ующих людей погибнуть за веру — высшая награда».
С вершин прицерковных деревьев тем временем спускались птицы. «Соединившись, они покрыли мелькающей сетью всё небо, а потом стали косо планировать над гробом, над нашими головами и — вверх, в голубой колодец осеннего неба между деревьями, — вспоминает Ариадна Ардашникова. — И опять — над гробом и — вверх! И в третий раз, и — исчезли… Они прощались с отцом».
Могила была вырыта близ алтарной части храма Сретения, в котором прошло двадцать лет его служения… Когда был насыпан могильный холм, то цветы прихожан полностью сокрыли землю… Отец Александр упокоился слева от престола, ближе к северной части алтаря (если смотреть прямо на иконостас) — там, где расположен жертвенник. Он как будто незримо присутствует с тех пор на каждой совершаемой в храме литургии. Присутствует своими плотью и кровью как жертва…
Когда рядом с могилой почти никого не осталось, тишину прорезала скорбная мелодия трубы. Музыкант Олег Степурко исполнял блюзовую песню «Больница святого Джеймса», полную горя и невыразимого отчаяния, и казалось, что вся природа, весь мир оплакивают батюшку.
Вскоре после убийства отца Александра расследование этого преступления взяли под личный контроль президент СССР Михаил Горбачев и председатель Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин. Однако следствие с самого начала приняло странный характер.
На следующий день после смерти отца Александра солдаты прочесали весь окружающий лес в радиусе двух километров и железнодорожные пути, обыскали платформы… Они искали орудие убийства, или, как сказано в заключении экспертов, «рубящий предмет». Оперативники тем временем пытались установить тех, кто в то утро ожидал электричку, опрашивали жителей Семхоза и окрестных сел. Особое внимание уделялось лицам без определенного места жительства, безработным, судимым и приезжим… Уже на третий день после убийства был арестован сосед отца Александра по дому — уголовник Геннадий Бобков, который легко сознался в совершенном преступлении: «Мотивы убийства — бытовые. Орудие убийства — топор». Портфель и топор Бобков будто бы бросил в семхозский пруд. Однако и после того, как был спущен пруд, портфель и топор найдены не были.
Затем предполагаемый убийца начал менять показания и рассказал совсем другую историю, согласно которой к нему за десять дней до убийства приходил «человек в черном», подговоривший убить отца Александра Меня, а преступление помог совершить собутыльник Бобкова. «Человек в черном» в показаниях Бобкова постепенно превратился в жителя поселка Семхоз, сотрудника Отдела внешних церковных сношений Московской патриархии архимандрита Иосифа (Александра Пустоутова), а его сообщник — в старосту церкви в поселке Удельная Михаила Рогачева. «Этот черный человек мне сказал: „Ты русский или не русский?“ Я сказал: „Русский“. Затем этот человек говорит: „Как ты думаешь, как надо убить священника, который по национальности еврей?“ Ну, и Бобков говорит: „Надо подумать…“» — вспоминал показания Бобкова следователь Генпрокуратуры Владимир Соловьев.
Отец Иосиф был в доме у отца Александра лишь однажды. Мотивов для убийства не прослеживалось. С Бобковым отец Иосиф знаком не был.
Проведенный впоследствии анализ показал, что причастность Бобкова к данному преступлению была целенаправленно сфальсифицирована. Наиболее вероятной причиной, заставившей Бобкова взять на себя вину за убийство А. Меня, было психологическое и физическое воздействие на него со стороны сотрудников милиции. Этот вывод был подтвержден результатами полиграфа («детектора лжи»), а кроме того, результаты судебно-психиатрической экспертизы показали, что Бобков нездоров. «Его после ареста избивали в СИЗО, он рассказывал, что его пропускали „через строй“ и били, пришлось признаться. Следователи обошли после убийства все дома, расспрашивали, кто, мол, по вашему мнению, мог убить? Ну, и топоры забирали», — рассказывают соседи Бобкова.
Тем временем провели следственный эксперимент — вывезли Бобкова на место преступления. Эксперимент снимался видеокамерой. На обратной дороге в Москву кассета исчезла. Против следственной группы было тотчас возбуждено служебное расследование.
Спустя четыре месяца, 26 декабря 1990 года, в своей квартире был убит игумен Лазарь (Солнышко), секретарь митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия. Корреспондент газеты «Известия» Сергей Мостовщиков в своей статье связал убийство отца Лазаря с убийством отца Александра, предположив, что игумен Лазарь был членом церковной комиссии по расследованию убийства священника Александра Меня.
Руководитель следственной группы Анатолий Дзюба установил личности всех, кто находился на платформе утром 9 сентября 1990 года, за исключением двоих мужчин возраста тридцати — тридцати пяти лет. Мать местного жителя Николая Силаева (позже также попавшего в число подозреваемых) рассказывала: «Люди ехали на работу в то утро. Многие видели, как эти двое сидели на скамье на платформе и пили вино». Однако, вопреки стандартной процедуре, «фотороботы» предполагаемых убийц составлены и опубликованы не были.
