Когда на следующее утро Екатерина спросила дежурного милиционера о той машине, он отрапортовал о том, что машина уехала сразу после того, как они со священником ушли из библиотеки.
Наталия Большакова поехала в Новую Деревню в субботу 8 сентября, узнав о том, что отец Александр служит в этот день литургию. Было Сретение Владимирской иконы Пресвятой Богородицы и день памяти святых мучеников Адриана и Натальи. «То, что отец Александр сказал мне тогда, руководит моей жизнью с тех пор постоянно, — пишет Наталия. — Были решены главные вопросы моей жизни. <…> Я успела подумать: „Какая странная исповедь. Я только начинаю говорить, он прерывает меня, словно спешит, а отвечает так, как будто я все сказала и даже больше…“ Он скоро возвращается быстрый, радостный, я продолжаю свое, он опять прерывает меня и говорит такие слова, которые тогда мне как будто не были важны, — я ведь о другом пришла говорить, — а теперь важнее всех прочих. О, как он знал, что очень скоро они мне понадобятся! Что они станут камнем моей веры! И не для меня одной он их говорил. Вот эти слова, окруженные сегодня венцом Славы Прославившего его: „Никому не верьте, кто будет говорить, что наша Церковь не свята. О том, что Церкви конец, сокрушались еще в IV веке, вспомните Иоанна Златоуста. Церковь жива не нами, грешными, а Господом нашим Иисусом Христом. А Он всегда здесь с нами в Своей Церкви. Здесь — продолжение воплощения в истории Иисуса Христа, здесь Его Царство, Оно уже пришло, и врата адовы не одолеют Его“. И он тихо и счастливо, я бы сказала, победно засмеялся и посмотрел на меня».
После службы батюшка говорил с Наталией Большаковой о будущем христианском журнале, который он ее благословил возглавить, обещая в каждый номер давать свои статьи и лекции. «И вдруг среди всего этого творческого радостного обсуждения, — вспоминает Наталия, — он меняется и говорит, глядя мне прямо в глаза: „Вы должны знать, что скоро Вам будет очень трудно. Ваш владыка Леонид[346] скоро умрет, и Вам будет очень трудно!“». Эти слова поразили Наталию, поскольку были для нее полной неожиданностью.
Затем отец Александр увел в свой кабинет Софию Рукову, которая только накануне вернулась из паломнической поездки: «Мы так ждали Вас!.. так скучали… Как хорошо, что Вы снова здесь!» «Эти слова он повторяет снова и снова, — вспоминает София Рукова. — Он обнимает меня, прижимая к себе, словно пытается забрать из меня всю неутихающую боль после потери мужа четыре месяца назад, касается губами лба. Я только едва проговариваю: „Отец! Дорогой! Если бы Вы знали, какое это счастье, что Вы — есть!“ Внезапно он отталкивает меня — лицо серьезно, руки кладет мне на плечи, взгляд — и в меня, и куда-то внутрь себя: „Ничего… ничего…“ Что-то странное звучит в этом „ничего“, но он не дает мне задуматься — вновь прижимает к себе и снова радостно улыбается. <…> От этого повторяющегося „ничего“, от этого взгляда „в никуда“ мне становится не по себе, но отец не дает мне задуматься над этим: „Как Вы нужны здесь!.. Приступайте же! Приступайте… Мы уже открыли школу. Завтра — Ваш урок“. Я понимаю — речь идет о воскресной школе, о которой мы столько говорили в течение года, но я возражаю: „Но я еще не готова…“ Отец будто не слышит: „Завтра — в школу… Приступайте, приступайте… Как хорошо, что Вы приехали…“ <…> А спустя какое-то время он протискивается ко мне (я стою у самой стены, стараясь быть незаметной) сквозь множество жаждущих общения с ним (а его уже ждет машина, чтобы везти в Москву на лекцию), касается моего плеча и — как заклинание: „Завтра — к детям! К детям!.. Постепенно Вы всё расскажете… А пока — к детям“».
Михаил Смола также дожидался отца Александра в тот день после службы — поиски помещения для школы давались трудно, на каждом шагу чувствовалось противодействие бюрократического аппарата. «„Отец Александр, я в отчаянии, ничего не получается“, — приводит Михаил свои слова священнику. — И тогда он своим привычным жестом положил мне руку на плечо и сказал: „Мишенька, запомните, отчаяние — самый страшный грех! Пусть они отчаиваются, а мы должны медленно, но верно идти к своей цели“».
Около двух часов дня отец Александр вместе с Наталией Большаковой выехал в Москву, где он должен был читать лекцию. «По дороге я расспрашивала его о поездке в Италию этим летом, — продолжает Наталия Большакова, — а он показал мне извещение на получение груза из Италии. „Что это?“ — спросила я. „В понедельник я должен поехать в Шереметьево-2 и получить миллион одноразовых шприцов. Я познакомился в Италии с одним человеком, он миллионер, спрашивал, чем он может помочь, я ему рассказал о детской больнице. И вот он прислал. Представляете, какой это подарок для Республиканской детской больницы!“».
