алешенька, – бормотал он. – Я чуть-чуть, только чтобы из виду не упустить. Вокруг все спокойно, пусто.
Юрковский торопливо щелкал затворами фотокамер. Черный длинный обломок наползал, наползал и, наконец, надвинулся, закрыл белые камни и блестящего паучка между ними.
– Эх, – сказал Юрковский. – С твоим Быковым…
Михаил Антонович затормозил.
– Алешенька! – позвал он. – Вот и все.
Быков все молчал, и тогда Михаил Антонович посмотрел на рацию. Прием был выключен.
– Ай-яй-яй-яй! – закричал Михаил Антонович. – Как же это я… Локтем, наверное?
Он включил прием.
– …хаил, назад! Михаил, назад! Михаил, назад!..– монотонно повторял Быков.
– Слышу, слышу, Алешенька! Здесь я нечаянно прием выключил.
– Немедленно возвращайтесь назад, – сказал Быков.
– Сейчас, сейчас, Алешенька! – сказал Михаил Антонович. – Мы уже все кончили, и все в порядке… – Он замолчал.
Продолговатый черный обломок постепенно уплывал, открывая снова группу белых камней. Снова вспыхнул на солнце серебристый паучок.
– Что у вас там происходит? – спросил Быков. – Можете вы мне толком объяснить или нет?
Юрковский, отпихнув Михаила Антоновича, нагнулся к микрофону.
– Алексей! – крикнул он. – Ты помнишь сказочку про гигантскую флюктуацию? Кажется, нам выпал-таки один шанс на миллиард!
– Какой шанс?
– Мы, кажется, нашли…
– Смотри, смотри, Володенька! – пробормотал Михаил Антонович, с ужасом глядя на экран. Масса плотной серой пыли надвигалась сбоку, и над ней плыли наискосок десятки блестящих угловатых глыб. Юрковский даже застонал: сейчас заволочет, закроет, сомнет и утащит невесть куда и эти странные белые камни и этого серебристого паучка, и никто никогда не узнает, что это было…
– Вниз! – заорал он. – Михаил, вниз!..
Космоскаф дернулся.
– Назад! – крикнул Быков. – Михаил, я приказываю: назад!
Юрковский протянул руку и выключил прием.
– Вниз, Миша, вниз… Только вниз… И поскорее.
– Что ты, Володенька! Нельзя же – приказ! Что ты! – Михаил Антонович потянулся к рации. Юрковский поймал его за руку.
– Посмотри на экран, Михаил, – сказал он. – Через двадцать минут будет поздно…
Михаил Антонович молча рвался к рации.
– Михаил, не будь дураком… Нам выпал один шанс на миллиард… Нам никогда не простят… Да пойми ты, старый дурак!
Михаил Антонович дотянулся-таки до рации и включил прием. Они услыхали, как тяжело дышит Быков.
– Нет, они нас не слышат, – сказал он кому-то.
– Миша, – хрипло зашептал Юрковский. – Я тебе не прощу никогда в жизни, Миша… Я забуду, что ты был моим другом, Миша… Я забуду, что мы были вместе на Голконде… Миша, это же смысл моей жизни, пойми… Я ждал этого всю жизнь… Я верил в это… Это Пришельцы, Миша…
Михаил Антонович взглянул ему в лицо и зажмурился: он не узнал Юрковского.
– Миша, пыль надвигается… Выводи под пыль, Миша, прошу, умоляю… Мы быстро, мы только поставим радиобакен и сразу вернемся. Это же совсем просто и неопасно, и никто не узнает…
– Ну вот, что ты с ним будешь делать! – вскричал Быков.
– Они что-то нашли, – сказал голос Жилина.
Михаил Антонович торопливо забормотал:
– Нельзя ведь. Не проси. Нельзя. Ведь я же обещал. Он с ума сойдет от беспокойства. Не проси…
Серая пелена пыли надвинулась вплотную.
– Пусти, – сказал Юрковский. – Я сам поведу.
Он стал молча выдирать Михаила Антоновича из кресла. Это было так дико и страшно, что Михаил Антонович совсем потерялся.
– Ну хорошо, – забормотал он. – Ну ладно… Ну подожди… – Он все никак не мог узнать лица Юрковского, это было похоже на жуткий сон.
– Михаил Антонович! – позвал Жилин.
– Я, – слабо сказал Михаил Антонович, и Юрковский изо всех сил ударил по рычажку бронированным кулаком. Металлическая перчатка срезала рычажок, словно бритвой.
– Вниз! – заревел Юрковский.
Михаил Антонович, ужаснувшись, бросил космоскаф в двадцатикилометровую пропасть. Он весь содрогался от жалости и страшных предчувствий. Прошла минута, другая…
Юрковский сказал ясным голосом:
– Миша, Миша, я же понимаю…
Ноздреватые каменные глыбы на экране росли, медленно поворачивались. Юрковский привычным движением надвинул на голову прозрачный колпак скафандра.
– Миша, Миша, я же понимаю, – услышал Жилин голос Юрковского.
Быков, сгорбившись, сидел перед рацией, обеими руками вцепившись в стойку бесполезного микрофона. Он мог только слушать, и пытаться понять, что происходит, и ждать, и надеяться. Вернутся – изобью в кровь, думал он. Этого паиньку штурмана и этого генерального мерзавца. Нет. Не изобью. Только бы вернулись. Только бы вернулись. Рядом – руки в карманы – молчал угрюмый Жилин.
– Камни, – жалобно сказал Михаил Антонович, – камни…
Быков закрыл глаза. Камни в Кольце. Острые, тяжелые. Летят, ползут, крутятся. Обступают. Подталкивают, отвратительно скрипят по металлу. Толчок. Потом толчок посильнее. Это еще ерунда, не страшно, горохом сыплется по обшивке ползучая мелочь, и это тоже ерунда, а вот где-то сзади надвигается тот самый тяжелый и быстрый, словно пущенный из гигантской катапульты, и локаторы еще не видят его за пеленой пыли, а когда увидят, будет все равно поздно… Лопается корпус, гармошкой складываются переборки, на миг мелькнет в трещине забитое камнем небо, пронзительно свистнет воздух, и люди становятся белыми и хрупкими, как лед… Впрочем, они в скафандрах. Быков открыл глаза.