После того как в ночь с 1 на 2 февраля 1991 года в московской квартире был убит игумен Серафим (Шлыков), руководителем группы назначили следователя по особо важным делам Московской областной прокуратуры Ивана Лещенкова. Следователями разрабатывалась версия, в соответствии с которой все три убийства взаимосвязаны.
Лещенков неоднократно заявлял в прессе о том, что расследование убийства священника Александра Меня близко к завершению. Однако каждый раз выяснялось, что следственная группа пошла по ложному следу. Возникало ощущение причастности к такому развитию событий некоего могущественного внешнего участника.
В итоге следствие ограничилось четырьмя версиями: уголовной, сионистской, антисионистской и политической. Уголовная версия отпала после признания неадекватными показаний Бобкова. В своей книге «Хроника нераскрытого убийства» Сергей Бычков рассказывает о том, что беседовал с одним из сотрудников КГБ в конце 1991 года, от которого получил информацию о том, что по своим каналам КГБ проверил все возможные варианты бытовой версии, поскольку почти в каждой преступной группировке есть информаторы госбезопасности. Через них стало известно, что уголовный мир не причастен к убийству православного священника.
Сионистская версия заключается в том, что отца Александра якобы убили сионисты, потому что он не благословлял на отъезд из СССР своих прихожан-евреев, стремившихся выехать в Израиль. Действительно, отец Александр считал, что массовый отъезд христиан-интеллигентов «обескровит» Россию. Но в каждом случае он подходил к этому вопросу индивидуально и некоторым людям настоятельно советовал покинуть страну — в частности, тем, кому грозил арест и кому КГБ предоставлял выбор — либо арест, либо отъезд, как это было с А. Э. Красновым-Левитиным.
Арестованный по обвинению в убийстве игумена Лазаря Михаил Потемкин заявил, что убийство игумена Лазаря — дело рук сионистских боевиков и что игумен был связным между отцом Александром Менем и его зарубежными покровителями. Более того, Потемкин утверждал, что письма и деньги, которые пересылались отцу Александру с Запада, попадали сначала к игумену Лазарю, а он передавал их Меню. Причину убийства отца Александра Потемкин видел в том, что Мень препятствовал эмиграции евреев из России. А сионисты якобы получали немалые деньги за каждого еврея, который покидал пределы СССР. Однако с начала 80-х годов Михаил Потемкин был известен как провокатор КГБ, и предложенная им версия постепенно была также квалифицирована как провокационная.
В пользу антисионистской версии говорило имевшее широкое хождение в самиздате в конце 1970-х годов анонимное «Письмо священнику Александру Меню», которое, конечно, читал и отец Александр. «Важнейшей задачей сионизма, — указывается в письме, — является борьба с христианством и, прежде всего, с Православием как наиболее верным хранителем евангельской истины. <…> Поэтому сионизм особенно заинтересован иметь в Православной Церкви своих „постовых“, которые встречали бы людей, искренне идущих к истине, и провожали бы далеко от нее, стараясь, однако, уверить, что ведут их верно, именно к Православию. <…> Таким „постовым“ сионизма в Православии и являетесь Вы, отец Александр». Через несколько лет после смерти в 1986 году известного богослова, митрополита Ленинградского и Новгородского Антония (Мельникова), это письмо было опубликовано в интернете на ряде сайтов от имени митрополита Антония. Однако бывший референт Отдела внешних церковных сношений Московской патриархии, близко знавший митрополита Антония и рукоположенный им в священный сан игумен Иннокентий (Павлов) сообщил о том, что авторство митрополита Антония в данном случае является подлогом. По словам игумена Иннокентия, подложным является не только содержание, но и сам жанр «открытого письма», поскольку в советское время «не было такого СМИ, где его было возможно „открыть“».
Лидер национально-патриотического фронта «Память» Дмитрий Васильев открыто заявлял, что Александр Мень — еретик и что как проповедник он «не только приносит вред, но и очень опасен». В этой связи группа Лещенкова подробно прорабатывала версии, инспирированные «церковным» отделом КГБ и изложенные в газетных публикациях о «еврейском заговоре» внутри общины отца Александра, который якобы существовал для разрушения РПЦ изнутри. Следователи группы Лещенкова выясняли, в частности, «является ли богоизбранность евреев по рождению выражением расовой теории», а также «каким образом относились к о. А. Меню люди, традиционно воспитанные в иудаизме». Также Ивана Лещенкова интересовала тема ритуальных убийств, якобы практикуемых в талмудическом иудаизме, поднимавшаяся еще в начале XX века на следствии по делу Бейлиса. Эта тема возникла в попытке проследить взаимосвязь трех вышеупомянутых убийств священников. Но погибшие вскоре после отца Александра служители церкви были убиты дома, и, как выяснилось, причина их смерти не связана с его смертью. С игуменом Лазарем (Солнышко) отец Александр был знаком лишь постольку, поскольку, обращаясь к митрополиту, он был вынужден общаться с его секретарем. С отцом Серафимом (Шлыковым) вообще знаком не был.