Они прибыли в Дом науки и техники на Волхонке, и отец Александр с необычайным духовным подъемом прочитал лекцию о христианстве: «Мы подошли к вершине, к тому самому сверкающему горному леднику, в котором отражается солнце, которое называется христианством. <…> И если мы зададим себе вопрос: в чем же заключается сущность христианства, — мы должны будем ответить: это — Богочеловечество, соединение ограниченного и временного человеческого духа с бесконечным Божественным; это — освящение плоти. Ибо с того момента, когда Сын Человеческий принял наши немощи и наши болезни, наши радости и страдания, наше созидание, нашу любовь, наш труд, принял нашу судьбу человеческую, — с тех пор природа, мир, всё, в чем Он находился, в чем Он родился как человек и Богочеловек, не отброшено, не унижено, а возведено на новую ступень, освящено. Христианство есть освящение мира, победа над злом, над тьмой. Она началась в ночь Воскресения, и она продолжается, пока стоит мир». Эта лекция содержала в себе квинтэссенцию мировоззрения отца Александра, его кредо, и множество слушателей говорили впоследствии о необычайной внутренней силе, наполнившей их во время лекции.
После окончания лекции Наталию поразила перемена в состоянии отца Александра: «При моем всё еще блаженном состоянии этого дня я испугалась, видя его постаревшее больное лицо. „Что с Вами, батюшка? Вам плохо?“ — „Я не спал ночь“. На что я глупо лепечу: „Почему?.. ночью надо спать…“ — „Не мог заснуть“. <…> Я выразила радость по поводу недавно вышедшей в издательстве „Московский рабочий“ книги Георгия Федотова „Святые Древней Руси“. Но на мои слова батюшка мрачно ответил: — „Вот этого они мне и не могут простить!“
<…> Выйдя из Дома, идя по Волхонке, мы спокойно говорили о книге „Таинство, Слово и образ“, — ее набор уже делался у нас в Риге, и в следующий мой приезд я должна была привезти о. Александру гранки книги. Но когда мы дошли до машины, на которой батюшка должен был уехать на Ярославский вокзал, и, прощаясь, я стояла перед ним, ожидая пастырского благословения, отец Александр пронзительно глянул мне в глаза и, обняв за плечи, на мгновение прижал меня к себе, как отец. „А теперь идите в метро. Храни Господь“».
Поздно вечером отец Александр вернулся домой.
Глава 6Убийство и его расследование
В воскресенье 9 сентября 1990 года около 6.40 утра по московскому времени отец Александр Мень был убит. Его бездыханное тело было обнаружено неподалеку от дома, где он жил, близ платформы Семхоз Загорского района Московской области. Врачи констатировали смерть от потери крови после нанесенного удара по голове.
События того утра были реконструированы на основе следственных показаний нескольких допрошенных людей и независимого расследования, проведенного Сергеем Бычковым[347].
Как обычно по воскресеньям, отец Александр вышел из дома в 6.30 утра, чтобы успеть на электричку в сторону Пушкина и прибыть в Новую Деревню до начала литургии. Из-за плотного утреннего тумана трудно было разглядеть что-либо дальше асфальтированной дорожки от дома к станции на несколько шагов вперед. Преступник ждал батюшку около трех старых дубов, растущих рядом с дорожкой. Как только священник в шляпе и с портфелем поравнялся с ним, убийца зашел сзади и стал нагонять отца Александра[348]. Нападение было совершено в месте изгиба дорожки, что в совокупности с утренним туманом позволило убийце остаться незамеченным. Убийца нанес удар по затылочно-теменной области через головной убор топориком или остро наточенной саперной лопаткой. Впоследствии специалист судебно-медицинской экспертизы В. В. Емелин подтвердил высшую степень профессионализма убийцы — удар был нанесен в область распределения основных кровеносных потоков, были разрублены кости черепа и повреждена мозговая оболочка, что практически не оставляло шанса на выживание. Емелин также показал в процессе следствия фотографии, свидетельствующие о том, что изгиб саперной лопатки практически совпадает с характером раны на голове отца Александра. Несмотря на то, что заведующий медико-криминалистической лабораторией Ю. Г. Артамонов выразил мнение, что жизнь отца Александра возможно было бы спасти, если бы немедленно, в течение первых минут после удара было остановлено венозное кровотечение[349], сам отец Александр, видимо, понимал, что всё кончено. После нанесенного ему удара он жил менее тридцати минут… Обливаясь кровью, отец Александр упал в траву неподалеку от трех дубов. Нанеся удар, убийца поднял с земли упавший портфель и спрятал в своей одежде орудие убийства. На обочине остались окровавленные очки и шляпа, как будто разрезанная острой бритвой. Позади в тумане уже слышались шаги и голоса людей, спешивших на подходящую электричку. Вероятно, убийце не составило труда успеть на эту электричку…
Однако вскоре отец Александр поднялся и попытался найти свой портфель. Поняв, что это бесполезно, и не обращая внимания на струящуюся из раны кровь, он направился к станции.
В это время к подходящей электричке шли женщины, которые увидели окровавленного человека и узнали в нем живущего неподалеку от них священника. «Кто это Вас? Вам помочь? Может, „скорую помощь“ вызвать?» — спросила одна из женщин. «Я сам», — ответил отец Александр.